На Зимних Олимпийских играх 1980 года, которые прошли в американском Лэйк-Плэсиде и которые никто не собирался бойкотировать, советские биатлонисты выступили просто блестяще, завоевав две золотые, серебряную и бронзовую медали в трех видах программы. Одним из творцов того успеха стал Владимир Аликин – на его счету второе место в спринте и триумф в эстафете (вместе с Александром Тихоновым, Владимиром Барнашовым и Анатолием Алябьевым). Накануне старта Игр в Сочи Eurosport.ru попросил экс-старшего тренера сборной России рассказать о том, как советские спортсмены покоряли Лэйк-Плэсид.
– В 1977 году вы перешли из лыжных гонок в биатлон. Почему вы приняли такое решение?
– Я был очень неплохим лыжником, в принципе. По юниорам ездил на чемпионат мира – в 77-м году он проходил в Швейцарии. Я был в составе команды, но там ничего не завоевал. Другие ребята соревновались хорошо, и на ту же эстафету 4х10 км меня не поставили. После этого чемпионата у меня закончился юниорский возраст – нужно было переходить на взрослый уровень, бегать по мужчинам. А в биатлоне я имел право еще год бегать как юниор. Мы переговорили с тренерами – тем же Владимиром Вениаминовичем Иерусалимским – и решили: давайте попробуем. Я согласился.
– Тяжело давался переход?
– Меня сразу взяли в юниорскую сборную. Я отработал два месяца в летний период и поехал на турнир по летнему биатлону. Ветрище был страшный, порывами. А я на тот момент стрелял-то два-три месяца всего. Ну, прихожу – ни разу не попал (смеется). Ни лежа, ни стоя. Но я очень быстро бежал ногами, и с десятью штрафными кругами был 11-м или 12-м. А стартовало тогда больше ста человек – под 120. Ребята, с которыми мы сборы проводили – и Рочев, и Зимятов – они потом со смеху катались.
– Как удалось наладить стрельбу?
– В этом же 77-м году, в декабре, проводилась «Ижевская винтовка». Я приехал и выиграл – это был мой первый серьезный титул. Я выиграл трофей, который до сих пор у меня в комнате лежит – уникальная вещь. Это штучная работа. Тамошние мастера делают все красиво. Александр Иванович Тихонов столько бегал, столько завоевал, а «Ижевскую винтовку» ни разу не выигрывал. И организаторы соревнований ему просто подарили на память эту винтовку. Забегая вперед, скажу, что мне один оружейный мастер, который эти винтовки делал, Коля Морозов, как-то сказал, что мой рекорд уже никто не побьет. Я у него спрашиваю: «Почему?» А потому что у тебя их три лежит, отвечает – столько же было у Кашкарова и еще нескольких человек, — но у них-то всех мелкашки, а у меня – боевая. И так вот все получилось, что в 77-м я неплохо побегал и отобрался на юниорский чемпионат мира по биатлону. Там я не слишком хорошо выступил, потому что стрелял еще плохо. А по окончании 78-го года меня включили в состав взрослой сборной команды СССР. И мы начали все вместе тренироваться. Раньше, кстати, было только так – тренировались все вместе, а не как сейчас – по каким-то группам. Группы Пихлера, группы еще кого-то… Мы тренировались единой командой: Тихонов, Круглов, Елизаров, Алябьев, Барнашов.
– Как удалось закрепиться в команде и попасть на Олимпиаду?
– В 79-м я отобрался на чемпионат мира в Рупольдинге. Там был занимательный случай: я бежал спринт в первой группе, а условия были не очень. Залипуха такая была – ноль градусов, снег идет. И вот тренеры пробуют разные смазки, пробуют, пробуют – ничего не выходит. То лыжи не держат, то подлипают, а трасса была тогда серьезная. Это сейчас ее немного упразднили, подрезали – круги сделали по 2,5-3 км. Раньше пятерка была, да такая, что просто хоть кошки бери, с которыми альпинисты ходят по горам. Я смотрю – поляк Рапач идет, забежал в гору и почти на прямых ногах. А гора такая, крутая. А он забежал, и так легко, лыжи не раскатывая – раз и поехал. У него кличка была – фарцовщик (смеется). Я к нему подхожу и спрашиваю: «Слушай, ты чем лыжи-то намазал? Скажи секрет» Он говорит: «Да вот, крем-мазь у нас лежит, «Мера». А в такую погоду обычно жидкими смазками никто лыжи не мажет. Ну я посмотрел на нее – черная мазь такая, как смола. Попробовал – забегаю в гору идеально. Лыжи держат, не прилипает ничего.
– Помогло?
– Остается пять минут до старта, а у меня лыжи не готовы, их надо маркировать. Я прихожу быстро, замаркировал, стою уже в зоне старта. Тренер прибегает, орет, весь в пене – мол, давай, лыжи быстрее маркируй! Я говорю: «Уже замаркировал» Он кричит: «Какие лыжи, как, кто?!» (смеется). Я начинаю объяснять про смазку, говорю, что это отличный вариант, что я уже попробовал, все классно. Он дальше орет: «Какая «Мера», какая жидкая мазь?!» Но я побежал и снова отвратно стрелял. А раньше стартовали через минуту. И я, значит, бегу, а передо мной Гена Токарев бежал секундах в 30-и и катал лыжню. И вот уходит один спортсмен, а снега просто стена – видны только очертания. И он бежит передо мной, лыжню мне топчет (смеется). Я с четырьмя штрафными кругами пришел четвертым – Ульриху немножко проиграл. Потом ведь снег прекратился, образовался глянец, и задние номера уже поехали-поперли. Я долго был лидером, но задняя группа потом накатила. Наших-то я всех обыграл, поэтому меня за эту смазку простили. А если бы партнерам проиграл, то меня бы, наверное, там съели (смеется). А это ведь все перед Олимпиадой, сами понимаете.
– Что было дальше?
– Мы начали готовиться к Играм, я прошел отбор и поехал на Олимпийские игры в Америку.
Наша четверка была непоколебима, выступали мы нормально. Отобрался у нас Сергей Данч, который, кстати, в школе сидел за одной партой с моей женой. Трагический случай с ним произошел – разбился он в Новосибирске в автокатастрофе. Поехал на соревнования и врезался в другую машину. Жалко, конечно… Ну и Саша Ушаков поехал на Олимпиаду, но запасным – так нигде и не стартовал. До 80-го года у нас было всего две дисциплины: индивидуальная гонка и эстафета. В Лэйк-Плэсиде впервые в программу Игр был введен спринт. В спринте я оказался вторым, отстреляв в ноль. Честно говоря, бежал там с температурой – в жизни у меня такой гонки не было. Сколько я бегал и до этого, и после – та была ужасом каким-то.
– Совсем плохо себя чувствовали?
– Я утром просыпаюсь, а у меня температура 38 с половиной. А надо было ехать – за нами приезжал автобус. Куча машин сопровождения. Меня, естественно, укачало; голова болит… Приехали – а там надо было ехать километров 40-50 до олимпийской трассы, – я еще и номер свой забыл. Хорошо, Вова Барнашов, с которым я жил, ехал чуть позже и взял мой стартовый номер. Если бы не он, то я просто физически бы не успел успеть до старта гонки и пропустил бы спринт.
Я приехал и сказал тренеру, что у меня температура. Он говорит, что вряд ли успеет сделать перезаявку, давай, мол, попробуй размяться – может, полегче станет. Легче, соответственно, мне не стало. Но я понял, что если сейчас спринт не побегу, то в эстафету меня не поставят. Собрался, побежал. Отстрелял на ноль, но проиграл Ульриху секунд 30-40. Но состояние было просто невозможное – чуть наклонишься, встанешь в стойку, как в голове такая пульсация! На спусках поэтому катился практически стоя и ногами немцу проиграл. Так-то мы с ним на равных ногами бегали. Но серебряная медаль – это прекрасно.
– После окончания гонки что чувствовали?
– Я прибежал, уперся в забор и дальше уже почти ничего не помню. Меня увели в домик, в раздевалку, я сел в угол, руками голову обхватил – а меня будто молотом по ней бьют – и сидел вот так. Думал, черепушка лопнет. Я как-то отключился и сидел. А потому вдруг крики, шум – я ничего не понимаю. Дверь открывается, вбегают ребята, кричат, давай Толю Алябьева качать. Меня хватают, тоже качают (смеется). Я спрашиваю: «Что такое?» Я ведь сразу после финиша в раздевалку ушел и не знал, что там произошло. «Да ты серебряную медаль взял, Толик – бронзовую», – говорят. Ух! Потом уже отошел немного, а перед эстафетой было два дня отдыха – я оклемался, тренеры мне доверили первый этап. Я всю жизнь бегал первый этап и никогда не проигрывал. Я его, естественно, выиграл с отрывом, а ребята уже поддержали и выиграли золото.
– Вам всегда нравилось начинать эстафету?
– Да, я и в лыжных гонках всегда первый этап бегал – мне нравится эта контактная борьба, я же дурной такой (смеется). Там интересно, бежишь как слаломист. Я помню один из стартов на Спартакиаде народов в Красноярске. Я тогда был в сборной команде лыжников – это 76-й год. Народу было – ужас! Команд, наверное, 40 или 50. Я стартанул, а мне палку в ноги просто вставили. Естественно, я упал, там случился завал, а трасса в Красноярске была сложнейшая. Поле длинное – там по километру подъемы, – рядом высоковольтные линии проводов. Ну просто рабочая трасса. Еще и погода слякотная… Встаю, отряхиваюсь и выхожу последним, просто последним! Тренер на меня уже смотрит такой суровый – Кондаков у нас был старшим тренером Пермской области, – мол, все понятно, что тут ловить? Бежали десять километров. И я вот как слаломист туда-сюда – бам-бам-бам… А у нас один спортсмен не стартовал и стоял с фотоаппаратом на финише, где-то за километр. Я уже всех догнал и первым с отрывом иду. Я когда с ним поравнялся, он на меня смотрит… Я кричу: «Серега! Это же я!» Он не ожидал (смеется). Я с отрывом выиграл.
В 79-м году уже в биатлоне на взрослом уровне на одной из гонок выхожу на финиш, выигрываю 12 секунд у Юнга – мы тогда с командой Германии знатно зарубались. У них первый этап всегда Юнг бегал, хороший такой пацан. Я ухожу со стойки – плюс 12. Мелихов Вадим Иванович мне кричит: «Вова, надо еще! Еще 20 секунд выиграть!» Я как уперся! На финиш прихожу – ровно 32 секунды. Он ко мне подходит и говорит: «Слушай, а я тебе сказал 30 секунд. Если бы услышал 30 – привез бы ему?» Я говорю: «Не знаю 30 или нет, но 20, как заказали, привез» (смеется). Но, к сожалению, Коля Круглов тогда въехал в круги, и мы только бронзу завоевали.
– Бронзу рассматривали только как неудачу?
– Конечно. Мы ставили перед собой только максимальные задачи. Вот мы поехали на Олимпиаду в Лэйк-Плэсид – у нас была задача выиграть две золотые медали и еще какую-нибудь медаль. Хотя всего три дисциплины. Жестко. И все равно такая задача была, и мы старались. И выполняли, в принципе, понимаете? Это сейчас я слышу что-то другое. Когда я работал старшим тренером сборной, то у меня каждый год была концепция – столько-то медалей. Это после того, как там вообще ни черта не было. В десятку попадали – радовались. Потом сразу – раз! Тот медальный план, который я запланировал вплоть до Олимпиады в Ванкувере, мы практически весь выполнили. Всякое бывает. В Корее, к примеру, у Чудова отобрали золотую медаль. Скандал… По плану мы всегда не уступали. И всегда надо ставить план спортсменам, какую-то четкую задачу. Вот сейчас наше руководство говорит, что не надо этого делать. Боритесь, мол, до конца. Но как не надо? Нужно ставить спортсмену задачу, чтобы он боролся и шел к цели. Я понимаю прекрасно, что все хотят выиграть, но все-таки. Что это за подсчеты, когда все пройдет? Вот, мы столько завоевали… Смотрите, на что способна команда, и оценивайте по сезону реальные шансы.
– Пытаются прикрыться?
– Да, конечно.
– В 80-м накачка со стороны спорткомитета шла сильная? Сильно отражалась на работе?
– На медальном плане практически никак не отражалась. Конкуренция у нас всегда была сильная. Во-первых, у нас бегало два общества – «Динамо» и армия. И в эстафетах почему-то обязательно должно было быть два динамовца и два армейца. Поровну, понимаете. То есть, еще в эту команду надо попасть. Что же касается Олимпиады, то, сами знаете, у нас было время тяжелое – холодная война. На церемонии открытия Игр было столько плакатов про Афганистан! И «Русские, вон отсюда», и «Русские, вон из Афганистана». Когда церемония закончилась, и мы ждали автобус, то один мужик там залез с плакатом и по-русски кричал «русские – свиньи» и т.д. и т.д. Неприятно было.
Жили мы чуть ли не в тюрьме – они же после нас в олимпийскую деревню то ли наркоманов заселили, то ли кого. У нас в коттедже, где вся делегация располагалась, был телефон, но к нему никто не подходил. Подходили к нему люди определенные – сами понимаете. Так вот когда мы выиграли эстафету, нам эти ребята сказали, что был звонок от неизвестного недоброжелателя, который сказал: «Если русские выйдут на пьедестал на награждение, то мы их всех расстреляем». Мы-то об этом не знали. Мы все радостные, выиграли эстафету, поехали на награждение. А потом нам уже сообщили, что была такая вот сложная ситуация. Решали, что делать. Черт ведь его знает – пульнет какой-нибудь снайпер (смеется).
– Какие-нибудь еще провокации были?
– Другой интересный случай был у нас с Алябьевым на награждении после спринта. Привезли нас на это озеро, где церемония происходила, заранее, времени хватало. А там рядом с озером был дворец, где проходили хоккейные матчи. Мы умудрились по двум билетам пройти втроем. Толя Алябьев, я и Евгений Леонов, наш великий артист. Сели втроем на два стульчика, смотрели тот знаменитый матч, который наши проиграли американцам (то самое «Чудо на льду» — прим. Eurosport). Вот этот матч мы как раз и посетили. Мы посмотрели два периода – наши выигрывали 3:2. Нам нужно было идти на награждение, мы оставили Леонова и ушли. Сидим, ждем своей очереди. И тут раз – салют, крики, машины включились, сирены включились, все пляшут! Мы спрашиваем у переводчика, что случилось. Может, награждают так Хайдена, который там все выиграл? Его как раз перед нами должны были награждать. Нет, говорит, американцы выиграли у русских. Поначалу не поверили, а уже после награждения, в деревне, ребята приходили – жалко на них было смотреть. Все угрюмые. Они же накануне выиграли у них 8:3 или что-то в этом роде (7:3 – прим. Eurosport.ru), а тут, понимаете, вели 3:2, хотели собраться и выйти на последний период, но не получилось. Те поперли-поперли и 4:3 выиграли.
– Если говорить об организации тех Зимних Игр, то насколько вам и другим спортсменам было комфортно в олимпийской деревне и городе?
– Ездила с нами группа поддержки – артисты. Леонов вот был, Лев Лещенко ездил… Они приходили вечером и давали концерты. Кто-то монолог расскажет, кто споет, Леонов – про жизнь. Интересно было, слушали с удовольствием. И все сидят: биатлонисты, лыжники, хоккеисты… А так-то что – тюрьма тюрьмой. Маленькая комнатушка, двухъярусные нары – Барнашов Вова сразу верхнюю полку занял, я снизу. Сухость была, какой-то вентилятор вверху, под потолком, сделана решетка и оттуда дует – сквозняк. Мы на ночь трехлитровую банку выливали на пол, чтобы влаги побольше было. Так и жили. Очень жесткая проходная система была в олимпийской деревне. Высокий забор – сетка, – метра по 4-5, с колючей проволокой. Везде патрульные машины, собаки – жесткий контроль был.
Но на время Олимпиады наша делегация сняла небольшой частный домик рядом с биатлонным стадионом. Накануне эстафеты приехали, загодя, и нам тренеры сделали картошки. С сальцом, с колбасочкой (смеется). Мы так по-домашнему посидели, поели картошечки этой, выспались как следует и утром взяли и вонзили – проехали и выиграли. А так…
Была еще проблема со снегом. Мы подъезжаем к этому биатлонному комплексу, а там такой здо-о-оровый шар снежный. Видимо, заранее подвезли. И они из этого шара бам-бам-бам – раскидали снег за два дня. Это было диковинное что-то.
– Иностранные атлеты жили в таких же условиях?
– Да, это у всех так было. И американцы так жили, и итальянцы, и немцы… Просто у каждой страны был свой отдельный коттедж. Женщины у нас жили отдельно, в другом домике. Конечно, организаторы в номерах постелили ковровое покрытие, поставили аппаратуру, телевизоры, напитки – пожалуйста, пейте. Условия-то были. Не то что сейчас, конечно – сейчас-то строят!
– С зарубежными спортсменами удавалось пообщаться, провести время?
– Вы знаете, я вообще когда бегал, у меня друзей было много. Но, честно говоря, во время Олимпиады я на эту тему с иностранцами особо не общался – хорошие ли номера, питание.
– А из наших артистов-болельщиков на вас кто большее впечатление произвел?
– Больше всех, конечно, запомнился Евгений Леонов. Он так все толково объяснял. У него и лицо-то само по себе приятное, и когда он рассказывает, смеется… Как улыбнется – там такой эффект! Его улыбка мне немного Толю Алябьева напоминала – такой же был. Вот Леонов больше всех запомнился. Там все-таки люди были, как сказать, высокого полета. Да мы и не старались особо с ними знакомиться. Вроде, все мы спортсмены, а они уже тогда были звездами. Вот, Александр Иванович Тихонов их хорошо знал, а мы-то что – молодежь на первой Олимпиаде (смеется).
– Какие-нибудь сувениры удалось из Штатов привезти?
– Да, у нас и времени-то особо не было. Если мы и выходили, то выходили группой по три-четыре человека. Была установка – по одному не ходить. Ну, пришли в деревню – маленькая деревушка, там особо и купить-то нечего. То, что нам дали, то у нас и было. А обратно летели через Монреаль – вот там еще подарки для родственников можно было купить.
– Как вам, кстати, Монреаль?
– Для нас это был такой мегаполис огромный! Там же, по большому счету, заблудиться можно. Не помню уже название отеля, но он здоровый был! Все вышли на улицу, ничего не понятно… Кошмар (смеется).
– Как встречали победителей Олимпиады на родине?
– Да как-то все быстренько получилось. Вначале мы остановились в гостинице «Россия», потом у нас был прием в Кремле – незабываемое чувство, что уж говорить. Кремль! Туда уже просто попасть – красиво, а этот зал, где награждения происходят, Георгиевский, по-моему. Все было просто здорово. А вот уже когда я домой прилетел, то там была такая встреча! В аэропорте народу! И жена приехала, и все-все. Начались встречи на родине, в Новоильинском. Сами знаете, у нас Женя Гараничев оттуда. Маленький поселочек у нас, в котором есть одна детско-спортивная школа. И вот уже второго участника Олимпиад воспитала! Я за Женю, конечно, болею, сам ему советовал, куда лучше пойти тренироваться. Он же в Москву хотел переезжать. Я его отговорил. Сказал, что надо ехать в Тюмень – там, говорю, есть хорошие тренеры и хорошая команда, и результаты у тебя вырастут. Так и получилось. Видите, Гараничев в сборной команде, и не первый год. Там, правда, сейчас отношения натянутые. Они хоть и говорят, что все хорошо, но я-то знаю, что в сборной сейчас не сладко. Как бы они там друг друга не выщелкали. Резня, понимаете, – кого поставить, на какие дистанции и т.д. Конкуренция остается.
Сергей Шведов,
Евроспорт
