Кристина Резцова – лучшая в биатлонной сборной России и по сезону, и на Олимпиаде-2022: уже есть бронза в смешанной эстафете, плюс два финиша в топ-10.
Сегодня Резцова – 6 в спринте с двумя промахами, при этом все соперницы, финишировавшие выше, не ошибались.
У Кристины третья скорость дня и удобная позиция для атаки в преследовании в воскресенье – до серебра-бронзы около 30 секунд.
При этом внутри сборной Резцова – что-то вроде автономии: ее с прошлой весны полностью ведет Виталий Норицын, экс-тренер сборной России, а с 2020 шеф болгарок.
Межсезонье Кристина, едва вернувшаяся в спорт после родов, провела вне сборной – на самоподготовке, созваниваясь и переписываясь с Норицыным. Разумеется, сейчас ей предоставляют максимум помощи и удобств внутри команды, но в основном такая форма – результат работы Норицына.
Мы с ним обстоятельно поговорили.
***
– Кристина обратилась весной – в апреле был первый звонок. Если честно, я не удивился нисколько, потому что во время беременности и после родов она выходила на связь, контакт у нас не терялся.
– Как отреагировали? Да, Кристина давно вам знакома, но сразу было понятно, что вас ждет только дистанционная работа.
– Я не вижу в этом больших проблем. Мы сработали как команда, здесь даже не надо разделять, кто какой вклад внес. Я знал, что с ней будет ездить муж Иван – и это значит, что мы могли спокойно общаться с ним по реализации всех планов.
В самой дистанционной работе нет ничего страшного. Да, педагогический контроль немного теряется, когда ты не видишь спортсмена; но мы очень много общались с Иваном – он передавал субъективные ощущения и наблюдения по тренировкам. Это облегчало жизнь. Я даже не выделю, с кем больше общался – с ним или с Кристиной. Чаще мы созванивались на троих, не было такого, чтобы кто-то от кого-то спрятался.
– Как начать эту подготовку чисто методически – не зная никаких показателей Кристины, тем более через пару месяцев после ее родов?
– У нее есть электронный дневник Polar – там я мог посмотреть, что она делала до этого. Плюс она примерно описала свое состояние. Мы сразу задали максимальную планку, план был написан с предельно допустимыми нагрузками именно для ее ситуации. С мая был достаточно большой объем – Кристина перебирала и не справлялась, так что мы делали корректировки.
– Почему пошли по максимуму с самого начала? Разве после родов не нужно заходить в подготовку аккуратнее?
– Дело в том, что она сразу делала нормальный объем – и нам можно было пробовать грузиться. Есть цифры, которые плюс-минус выполняет весь мир, и надо к ним стремиться – это основа.
Что касается влияния родов, то я не увидел у Кристины никаких изменений ни по биохимии, ни по общефизическому состоянию. Может, изменения есть на каком-то другом уровне, но те маркеры, которые всегда смотрим мы, остались прежними. Если говорить о результативности, то в последний год перед декретом у нее пробивались результаты: порой она показывала скорости в топ-10, топ-15, топ-20. Но уровень скакал, стабильности не хватало.
Нашей задачей на межсезонье было выйти на стабильный уровень тренированности, чтобы Кристина могла показывать его от гонки к гонке. Это получилось.
– Как и на какой срок можно что-то спланировать в ее ситуации?
– Мы начали планирование с мест проведения сборов – сначала проговорили между собой, потом Кристина устаканила это в регионе. Дальше – обговорили, в каких блоках подготовительного периода какие акценты расставим. План в окончательном виде я присылал за 7-10 дней до сбора. Все это – знакомая для нее работа, мы такое делали в сезоне-2017/18, когда я работал в молодежной команде.
У нас планировалось три горных сбора с прицелом на Олимпиаду, которая проходит на высоте 1700 метров. Май – Терскол; в августе договаривались, что Кристина потренируется с болгарской командой на Бельмекене, но не получилось из-за ковид-ситуации, поэтому съездила на Семинский перевал; и еще раз на Семинский – в октябре.
Новогодний сбор тоже был на высоте в Италии – плюс-минус 1700. Это повышает уровень тренированности. Все это время мы пробовали-смотрели, как организм адаптируется к горам, как реагирует и восстанавливается после интенсивных работ. Это очень нужный опыт, поэтому и залезали так высоко – то есть не выбирали Сочи или, например, высоту 1300.
– По снегу, температурному режиму, по часовому поясу – да, такое же сухое место. Но если на Семинском перевале очень много кедра и в принципе есть что-то живое, то у Чжанцзякову вообще нет растительности, только искусственно насадили деревьев.
Другие параллели – например, по горному эффекту пока проводить сложно.
– Кристина рассказывала, что по ходу подготовки не было фактически никакого контроля – лактат, биохимия и прочее. Как это влияло на вашу работу?
– Там, где ей удавалось тренироваться рядом с командами – или региональными, или со сборными – мы все-таки этим пользовались и проверялись. Но в принципе работу можно выставить и по пульсам. Тот же лактат – это во многом ощущения, а Кристина достаточно опытная, хотя и иногда любит сделать поинтенсивнее, нарушить задание, так скажем.
Основной наш ориентир – мы выставляли зоны по пульсу. И когда удавалось провериться с помощью лактометра, то попадали в заданную интенсивность. Для нас это очень хороший опыт, особенно для Кристины: она должна была себя контролировать именно по ощущениям, научиться тренироваться и дозировать нагрузку не с помощью сторонних приложений. От нее требовалось именно чувствовать: правильно я все делаю или нет, когда закончить интервальную тренировку, сколько отрезков сделать сегодня.
Перед каждой интенсивной работой мы это обговаривали – отрезки, объемы могут варьироваться. Всегда в работе нужно набрать определенное количество или сделать «от – до», поэтому у нас были верхняя и нижняя границы. А Кристина с Иваном должны были уже на тренировке решить, как эту нагрузку дозировать.
– Она говорила, что преобладали первая-вторая зоны, а убийственных тренировок было мало.
– До какого-то момента – да. Нам же надо было вернуть на место ее аэробную базу, потом заняться силовой подготовкой, потому что Кристина все-таки потеряла в мышечной массе за время декрета.
Но стабильно делали около трех интервальных в неделю, иногда четыре – это на самом деле не мало, а нормально. Когда делали четыре интервальных, то интенсивные блоки, конечно, были разной направленности – и Кристина выдерживала.
– Насколько для вас было проблемой, что вы не видели ее на стрельбе?
– Я мог только писать план и смотреть постфактум. Стрельба – это в принципе очная работа, по-другому никак: ты видишь ошибку и указываешь спортсмену, чтобы он исправил. А если тебя на тренировке нет, то могут помочь только люди, которые присутствуют на сборе. Все это удлиняет реакцию.
Допустим, Кристина сделала что-то неправильно. Только после тренировки мы могли это обсудить – и она что-то меняла только к следующей. То есть в ходе одной тренировки ничего не поправить. Но у Кристины достаточно высокий стрелковый уровень, особенно в тренировочной деятельности – она работает очень хорошо. У нее высокий процент в тренировках держится давно, еще с тех времен, когда мы работали в команде с Пашей Ланцовым. В тот год она серьезно добавила.
В некоторых гонках по сезону ей очень мешали эмоции, не всегда получалось успокоиться, переключиться. Плюс иногда она сама себе создавала очень высокое напряжение на круге – именно по вегетативной системе. Приходит на рубеж – и видно, что она уже загружена. А раз загружена, то и ритм стрельбы не должен быть таким, который она использует обычно, независимо от подхода на рубеж.
Мне вспоминается преследование в Хохфильцене, где тяжелый подход, в подъем. У Кристины был очень быстрый 4 круг и попытка стрельнуть стоя за 20 секунд – в итоге 2 промаха. Она попробовала… Хотя, возможно, надо было пожертвовать первым выстрелом: больше провентилироваться и работать в своем ритме – предыдущая стойка в той гонке у Кристины получилась именно такой.
Я всегда говорю, что стрельба – это однообразие в выполнении выстрела: в зависимости от ситуации ищешь ритм в тренировках, потом переносишь это на соревнования. Все должно быть одинаково.
Не в том смысле, что ты в любой ситуации стреляешь в одинаковом ритме. Наоборот: у тебя есть несколько ритмов для разных условий в зависимости от загруза, напряжения, погоды. Как стрелял Фуркад? Если он, приходя на рубеж, чувствовал себя устойчиво, то работал быстро. Если он понимал, что цена выстрела другая или это индивидуальная гонка, или что-то не то с состоянием, то работал совершенно в другом режиме. Очень интересно, насколько он был лабилен в этом компоненте.
Кристина должна чувствовать, когда ей лучше начать стрельбу. Ритм между выстрелами можно немножко уменьшить – но опять же, только отталкиваясь от самочувствия.
– Отсутствие спарринг-партнера в ее тренировках – это проблема?
– Партнер у нее был – Иван. Без обид, но мужчины в циклических видах практически все делают лучше, чем женщины, в том числе по технике. В этом плане Кристине было много пользы: Иван делал работу, она за ним тянулась, он где-то ее таскал за собой, много подсказывал.
Риска, что она где-то излишне дернется за ним и переборщит, не было. Иван в этом плане все хорошо понимает, знает ее скорость, знает свою. Он действующий лыжник, в 2021 году призер этапа Кубка мира на лыжероллерах. Ему понятна разница в скорости, поэтому он все нормально калибровал.
Нас больше интересовали технические моменты: выходы, прохождения спусков, где подтолкнуться, доработаться. В этом мужчины тоже сильнее, объективно.
– Сколько возможностей пересечься у вас с Кристиной было за межсезонье?
– Ни одной, я не был в России с мая, я в плену! Первый раз в этом году мы увиделись на этапе Кубка мира.
– У вас была связь с тренером сборной Михаилом Шашиловым? Просто хотя бы обсудить, кто что делает, чем можно помочь.
– Нет. Кристина на месте, в команде, все разговоры шли через нее. Она впервые приехала на сбор команды в ноябре, пошла все обсудить – она рассказывала это в интервью.
– Как Болгария относится к тому, что вы готовите спортсменку из России?
– Никто не против. Наоборот, были мысли подключать Кристину к нам – получился бы спарринг, который полезен всем. Вообще, федерация Болгария полностью идет навстречу.
– То, что у Кристины не получилось указать вас личным тренером, напрягает?
– Перед тем, как рассказать, что я ее тренирую, Кристина звонила и советовалась: будет ли мне от этого плохо? Я ответил, что точно не будет – в Болгарии все знают. Записан я личным тренером или нет – для меня ничего не меняется, от этого ничего не зависит.
Почему Кристине не позволили меня так записать? Насколько знаю, такие нормы в России, так устроены документы. Александр Владимирович Касперович тоже не указан тренером Александра Логинова, это нормально. Не думаю, что кто-то в России на меня сильно обиделся и вычеркнул – мы нормально общаемся со всеми.
– Как вам в Болгарии?
– Интересный опыт, другой менталитет, другие люди, другое понимание биатлона. Было сложно переключаться из борьбы, которая была в России – там хочется медалей в каждой гонке, и уровень позволяет к этому идти. Здесь надо решать другие задачи: квалификация на Олимпиаду, сохранение квот в Кубке наций.
Тут есть те, кто потенциально могут показывать результат. Но пока все нестабильно, тяжелая перестройка.
В основном тяжело в плане коммуникации – на другом языке не так четко можешь все донести, хотя есть тренер-переводчик. Мне легче, чем в первый год – уже более-менее знаю болгарский. Сейчас все понимаю, и, например, в ходе интервью болгарскому ТВ мне уже не нужен переводчик для вопросов. Но поскольку речь у меня с ошибками, то официально я как бы не говорю. А со спортсменами – да, они меня поправляют иногда.
Мужчины здесь работали с Николаем Захаровым и те, кто постарше, знают русский. Новое поколение в школе его уже не изучало – в основном английский и французский.
– Как вы устроились в бытовом плане?
– По контракту у нас договоренность, что между сборами мы живем у Миши Иванчева – нашего друга, думаю, весь мир его знает. Местечко Юндола, рядом с Бельмекеном. Другой вариант – в Софии есть олимпийский комплекс, при котором отель. Все зависит от той работы, которая предстоит между сборами.
– Сколько раз бывали в России с тех пор, как устроились к болгарам?
– В прошлом сезоне я долго получал визу, поэтому один сбор даже пропускал – в октябре был в консульстве в Санкт-Петербурге. Неделю жил на базе, как раз в это время там готовилась Б-команда. Весной 2021-го был дома, и с мая здесь.
– Как устроен болгарский биатлон – такие же регионы, как у нас? Что за комплексы есть помимо всем известного Бельмекена?
– Здесь клубная система с территориальной принадлежностью, культивируется в некоторых регионах достаточно серьезно. Есть стрельбища: Троян, где даже два клуба, Банско, который наверняка многие знают – тренироваться можно. Не скажу точное количество, но больше 15 клубов развивают биатлон. Они живут на спонсорские/частные деньги и деньги федерации, а она получает от министерства спорта и распределяет по рейтингу. В основном, конечно, это деньги государства – похоже на нашу схему.
Единственное – юношей много, но уже к юниорам практически все выбирают другую деятельность. Нет такой конкуренции, как у нас, а конкуренция – это все-таки двигатель прогресса.
– Есть ли в Болгарии тренерский совет, как у нас?
– Есть Управительный совет, перед которым мы отчитываемся два раза в год. 10-11 человек слушают наши доклады, задают вопросы, а в остальном похоже на нашу версию: надо рассказать о подготовке, задачах, методах.
– Что с системой отбора?
– Отбора нет. У нас квота 4 мужчины, но в этом году, например, бегает даже юниор. По женщинам то же самое: четвертый номер команды – 2003 года рождения. Жесткой борьбы за место в сборной нет – квоту закрывают дети, которым еще расти и расти.
Есть сборная, которую определяют ее тренеры – и поехали работать. У нас полное понимание со всеми личными тренерами, точно нет «лебедь, рак и щука». Нам отдали спортсменов, и в тренировочном плане их тренеры устраняются: могут позвонить и спросить, как дела, но назойливости, вмешательства нет.
Конечно, такого давления и спроса, как в России, тоже нет и пока не может быть. Здесь спокойнее, но мой интерес не только в спокойствии.
– По зарплате в сравнении с Россией вы выиграли?
– Здесь хорошая зарплата, я ничего не потерял. Контракт закончится после этого сезона, там прописаны задачи: касаются квалификации на Олимпиаду, но не только – еще и прогресса/достижений отдельных спортсменов. Медального плана нет – для олимпийской медали надо иметь какую-то платформу; так что прописаны только места – для каждого спортсмена они разные.
В России подобное тоже есть: ЦКП целевая комплексная программа, куда прописываешь планируемые места на сезон, ЧМ, ЧЕ, Олимпиаду. Чтобы получить финансирование, в любом роде деятельности надо представить программу и планируемый результат – не только в спорте, это можно перенести в любую плоскость.
– Правда, что в прошлом году в болгарской федерации был большой спор по поводу назначения вас и Касперовича?
– Нет, как такового спора не было. В Болгарии есть один-два человека, которые всегда критикуют и чему-то противостоят.
– Болгары в своем отношении к биатлону ближе к нашему традиционному «соревнование, испытание, стресс» или к европейскому «игра, развлечение, веселье»?
– На самом деле стрессуют и переживают все, европейцы тоже. Не всегда они это показывают, но я много видел и норвежек, и шведок, когда они поулыбались в камеру и ушли плакать в вакс-кабину. Они другие, может быть, до гонки – более раскрепощены, и то не все.
Болгары гипермотивированы, как и наши спортсмены. Иногда это сильно мешает. Приходят на гонки крайне напряженные и не показывают то, что могут – это самое обидное. Я вижу на тренировках секунды, движения – а потом в соревнованиях бежит абсолютно другой человек, скованный и зажатый.
Хотя, по мне, давления не должно быть. Большой скамейки нет, никто в спину не дышит – показывай то, что умеешь. Но болгары близки к нам – с постоянными мыслями о квалификации, о занятых местах.
– С психологом, как и у нас, почти никто не хочет работать?
– В этом году мы встречались с психологом, которая работала с их олимпийской командой по художественной гимнастике. Я знаю, что некоторые из биатлонистов начали с ней сотрудничать после этой встречи. Она с опытом, профессор кафедры в институте в Софии, очень давно занималась с этими девочками-гимнастками, которые стали олимпийскими чемпионками. На общем собрании мне понравились ее мысли, ее поведение.
Когда спортсмену говорит тренер, это одна ситуация. Когда говорит кто-то со стороны – пускай во многом те же самые вещи – есть шанс, что спортсмен воспримет по-другому, лучше. Тем более она изъясняется на родном для них языке, поэтому коммуникация другая.
Подытоживая вопрос о менталитете: болгары гиперзаряжены и в плане отношения к соревнованиям ближе к российским спортсменам, чем к европейским.
– В России, если с результатами что-то не так, спортсмены зачастую идут против тренера – или публично, или внутри: сомневаются, уходят от предлагаемой работы, ищут другое. В Болгарии это есть?
– Такое всегда есть. Вопрос – как это воспринимать? Иногда на эмоциях спортсмен может что-то сказать, я в таких случаях отвечаю: если в голове непорядок, давай пообщаемся завтра, спокойно. Если что-то не получается, то это всегда не получается у нас вместе.
Многие тренеры ошибаются, даже самые крутые и титулованные. Они тоже неправильно подводили команду к соревнованиям, срывали подготовку. Спроси их об этом – у них не хватит пальцев, чтобы перечислить, сколько раз такое было.
Взять сборную Норвегии – те же спортсмены, те же тренеры, что и год назад; но в декабре-январе многое было не так. Они шли очень тяжело, явно были недовольны, кто-то снимался с гонок. Но я не видел, чтобы они дрались.
На некоторых этапах мы жили в одном отеле – и их девочки спокойно сидели с Кристиансеном, с Оберэггером, обсуждали, принимали совместные решения. Я ни видел ни одного интервью, чтобы норвежцы всей командой начали засаживать тренеров. В этом есть взрослость спортсменов, самостоятельность.
А когда спортсмен тебе заявляет: вы ничего не умеете… Или даже не тебе лично, а в интервью пулю пустит, начнет выяснять отношения – что это даст? Ни спортсмену, ни тренеру это не поможет. Надо искать выход, пробовать, улучшать – это процесс нон-стоп.
Нет такой схемы, которая давала бы результат вечно, каждый сезон. Так что ошибки будут, и это нормально.
– Если весной вас позовут в Россию на женскую команду – как отреагируете?
– Ох… Пока не готов обсуждать предметно, мне не хочется вносить смуту, сумятицу. Есть работа за границей – она очень интересна, это опыт. Тем более это все же не Европа, а Балканы – менталитет не европейский. Ближе к нам по многим вещам.
Я почерпнул много полезного за это время. Мы могли часто и долго использовать европейские базы, понять их лучше с методической точки зрения – в межсезонье-2021 всего два сбора мы провели в Болгарии, остальные в других странах. В некоторых местах я побывал впервые.
Интересно и то, что с детства местные спортсмены проводят много времени в горах и по-другому устроены в плане адаптации, самочувствия на высоте. На том же Бельмекене мы много раз были с российской командой; теперь я поработал там с болгарами. По аэробной мощности колоссальная разница – болгары к этому привычны, с 13-14 лет поднимаются, тренируются, живут в горах. Это один пример, но перечислять можно долго.
– В вопросе про Россию вы не говорите «нет» – значит, и явного намерения оставаться за границей тоже нет? Например, ваш бывший напарник Павел Ланцов явно не собирается возвращаться.
– Да, Паша уже гражданин Канады. Он этого хотел, стремился к этому. Теперь даже когда я его куда-то зову, он не идет. Я скажу так: гражданство не получаю и не планирую переезжать в Болгарию на ПМЖ.
