Россия vs Франция
— Когда у спортсменов твоей страны никак не получается показать высокий результат, неизменно возникает вопрос: почему получается у других? Они что, как-то по-особенному тренируются?
— Факторов здесь, думаю, много. Мы ведь что только уже не проходили: приглашали тренеров из лыжных гонок, из стрельбы, приглашали иностранных специалистов, у которых был хороший результативный опыт в другой стране. Вспомните того же Вольфганга Пихлера. В нашей стране у него не слишком получилось сделать результат, на который все рассчитывали, но стоило Пихлеру вернуться в Швецию, его спортсменки тут же начали обращать на себя внимание. Для того чтобы более предметно рассуждать о правильности или неправильности подготовки, нужно, конечно же, находиться внутри команды. Возможно, причина наших неудач кроется в том, как мы тренируем наших юниоров. Когда я в 15-16 лет начинал заниматься в лыжной секции, передо мной не стояло вообще никаких задач. И я в итоге пережил в спорте всех тех, с кем в свое время начинал соревноваться, и тех, кто меня обыгрывал. Мои тренеры с самого начала стояли на позиции, что главное – заложить крепкий фундамент для всех последующих выступлений, а не гнаться за сиюминутными победами во что бы то ни стало. Думаю, поэтому я успешно выступал до 34 лет. Но сейчас ситуация другая: начиная с юниорского возраста от спортсменов уже требуют серьезных результатов.
— Неужели вас это удивляет? Если вся российская спортивная система выстроена таким образом, что за юниорские победы ученика его тренер получает такой же «пакет» премий и титулов, как за взрослые достижения, то абсолютно логично, что тренеры выжимают из своих спортсменов все возможное задолго до их выхода на взрослый уровень.
— Я бы сказал немного иначе: тренеры просто не закладывают тот фундамент базовой работы, на котором спортсмен может продолжать расти, попав во взрослую обойму. Я тоже в свое время становился чемпионом мира среди юниоров. Но тех, кто выигрывал юниорские чемпионаты и потом добивался успеха на взрослом уровне, можно пересчитать по пальцам.
Год назад я довольно долго общался на эту тему с французами. У них на всю страну 19 профессиональных тренеров по биатлону. Два раза в год, весной и осенью, они собираются и планируют тренировочную программу для всех возрастов, которую утверждают и подписывают все специалисты. То есть тренер, работающий с юношами, с самого начала понимает, когда его подопечные выйдут на тот или иной уровень результатов и как будут работать дальше. Россия по сравнению с Францией – огромная страна. Контролировать работу всех биатлонных школ и центров так же тщательно, как это делают французы, просто невозможно. СБР дает какие-то рекомендации для региональных тренеров, на этом все и стопорится. То есть никакой цельной системы, которая была бы направлена на результат, у нас просто нет.
— Есть и другая версия. Что нынешнее поколение российских спортсменов не слишком способно показывать высокие достижения.
— С этим я не согласен. Чем наши девчонки и ребята хуже тех же французов? Особенно если учитывать, какие условия для тренировок созданы биатлонистам в нашей стране, и какие – во Франции, где летом имеются полторы роллерных трассы и пара стрелковых установок. Но если мы посмотрим юношеский и юниорский зачет Кубка IBU, то увидим, что Франция уверенно нас обходит.
— Где же выход?
— Очевидно, что нужно менять систему. Тренер должен быть заинтересован в том, чтобы его спортсмен показывал результат на взрослом уровне. Именно в этом должна состоять его мотивация. Сейчас же тренер ведет ученика до выпуска из спортивной школы, и для него уже нет разницы, что станет с этим спортсменом после. Разумеется, я говорю не про всех специалистов, встречаются исключения. Но большинство работает так, как их заставляет работать система.
Рикко Гросс и лыжники
— Почему система, по которой десятилетиями работали специалисты СССР, не распространяется на Украину и Белоруссию?
— И в той, и в другой стране биатлонисты – штучный товар. Все, кто там занимается биатлоном, на виду, все на вес золота, за них очень крепко держатся. У нас же рассуждают просто: не побежала спортсменка? Да и пусть! Скамейка запасных в юниорской категории огромна, возьмем новую.
— Когда в Эстерсунде в спринте и пасьюте победила бывшая лыжница Дениз Херрман, я, признаться, позавидовала немецким селекционерам. И пожалела, что подобный опыт почти не практикуется в России. Почему не создать экспериментальную команду? Неужели из пятидесяти лыжниц крепкого среднего уровня не получится отобрать двух-трех способных научиться стрелять?
— Пятьдесят здесь не нужно, хватило бы и десятка. Знаю, что Рикко Гросс, когда закончил выступать и еще даже не работал в немецкой сборной, объявил у себя в Рупольдинге, что приглашает всех желающих лыжниц попробовать себя в биатлоне. К нему приехало полтора десятка человек, некоторые из которых спустя два года стали чемпионками мира. По этой схеме в немецкой сборной появились Ванесса Хинц, Франциска Пройс. В таком подходе, конечно же, есть здравое зерно, и экспериментировать, конечно же, нужно: практика многих других стран говорит о том, что эти эксперименты оправдывают себя.
— А в России такие эксперименты проводятся?
— Если и да, то я об этом не знаю. В свое время лыжников собирал Николай Петрович Лопухов, и результат был обещающим. Но для того чтобы создать экспериментальную команду, нужно прежде всего решить вопрос с финансированием.
— Другими словами, должен найтись богатый человек, который скажет, что ему стыдно смотреть на результаты российских биатлонисток, и заплатит собственные деньги ради того, чтобы картина изменилась?
— Необязательно. Вопрос с финансированием, думаю, можно решить и в существующей системе Минспорта. Важнее найти возможность дать этому процессу какой-то ощутимый пинок, запустить его. Инициировать это должны, как мне кажется, тренеры. Те, кто готов и хочет работать, хочет искать, хочет пробовать что-то новое. Просто сейчас многие наверняка задумываются: если тренеры, работающие с лучшими биатлонистками страны, не могут научить стабильно стрелять даже их, то чему они могут научить лыжников, которые впервые берут винтовку в руки?
— На протяжении первых двух этапов Кубка мира российские тренеры говорили в своих интервью, что их спортсмены набирают кондиции и вот-вот «побегут». Вас как профессионала это объяснение удовлетворяет?
— Обычно те, кто «бегут», бегут сразу. Невозможно проигрывать в начале сезона по две минуты ногами, а на Олимпиаде встать на старт и всех победить.
— То есть у биатлониста прежде всего должна быть скорость, а стрельба стабилизируется по мере набора формы?
— Не совсем так. Стрельба – базовый элемент подготовки. Или он есть, или его нет. Если человек, делающий в начале сезона три промаха в спринте, говорит, что на главном старте он отстреляет «в ноль», я бы, пожалуй, засомневался. Стрельба должна быть стабильной.
Пихлер и пресса
— Как считаете, имело ли смысл продлевать контракт с Вольфгангом Пихлером после Олимпийских игр в Сочи, чтобы попытаться сделать из этого сотрудничества более долгоиграющий проект?
— Если взвешивать все за и против, я бы голосовал за. У нас другая страна, другой менталитет, не всякий иностранец способен к нему приспособиться. За те три года, что Пихлер проработал в России, мне кажется, он понял этот менталитет и осознал все методические ошибки, которые были допущены. Я бы поставил Пихлера в пример многим нашим тренерам, не в обиду им будет сказано. За его работоспособность, за его искренность, самоотдачу. Вместе с Павлом Ростовцевым они делали очень интересные и, я бы сказал, большие вещи, которые ни до, ни после не делал никто.
— Например?
— Например, скрупулезнейшие разборы стрельбы. Павел даже сейчас, не работая в сборной, очень грамотно комментирует и оценивает технику стрельбы, ее результаты. Я во всяком случае с большим интересом читаю его комментарии. Ростовцев с Пихлером были предельно въедливыми к каждой детали тренировочного плана, тщательнейшим образом разбирали каждый результат.
Возможно, сейчас тренеры, работающие со сборной, точно так же это делают, я просто не знаю. Но Пихлер производил на меня колоссальное впечатление еще и тем, как умел настроить спортсменок на работу, замотивировать их. Он всегда имел наготове варианты, позволяющие психологически разгрузить команду. Это мог быть и совместный поход в ресторан, и выезды на природу, какие-то виды активного отдыха. То есть он жил этой командой, этими спортсменками. Отдавался работе без остатка.
— Есть команда, работа которой вызывает у вас наиболее сильный интерес?
— Мне нравится обстановка в украинской сборной. Это настоящий командный дух: один за всех, и все за одного. От президента федерации до специалистов, которые готовят лыжи. Видно, как тренеры дорожат каждой спортсменкой, а это очень сильно способствует общему результату. Украинская команда для меня пример абсолютной сплоченности. А пример прогрессивной результативности – это французы. При минимуме возможностей, финансовых в том числе, результаты год от года растут. Взять ту же мужскую эстафету в Хохфильцене: французская четверка была более чем конкурентоспособна. И это без Фуркада.
Фуркад и Шипулин
— Мне показалось, что Фуркад был в некотором недоумении, когда проиграл в Хохфильцене спринтерскую гонку Йоханнесу Бё при чистой стрельбе. Для вас это было удивительно?
— Ну, во-первых, Бё помоложе. В последние сезоны у него случались суперуспешные гонки, просто он не всегда справлялся со стрельбой. Сейчас я вижу, что он жаждет соревноваться, заряжен на результат, у него, что называется, горят глаза. В этом, кстати, я вижу резкий контраст с нашими спортсменами. Все наши эмоционально очень сильно зажаты. Иностранцам вообще не свойственно выходить на старт с мыслью, что нужно выиграть во что бы то ни стало. Они бегут и получают от этого удовольствие. Нам же постоянно что-то мешает.
— Например, пресса?
— Некоторая доля правды в этом, согласитесь, есть. Я уже в Анси разговаривал с Пихлером, и он сказал, что российские СМИ не такие, как в Швеции или Германии. Во-первых, их много. Во-вторых, очень много критики. Позитивных комментариев гораздо меньше.
— А что позитивного лично вы нашли бы в том, как сейчас выступает Антон Шипулин?
— Я не готов утверждать, что Антон что-то делает не так: для этого нужно обладать более полной информацией о его состоянии. Знаю, что Шипулин полностью доверяет своему тренеру, и это правильно. Анализировать подготовку в том плане, что в предсезонной подготовке было сделано не так, сейчас точно не имеет смысла. Этим следует заниматься уже по окончании сезона. Я хотел бы верить и верю, что результаты Антона изменятся в положительную сторону. Что мне не нравится, так это чересчур пристальное внимание: «Шипулин, Шипулин, Шипулин…» У нас ведь есть и другие спортсмены.
Понимаю, что мои слова никак медийное пространство не изменят. Как и отношение спортсменов к СМИ. Но где-то не так давно читал, что белорусы у себя в команде ввели штрафы за появление на завтраке с мобильным телефоном.
— Весьма логично. Многие тренеры давно уже подметили: чем меньше времени спортсмен уделяет всевозможным гаджетам и времяпрепровождению в сети, тем здоровее его собственная психика. Один из известных ватерпольных специалистов говорил мне о том, что дети, которые много времени проводят с телефоном, набивая тексты, постепенно утрачивают способность цепко держать пальцами мяч. Мне кажется, что в биатлоне чувствительность пальцев ничуть не менее важна спортсмену. Не говоря уже о том, что гаджеты сажают зрение.
— Могу сказать, что на этапе Кубка мира в Антхольце я уже много лет живу в одном отеле с французской сборной. Фуркад достаточно часто ходит с телефоном – делает селфи, что-то еще. Но спортсмен-профессионал, считаю, должен уметь абстрагироваться от внешнего мира. И уж тем более не должен постоянно сидеть в интернете.
Деньги и музыка
— Этап в Анси многие считают самым красивым, но в биатлонном календаре он присутствует всего второй раз. Получается, что его организация – это некий реверанс Франции со стороны IBU за Мартена Фуркада?
— Я бы сказал, что это этап, который вполне имеет право на существование. Эмоционально здесь выступать проще, чем, допустим, в Эстерсунде: не так темно и депрессивно, а главное – есть зрители, которых почти никогда не бывает в Швеции. Для меня это важный показатель. По сравнению с Эстерсундом, Гран-Борнан – крошечная деревня. Но люди ведь приезжают со всей страны. Балкон моего гостиничного номера выходит прямо на стадион, и я видел, как, несмотря на дождь, люди начинают вставать вдоль трассы за два с половиной часа до начала гонки.
— Местный стадион, насколько знаю, полностью разборный?
— Да. Там, где мы с вами сейчас стоим, обычно проходит автомобильная дорога.
— Но ведь это означает, что при современных технологиях возведения подобных конструкций этапы Кубка мира могут проводиться где угодно. Почему тогда они десятилетиями проводятся в одних и тех же местах? Оберхофе, Рупольдинге, Антхольце?
— Что касается Оберхофа и Рупольдинга, тут объяснение простое: на сегодняшний день у IBU имеется шесть главных спонсоров, и все они немецкие. Это означает, что не проводить биатлон в Германии IBU не может. Год назад мы предлагали российской компании купить один из спонсорских пакетов, который был на тот момент свободен.
— И получить право гарантированно проводить в России один из этапов?
— Не могу утверждать, что это влияло бы напрямую, но так или иначе пакет дает некое влияние на принятие решений, где проводить соревнования. Но компания отказалась. Вообще проведение этапа зависит прежде всего от того, в каком объеме та или иная страна покупает телевизионные трансляции. IBU выплачивает так называемые телевизионные бонусы для поддержки команд, в странах которых проходят этапы Кубка мира, осуществляет колоссальную поддержку национальных федераций, платит спортсменам за участие в Кубке мира, выделяет солидную финансовую помощь оргкомитетам соревнований. Но бюджет IBU на 90% зависит от контракта с EBU – Европейским вещательным союзом. Больше всех трансляций покупает Германия. Затем идет Норвегия, и только потом все остальные. Поэтому, когда встает вопрос, где провести этап – в Норвегии или России, ответ очевиден. Математика здесь предельно проста.
— До начала соревнований в Анси вовсю муссировался слух, что сборные США и Канады намерены бойкотировать российский этап Кубка мира в Тюмени. Если бы они действительно пошли на такой шаг, это не расценивалось бы как неуважение к IBU?
— Так ведь не существует никакого легального способа регулировать лояльность. Другими словами, IBU не может обязать спортсменов выступать во всех соревнованиях против их воли. Даже если это как-то прописать в правилах, юридически такой пункт не будет иметь никакой силы. Канадцы перед заседанием исполкома IBU в Хохфильцене действительно написали письмо с настоятельной просьбой забрать у России все соревнования. Этот вопрос был поставлен на голосование, и голоса распределились с соотношением 5:4 в пользу того, чтобы оставить международный календарь без изменений. В тот же день на встрече руководства IBU со спортсменами канадские и американские атлеты подняли тему своего участия в тюменском этапе. В частности, говорили о том, что опасаются ехать в Россию, опасаются, что их пробы могут быть подменены. На что президент IBU Андерс Бессеберг сразу сказал, что опасения беспочвенны. Пояснил, что никакие допинг-пробы в России сейчас вообще не исследуются, их вывозят чартером и отправляют в иностранные лаборатории. Точно так же планируется поступить в Тюмени, поэтому лично Бессеберг гарантировал всем спортсменам, что с пробами на тюменском этапе все будет в полном порядке.
— Какие этапы психологически даются спортсмену легче – те, с которых начинается сезон, или январские?
— Те, что разыгрываются весной, когда главный старт уже позади. Это реально так. Я на днях послушал интервью Лены Вяльбе, где она вспоминала, как выступала на чемпионате мира-1997 в Тронхейме. Рассказывала, как выиграла четыре золотые медали и ужасно не хотела бежать заключительные 30 км, потому что слишком вымоталась за предыдущие дни. Александр Грушин, который тогда был главным тренером сборной, ее тогда спросил: «Если я тебя сниму с дистанции, ты же все равно пойдешь в этот день тренироваться? Ну так выйди и пробеги эту гонку как на тренировке». Она вышла и выиграла еще одну золотую медаль.
