Тренер французских биатлонистов, участник четырех Олимпиад по пулевой стрельбе олимпийский чемпион Жан-Пьер Ама рассказал «Чемпионат.ру» об особенностях работы с Рафаэлем Пуаре, выборе между скорострельностью и точностью и причинах успешной работы сервис-группы. А также поведал о своем отношении к работе за рубежом, тенденции к омоложению биатлона и работе с психологами.
Побеседовать с олимпийским чемпионом, известным французским наставником по стрельбе Жан-Пьером Ама мне хотелось давно, но наши пути пересеклись только на чемпионате Европы в Отепя, куда Ама приехал в качестве старшего тренера резервной команды. Олимпийский чемпион Атланты по пулевой стрельбе, в своё время поставивший стрельбу Рафаэлю Пуаре, признался, что уже устал от постоянных разъездов и хотел бы проводить больше времени с семьёй, поэтому уже несколько лет предпочитает заниматься подготовкой резерва вместо работы с основой.
Досье «Чемпионат.ру»
Жан-Пьер Ама родился 13 июня 1962 года в Шамбери (Франция).
Участник четырех Олимпиад по пулевой стрельбе (1988, 1992, 1996, 2000). Олимпийский чемпион в стрельбе из малокалиберной винтовки (1996) и бронзовый призер в стрельбе из пневматической винтовки (1996). Трехкратный чемпион мира (1985, 1989), пятикратный чемпион Европы (1986, 1990, 1991, 1999, 2000). С 1997 по 2002 годы тренер по стрелковой подготовке сборной Франции по биатлону. С 2002 года тренер резервной сборной Франции.
***
Мужская тренировка накануне первого старта Евробиатлона уже подходила к концу. Невысокий седобородый француз, в чьём лице легко угадывались черты известного стрелка, покидал тренировку одним из последних. Он слегка удивился интересу со стороны российской прессы и предложил перенести диалог в гостиницу.
— Вы, наверное, хотите спросить, как я оказался в биатлоне? — первым начал разговор Ама. — Это давняя история. В 1996 году я стал олимпийским чемпионом в стрельбе из малокалиберной винтовки. После чего один мой приятель из биатлонной федерации предложил мне поработать с биатлонистами. В 1997 году я впервые приехал к ним на тренировочные сборы, и эта работа показалась мне интересной. При этом я продолжал стрелковые тренировки и подготовку к Олимпиаде в Сиднее. Но такое раздвоение не могло не отразиться на результате. Я выступил тогда не лучшим образом и понял, что нужно выбирать что-то одно. В качестве биатлонного тренера я мог заработать больше, поэтому в итоге и выбрал эту профессию.
— Одним из первых ваших воспитанников был Рафаэль Пуаре. Какие впечатления оставила работа с ним?
— Это нельзя было назвать работой. Это было одно сплошное удовольствие. Когда я первый раз пришёл в команду в официальном статусе биатлонного тренера, был конец сезона и проходил национальный чемпионат Франции. Спортсмены тогда подходили ко мне знакомиться. И вот один парень подошёл и спрашивает: «Вы и есть наш новый тренер по стрельбе?». Я ответил — да, и тут он заявил: «Я чувствую, что могу стать лучшим биатлонистом в мире, но стреляю недостаточно хорошо для этого. Может быть, вы сможете помочь мне этого добиться?» — Не знаю, — ответил я, — но мы можем попробовать.
Эта беседа состоялась в субботу вечером, а уже в понедельник Рафаэль пришёл ко мне и мы начали работу на огневом рубеже. Он был готов работать столько, сколько нужно: час, два или три часа в день. Почти всегда он задерживался на стрельбище на полчаса дольше, чем остальные спортсмены. Он стремился не просто выполнять то, что говорит ему тренер, а понимать все нюансы: почему я ему сказал делать это, какой результат это может дать. И я подробно объяснял ему смысл и задачи каждого упражнения. Только после этого он, удовлетворённый, принимался за работу. Это был очень умный спортсмен.
— С кем-то из других биатлонистов вы получали такое же удовольствие от работы, как с Рафаэлем?
— Я работал со всеми спортсменами основной французской сборной с 1997 по 2002 год, как с мужчинами, так и с женщинами. А после этого я решил уделять больше внимания семье и ушёл из первой команды, чтобы избежать длительных разъездов по этапам Кубка мира. В юношеской и юниорской команде я работал с Симоном Фуркадом и помог ему стабилизировать стрельбу. Но Рафаэль, конечно, был уникальный спортсмен, и с ним никто не может сравниться.
— 20 лет назад в биатлоне стрельба из одной минуты считалась неплохой. Сейчас многие стреляют за 20 секунд. Каков, на ваш взгляд, предел скорострельности биатлонистов?
— Я не думаю, что проблема дальнейшего увеличения скорострельности так актуальна. Сегодня многие спортсмены стреляют очень быстро, но далеко не всегда точно. 19 секунд с одним кругом штрафа — это не 19 секунд, это 19 секунд плюс 23-24 секунды, необходимые для преодоления штрафного круга. И тот, кто отстреляет на пять секунд медленнее, но точнее, будет в выигрыше. Это своего рода игра: выбор между точностью и скорострельностью. Сейчас, как вы заметили, спортсмены стреляют всё быстрее и быстрее. Корин Ниогре стреляла у меня за 9,8 секунды на тренировке, но она никогда не могла повторить это в гонке. Поэтому вопрос качества стрельбы, на мой взгляд, более важен, чем вопрос времени.
— Стало ли для вас сюрпризом выступление сборной Франции в Ванкувере?
— Конечно, я был счастлив, что наша команда так здорово выступила. Нам немного повезло в спринтерских гонках, где мы выиграли первые две медали. Конечно, Мари Дорен и Венсан Жей проделали отличную работу, но нужно признать, что им немного повезло и они проскочили эту снежную кашу, в которой оказалось большинство сильных спортсменов. А вот то, что Венсан после победы в спринте сумел зацепить медаль и в преследовании, говорит о его сильном характере. Великолепный рывок на третье место с шестого совершила Мари-Лор Брюне в гонке преследования. Мартен Фуркад был готов так здорово, что мог выиграть любую гонку. Ему помешали некоторые проблемы со стрельбой лёжа. Я бы сказал, что его стрельба ещё не до конца отточена и ему есть куда совершенствоваться. Надеюсь, через год-два он научится концентрироваться и будет стрелять очень хорошо. Тогда это будет действительно биатлонист высочайшего класса, способный выиграть общий зачёт Кубка мира.
— Его проблемы со стрельбой связаны с психологией или техникой?
— С техникой.
— Не кажется ли вам, что младший брат Мартен более талантлив от природы?
— Они слишком разные. Симона мы зовём переключателем (On-Off). Либо он показывает сто процентов, либо ничего, а промежуточные варианты исключены. Мартен более спокоен. С ним очень приятно работать, ему нравится говорить, и он, как и Рафаэль, всегда задаёт вопрос «Почему?». Он более думающий, анализирующий спортсмен, чем его брат.
— Во Франции биатлон не является популярным спортом и культивируется лишь в нескольких центрах, но практически каждый сезон открывает нам новые имена молодых французских биатлонистов. За счёт чего такое возможно?
— Каждый хороший результат имеет свои причины. К примеру, в Ванкувере у нас очень хорошо работали лыжи. Сервисёры проделали великолепную работу. У нас единая сервис-команда из 15 человек обслуживает биатлон, лыжные гонки и северное двоеборье. Это слаженная, сплочённая команда, которая работает вместе уже несколько лет. Сегодня они готовят лыжи биатлонистам, завтра лыжникам, послезавтра двоеборцам, и они собирают воедино весь опыт в трёх видах спорта, поэтому могут подобрать нужную смазку для разных погодных условий. Кроме того, все в нашей сервис-команде близкие друзья и единомышленники, что очень помогает в работе. Ребята делятся друг с другом секретами и наработками.
— Особенно ваши лыжи хороши в плохую погоду с дождём или снегом.
— Зато у нас есть традиционные проблемы с российским сибирским снегом, как в Ханты-Мансийске. В прошлом году на чемпионате Европы в Уфе скольжение у нас тоже было ужасным. Я пока не знаю, почему это происходит.
— Может быть, ваша сервис-бригада не имеет достаточного опыта работы на натуральном снегу?
— У нас во Франции есть немного натурального снега, но у него совершенно другая структура, чем в России.
— Но в апреле прошлого года ваши спортсмены очень удачно выступили на Камчатке, где был натуральный российский снег.
— Там немного другой снег, чем у вас в Сибири, из-за близости моря, поэтому нам было проще.
— Когда Рафаэль решил стать тренером по стрельбе, он часто обращался к вам с советами?
— Иногда он обращался ко мне с отдельными вопросами. Мы вообще поддерживаем дружеские отношения. Сейчас все мои мысли сконцентрированы на Франции, и я не хотел бы работать в другой европейской стране из-за языкового барьера. Я считаю, что тренер и спортсмен должны говорить на одном языке.
— Что вы почувствовали, когда с ним произошло это несчастье?
— Сейчас я спокоен. Но тогда, когда это произошло, я не находил себе места. Ведь он мог умереть или остаться парализованным на всю жизнь. Сейчас Рафаэль в порядке и приступил к работе.
— Как вы относитесь к тому, что он работает с норвежской командой, а не с французской?
— Он живёт в Норвегии, там у него семья, поэтому работать с французской командой для него просто невозможно. Для этого нужно жить во Франции.
— А вам не предлагали поработать в другой стране?
— Сейчас у меня нет предложений, а три года назад я ездил в Канаду, и мне предлагали там поработать. В виду того, что в Квебеке основной язык французский, у меня не возникло бы проблем. Да и английским я владею неплохо, хотя это не мой родной язык. Но сейчас все мои мысли сконцентрированы на Франции, и я не хотел бы работать в другой европейской стране из-за языкового барьера. Я считаю, что тренер и спортсмен должны говорить на одном языке.
— Но ведь некоторые команды используют зарубежных наставников, которые не говорят на их родном языке.
— Для меня это принципиальный момент. Когда я только пришёл в биатлон, я попросил каждого спортсмена рассказать, что для них значит биатлон, какие чувства он у них вызывает, и только после этого я мог начать с ними работать. С языковым барьером я бы не смог так прочувствовать команду, поэтому я не вижу себя работающим с командой другой страны. Тем более что в большинстве биатлонных команд основной международный язык немецкий, а на нём я говорю хуже, чем по-английски.
— Значит, в вашей будущей карьере Россия не может оказаться даже теоретически?
— По-русски я знаю «чуть-чуть», «спасибо», «большой водка», «доброе утро» и на этом мои языковые познания исчерпываются.
— Вас этому российские коллеги научили?
— Да. Хотя мы обычно общаемся с ними на немецком или английском. Я никогда не пытался самостоятельно говорить по-русски.
— Биатлон считается закрытым видом спорта. Вы не пробовали практиковать обмен опыта с зарубежными коллегами?
— С другими тренерами мы редко говорим о работе. Исключением являлись мои поездки в Канаду, где мы обсуждали вопросы, касающиеся работы с их тренерами. Но в целом в биатлоне каждый идёт своим собственным путём и не пытается узнать, что происходит в других странах, а также не хочет раскрывать и своих секретов.
— Что для вас самое интересное в биатлоне?
— Я люблю стрельбу. Сейчас у меня нет достаточного времени, чтобы тренироваться самому. Я стреляю только несколько раз в году. В биатлоне мне нравится передавать свой опыт, особенно молодым спортсменам. Я всегда пытаюсь понять, что происходит с тем или иным спортсменом, когда он берёт винтовку, стараюсь жить его проблемами и искать решение для них: быстрое, доступное и действующее всегда. Также я работал над собой, когда был стрелком. Но, в отличие от стрельбы, биатлон очень увлекательный спорт для зрителей. Иногда устаёшь от постоянной работы на открытом воздухе в снег, в дождь, но в биатлоне очень много интересных людей, с которыми приятно работать и общаться. Ради этого не жалко чем-то жертвовать.
— Как сильно изменился биатлон за те годы, что вы в нём работаете?
— За эти 13 лет он стал гораздо более профессиональным, появилось больше денег и ярких молодых спортсменов, способных побеждать. Многим призёрам Ванкувера всего 20 с небольшим, а когда я пришёл, биатлон считался спортом для зрелых атлетов.
— Но ещё четыре года назад средний возраст призёров Игр в Турине у мужчин составлял 31 год. Неужели всё так быстро поменялось?
— Возможно, сейчас лучше стали работать тренеры, поэтому спортсмены раньше оказываются готовы к покорению вершин. Они быстрее приобретают тот опыт, который необходим для того, чтобы соперничать на самом высоком уровне. А может быть, просто пришло новое поколение талантливых спортсменов, которое продержится на вершине ещё десятилетие. Не удивлюсь, если в Сочи я увижу на пьедестале те же лица. Сейчас всё больше стран успешно работают с юниорскими и юношескими командами. К примеру, во Франции сейчас 17-20-летние спортсмены подготовлены гораздо лучше, чем восемь лет назад, когда я начал работать с резервом. Тогда мне приходилось многих спортсменов обучать стрельбе заново, сейчас ребята приходят уже хорошо подготовленными. Даёт результат и наша работа с тренерами. Каждый год мы готовим 15-20 тренеров по стрельбе, а затем они передают наш опыт молодёжи.
— На кого из французских юниоров стоит обратить внимание?
— В этой команде, что мы привезли на чемпионат Европы, самая яркая звёздочка Софи Буале. Она выиграла преследование на юниорском первенстве мира. Также я надеюсь, что сможет вырасти в хорошего спортсмена Ян Гигонне, но ему пока не хватает скорости. Любопытно, что Мартен Фуркад никогда не был чемпионом мира среди юниоров, если не считать летнее первенство. В Рупольдинге у него была бронзовая медаль, но он никогда не побеждал. Сегодня у нас два чемпиона Буале и Гигонне, но никто не может гарантировать, что они повторят путь Мартена. Поэтому давайте просто подождём. У нас никогда не было проблем с молодым поколением, но случиться в карьере спортсмена может всякое. Был у нас один очень талантливый парень, быстрый на лыжне, но он дважды получал тяжёлые травмы колена и потерял два сезона. Сейчас ему 20 лет, и он пытается вернуться на прежний уровень. Я надеюсь, у него получится, потому что в своём возрасте он был самым быстрым спортсменом.
— Чтобы стать хорошим стрелком обязательно необходима помощь психолога?
— Мы в своей работе не используем психологов. Иногда если спортсмен говорит, что ему нужна такая помощь, мы находим ему такого специалиста. Но я не считаю это необходимым для каждого спортсмена. Например, Мартену Фуркаду никогда не потребуется психолог, а вот его брату, возможно, он мог бы помочь.
Александр Круглов,
«Чемпионат.ру»
