Виктор Майгуров спокойно отреагировал на жалобу совета СБР в свой адрес и готов опровергнуть информацию, которая в ней содержится.
По его словам, он готов предоставить всю финансовую отчётность Союза по первому требованию.
Глава федерации рассказал, каких результатов ему удалось достичь за почти два года нахождения у руля, заявил о кадровом дефиците и объяснил, почему национальной команде необходим главный тренер.
Помимо этого, он отчасти признал, что штаб сборной допустил ошибку во время Олимпиады в Пекине, выставив Эдуарда Латыпова на заключительный этап мужской эстафеты.
— За те неполных два года, что вы провели на посту президента СБР, вам удалось каким-то непостижимым образом избавить российский биатлон от скандалов. И тут вдруг возникает всем известное коллективное письмо в прокуратуру. Это рабочий момент или удар в спину?
— Я бы назвал это рабочим моментом. Более того, меня эта ситуация не напрягает. Я бы даже хотел, чтобы это письмо действительно попало в прокуратуру, чтобы его приняли, зарегистрировали. Чтобы после этого я мог чётко расставить все точки над i и показать своим оппонентам, что та информация, которой они руководствовались, не соответствует действительности.
— В вашей карьере такое происходит впервые?
— Я уже в третий раз буду участвовать в выборах президента СБР, но с подобной ситуацией действительно прежде не сталкивался. Хотя не сказать, что она неожиданна. По тому, кто и что говорит, с какой периодичностью и в каких СМИ появляются те или иные новости, видно, что всё это спланировано.
— Вообще-то мне казалось, что о подобных претензиях руководитель отрасли должен узнавать напрямую, а не из прессы. Для вас это не выглядит странным?
— Для меня многие претензии, которые сейчас вылились в прессу, выглядят странными. Если мы сделаем открытым бюджет федерации, у нас что, станет от этого больше денег? Или мы должны публиковать на сайте каждый платёж? Не уверен. Существует протокол правления, которое утвердило бюджет, и мы готовы по первому же запросу предоставить полный финансовый отчёт каждому члену СБР, в чём проблема? Получается, нас просто пытаются втянуть в скандал.
Те новости, которые мы публикуем на своём сайте, носят исключительно текущий характер. И даём мы их с единственной целью: донести до людей информацию о том, что удалось сделать за неполные два с половиной года, что я занимаю пост президента СБР.
— В связи с этим вопрос: что из запланированного удалось реализовать, а что нет?
— Наиболее проблемной задачей, о чём я не раз уже говорил, было стабилизировать финансовую ситуацию. Мы приняли бюджет с дефицитом в 30 млн рублей. Нужно было возвращать долги, восстанавливать доверие нашего главного спонсора — «Газпрома», который два с половиной года назад даже приостановил сотрудничество с федерацией. Теперь нам удалось нормализовать отношения. Более того, если раньше спонсорский контракт заключался только на год, сейчас мы подписали соглашение на трёхлетний срок. Все прочие финансовые обязательства СБР нами тоже закрыты. Стабилизирована ситуация в сборной команде в плане внутренних взаимоотношений, хотя получилось это не сразу.
— Что вы имеете в виду?
— В августе 2020-го мы не меняли тренеров, назначенных предыдущим руководством, весной сделали разделение на группы, и это, считаю, дало свой результат на Олимпийских играх. Третьей нашей задачей было продолжить программу развития регионов, которую когда-то начал Михаил Прохоров и о которой сегодня так много говорят, не упоминая о том, что у нас не так много спортивных федераций с подобной программой. Не удивлюсь, если узнаю, что СБР такой один. Эта программа является для нас одним из приоритетов.
— Давайте поговорим о видимой части айсберга — о сборной команде, где многие руководящие тренерские посты сейчас занимают довольно молодые специалисты. Это следствие тщательно спланированной политики или просто так сложилось?
— У нас не первый год прослеживается дефицит профессиональных тренеров, это ни для кого не секрет. Нет никакой тренерской «скамейки». Но тот же Сергей Башкиров своей работой подтвердил свою компетентность и состоятельность, работая с мужской сборной. Как и Артём Истомин, которому всего 27, но я не побоялся предложить его кандидатуру на пост руководителя женской команды. Он работал с Анатолием Хованцевым, с Юрием Каминским, за короткий срок добился доверия спортсменов, они прогрессируют, у него есть результат.
— Так, может, нужно ещё более активно подтягивать к сборной тех, кто хочет там работать?
— В юниорской команде Владимира Брагина есть четыре молодых специалиста, которые представляют собой тот самый ближний резерв, который в перспективе может начать работать в основной команде. Привлекать людей совсем с нуля в нашем виде спорта невозможно: каким бы великим спортсменом человек ни был в прошлой жизни, его нужно учить. В своё время я сам оказался в ситуации, когда мой тренер был готов взять меня в бригаду и привлечь к работе со сборной.
— Вы отказались?
— Слишком сильно наездился, когда выступал, хотелось побыть дома. Да и сама по себе тренерская работа не сильно меня привлекала. Не говоря уже о том, что я всегда считал и считаю: прежде чем начать работать в сборной, хорошо бы набраться практического опыта на более низком уровне. Чтобы было, с каким багажом идти в национальную команду. Наверное, я был способен что-то подсказать ребятам в плане стрельбы ещё в бытность спортсменом, но одно дело — показать, и совершенно другое — научить.
— Положение, в котором сейчас оказался Юрий Каминский, от которого ушли все его спортсмены, кроме Эдуарда Латыпова, — это проблема для федерации?
— Каминский — это, безусловно, высококлассный специалист, но большой проблемы я, если честно, пока не вижу. В его группе есть шесть человек, плюс пара спортсменов тренируется с ним за счёт регионов. В этом сезоне весь наш биатлон, скорее всего, будет сосредоточен в России, и это в какой-то степени даёт нам простор для экспериментов. Сейчас нет никаких жёстких рамок в отношении тех или иных специалистов и групп. Напротив, разнообразие подходов даёт нам прекрасную возможность сравнить те или иные тренерские методики.
— Весь прошлый сезон спортсмены Каминского кулуарно, а порой открыто говорили о том, что им сильно не хватает коммуникации с тренером. Вам не кажется, что это происходит от того, что спортсмены стали другими, не такими, как были раньше?
— Согласен. Когда тренировался сам, мне и в голову не приходило обсуждать с тренером рабочий план. Хотя иностранцы уже тогда не начинали тренировку, если тренер предварительно не объяснил, для чего она нужна. Сейчас такими стали все атлеты без исключения. Им обязательно нужно рассказывать, для чего выполняется та или иная работа, даётся та или иная нагрузка. Если тренер ничего не объясняет, у людей возникает внутренний дискомфорт.
— Но ведь тот же Каминский, который привык годами работать определённым образом и добиваться результата, может чувствовать себя задетым, понимая, что его знания ставятся подопечными под сомнение?
— Вот коса на камень и нашла. Тренер говорит, что спортсмены к нему не подходят, а спортсмены — что наставник с ними не разговаривает. Кто-то в этой ситуации должен быть мудрее. У нас в своё время тоже была ситуация, когда старшим тренером сборной назначили Александра Андреевича Голева, который был ненамного старше тех, кто бегал. Мы, честно говоря, поначалу отнеслись к этому скептически. Но Голев как-то нашёл ко всем подход. Создал атмосферу, находиться в которой всем стало комфортно. Если нет взаимодействия «тренер — спортсмен», нет доверия и внутреннего контакта между людьми, результата не будет.
— Тренерскую работу часто называют неблагодарной. Насколько благодарна работа президента федерации?
— Я не жду от кого-то благодарности — просто душой болею за наш биатлон, в котором провёл всю свою сознательную жизнь. Понятно, что наибольшее удовлетворение приходит, когда у команды есть результат. А вот в том, что касается региональных федераций биатлона, которых у нас 55, я с самого начала отдавал себе отчёт, что никогда не буду для всех хорош, что бы и как ни делал. Меня, кстати, очень радовало, что за два неполных года и до недавнего времени со стороны этих федераций в адрес СБР не было никакой критики. Думаю, если честно, что и сейчас никто не упрекнёт нас в том, что на какую-то просьбу помочь мы не откликнулись. Просто помощь эта не всегда измеряется деньгами. В том отчёте, который я подготовил для конференции, как раз всё и изложено: кому и как помогли, сколько обучили специалистов, судей — и так далее. Всё это — текучка, которая проходит незаметно, в ежедневном рабочем порядке. В спорте с критериями оценки проще: есть медаль — значит, всё хорошо.
— Вы неоднократно подчёркивали, что не считаете правильным вмешиваться во внутренние дела команды. Наверное, это не так просто, когда есть столь мощный биатлонный бэкграунд?
— В тренировочный процесс я точно никогда не полезу: для этого нужно слишком глубоко погружаться в процесс, жить этим. Смотреть аналитику, сопоставлять результаты. Понятно, что всё равно так или иначе мне приходится заниматься делами команды. Так, перед Олимпийскими играми мы вместе с тренерами корпели над планированием сборов, логистикой, досконально просчитывали каждый тренировочный день.
— Немного отвлечённый вопрос: мне как спортсменке было абсолютно понятно, что тот вынужденный карантин, в который угодил накануне Игр в Пекине Эдуард Латыпов, не мог не сказаться на его состоянии. У вас не было сомнений насчёт участия Эдика в эстафетной гонке?
— Перед эстафетой мы все ломали голову, кого и на какой этап ставить — выбора-то фактически не было. С Каримом Халили на первом этапе мы угадали на 100%. Сейчас задним умом можно сказать, что решение ставить Латыпова на четвёртый оказалось неправильным. Но сказать, что он был совсем не готов из-за простоя, нельзя — у Эдика в Пекине есть личная бронза.
— Нужна ли в современном биатлоне позиция главного тренера команды?
— Ну вот смотрите: главными тренерами в последнее время были Анатолий Хованцев, Валерий Польховский, до них — Александр Касперович. И так получалось, что все они оказывались зациклены на одной команде — большей частью на мужской. В моём понимании главный тренер — это мост между всеми командами, их мозг, центр управления. Важно, чтобы все чётко понимали, кто и что делает, как работает та или иная команда, сервис, технологии, научные группы. Есть великое множество вопросов, решать которые старшие тренеры просто не успевают. Это вообще большая иллюзия, что можно совмещать. Именно по этой причине многие вопросы я беру на себя, хотя не всегда бывает достаточно времени на то, чтобы полностью погружаться во все процессы. Хотел бы я, чтобы в команде был человек, который возьмёт на себя эту часть работы? Безусловно.
— Получается, проще замкнуть всё на себе, как это сделала в лыжных гонках Елена Вяльбе, объединив должности главного тренера и президента федерации в своём лице?
— Получается, да. Пример с Леной показывает, что найти такого специалиста непросто.
— Год назад в одном из интервью вы сказали фразу: «Нас уважают и считают, что Россия необходима международному биатлону». Сейчас могли бы повторить эти слова?
— Конечно. Спорт любят за непредсказуемость, конкуренцию. Именно она делает его смотрибельным, интересным зрителю, привлекает спонсоров.
— Всё это так, но в биатлоне есть Норвегия, Франция, Швеция, Италия — множество стран, чтобы обеспечить виду спорта всё, о чём вы сказали. Зачем там Россия?
— Россия интересна IBU, например, в плане маркетинга. Федерация продаёт телевизионные права Евровидению, это основная часть бюджета. Плюс — многие биатлонные федерации, особенно те, которые растут и развиваются, брали за основу методику нашей школы, использовали наше оружие. Отказ проводить в России соревнования — тоже потеря. Особенно на фоне того потепления, которое уже не первый год наблюдается в Европе.
Мы ведь выполнили абсолютно все критерии IBU по восстановлению полноправного членства, и этот вопрос должны были внести на рассмотрение в сентябре. Понятно, что сейчас это будет отложено на неопределённый срок.
— Ваше общение с коллегами из IBU осталось нормальным?
— Абсолютно, несмотря на то что там не осталось ни одного российского представителя. Мы же знаем друг друга немало лет, много общались со всеми лично, то есть нет ощущения, что в международной федерации как-то от нас закрываются. Так, в конце мая мы проводили с международной федерацией видеоконференцию по текущим вопросам.
— Незадолго до встречи с вами я разговаривала с бывшим спортивным руководителем времён СССР Валерием Сысоевым. По его словам, заоблачные призовые, которые сейчас сулит биатлонистам ваш оппонент в президентской гонке Алексей Нуждов, —это работа на подачки, а не на перспективное участие страны в мировом спорте. Такая ложная и очень сиюминутная подушка безопасности.
— Согласен. Призовые нужны, с этим никто не спорит: у спортсменов должна быть мотивация. В то же самое время биатлон — это их работа, все они получают зарплату, причём не только в Минспорте, но и в регионах. На мой взгляд, всё должно быть рационально, особенно учитывая нынешнюю ситуацию в стране. Если мы ведём речь о бюджете СБР, не думаю, что исполком, независимо от того, кто окажется во главе федерации, проголосует за то, чтобы большую часть этого бюджета отдать на призовые.
— Если IBU спустя какое-то время примет решение допустить российских биатлонистов на свои соревнования в нейтральном статусе, какую позицию займёт СБР?
— Мы согласимся. Сейчас это будет правильно. Когда некоторое время назад я говорил, что выступаю против участия наших спортсменов без флага где бы то ни было, ситуация была иной. Уже было понятно, что никто не собирается никуда нас допускать, поэтому я и не видел смысла идти на дополнительные унижения.
— В период отстранения российских биатлонистов от международных соревнований как-то предполагается использовать сервис-группу национальной команды?
— Мы сейчас активно занимаемся обучением наших специалистов, в том числе тех, кто работает на шлифт-машинах, подтягиваем к этому процессу российских производителей смазок и парафинов. Немногие знают, но на Олимпийских играх в Пекине наши спортсмены бежали на специально разработанных смазках четырёх отечественных производителей. Часть наших сотрудников сейчас находится на фабрике в Балабанове, где уже больше года ведётся работа по созданию своих лыж. Иначе говоря, свой сервис мы загружаем по полной программе, в том числе летом. В Санкт-Петербурге у нас есть снежная труба, там постоянно что-то тестируется — за исключением тех периодов, когда труба закрыта на профилактику.
— Это правда, что при прежнем президенте СБР обе принадлежавшие федерации шлифт-машины были проданы частным компаниям?
— Да, это так. С одной из этих компаний мы продолжаем сотрудничать, поскольку своей машины в СБР сейчас нет. Но мы эту проблему решаем благодаря поддержке ОКР.
— Содержать профессиональную сервис-службу — дорогое удовольствие?
— Безусловно. Поэтому она и не должна простаивать. В этом году, например, мы направляли своих сервисменов на чемпионат России в Тюмень для помощи тем регионам, кто не может себе позволить содержать специалистов этого профиля. У меня вообще есть идея готовить лыжи всем без исключения участникам наших внутренних чемпионатов одним парафином, как это делается в той же Норвегии или Франции. Во-первых, это большая экономия для региональных команд в плане содержания сервиса и покупки дорогих парафинов, во-вторых, появится возможность более объективно оценивать состояние спортсменов без скидок на то, кто и как угадал со смазкой. Кстати, на отборе в начале олимпийского сезона мы поступили именно таким образом.
— Насколько сложно убрать из команды возрастного спортсмена, если он уже не способен показывать результат топ-уровня, но приписан к богатому и влиятельному региону?
— Давайте начнём с того, что ни один регион у нас не является спонсором СБР.
— Тогда почему возникают разговоры о том, что та же Тюмень или Ханты-Мансийск активно влияют на те или иные внутренние процессы?
— Это именно что разговоры. Абсолютно все формирования наших команд сегодня ведутся по спортивному принципу. Понятно, что каждый регион так или иначе пытается выкручивать руки за своих спортсменов. И все идут с этим ко мне. Наверное, я мог бы вообще не заниматься такими вопросами, но не могу. Привык идти навстречу, находить с людьми компромиссы. Вообще привык заниматься биатлоном в ежедневном режиме и каждый день ходить на работу.
— При этом вы ещё успеваете и марафоны бегать?
— Последний лыжный пробежал в апреле на Камчатке — 60 км. Мне очень почему-то хотелось пробежать именно Авачинскую гонку, поставить галочку, так сказать. На финише оказался вплотную с Наташей Гербуловой. Она, когда меня увидела, настолько удивилась, что попыталась оторваться. Выиграла секунд десять.
Точно так же два или три года назад я задался целью проехать за раз 300 км на велосипеде. Сделать это с первой попытки у меня не вышло, потому что прямо передо мной упал напарник, и я, перелетев через него, сломал себе ключицу. А вот со второго раза всё удалось.
— Бегать без лыж для вас сложнее?
— Да. Свои 10 км я пробегаю спокойно, но могу сказать вам точно, что пройти на лыжах 60 км намного проще, чем обычный классический марафон ногами. Я регулярно участвую в соревнованиях по биатлону среди ветеранов, в серии «Мастерс», но бегаю исключительно для того, чтобы их поддержать. Мне всё равно, каким я финиширую, а им обогнать меня приятно.
— Вы настолько лишены спортивного азарта?
— Мне его в спорте хватило. Там я выигрывал достаточно много, чтобы реализовать свои амбиции на много лет вперёд.
