Олег ШИРОКОВ, ИА «Спортком»
Двукратная олимпийская чемпионка по биатлону, депутат законодательного собрания Челябинской области Светлана Ишмуратова в эксклюзивном интервью ИА «Спортком» поделилась своими планами, а также мыслями о том, что, по ее мнению, происходило в последнее время в сборной России по биатлону.
— Сборная России вот-вот соберется в Остерсунде, на месте старта очередного этапа Кубка мира, а вас в ее составе нет. Как не было вас и на предсезонных сборах…
— Я ушла на самоподготовку. У меня после Олимпиады случились небольшие проблемы со здоровьем, я их оттягивала, но, наконец, как мне кажется, получила полное право заняться своим здоровьем. Что я и сделала. Две стоматологические операции по вживлению имплантатов уже прошли, остались еще две. Хочется, знаете, быть красивой. А уж когда врачи дадут «добро», как говорится, как только, так сразу, я решу, быть ли мне в команде. У меня составлен график, согласно которому я могу совмещать свою депутатскую деятельность и тренировки. Карелин же был депутатом, однако стал и серебряным призером Олимпиады в Сиднее.
— Вы можете появиться в составе в разгар кубкового сезона?
— У меня с СБР есть договоренность о том, что на мою помощь команда может рассчитывать лишь на чемпионате, а не на этапах Кубка мира. Я держу себя в форме и думаю, что быстро набрать ее мне, худенькой по комплекции, проблем не будет.
— Каким образом вы поддерживаете себя в форме?
— С утра пораньше каждый день бегаю, делаю различные упражнения, словом, тренируюсь. У нас в Златоусте, кстати, горная местность – гора на горе.
— 10 августа умер ваш личный тренер Виталий Фатьянов. Как вы пережили горе?
— Очень тяжело. Он мне был, как отец. Именно он «родил» меня, как олимпийскую чемпионку. Когда на предолимпийском сборе в Италии я заболела и две недели пролежала пластом, принимая антибиотики, Виталий Николаевич бросил свою работу, примчался ко мне и был со мной денно и нощно. Именно с его помощью я поднялась на ноги. Это было очень серьезно. Из-за гриппа, который подкосил тогда чуть не всю команду, меня качало-мотало, я и есть-то долго нормально не могла.
— Говорят, вас чуть не олениной тогда кормили?
— Фатьянов с Тихоновым чего только мне не варили, чтобы поставить меня на ноги. Фатьянов привез из России сало, Тихонов рыбу какую-то диковинную строгал. Мне необходимо было хотя бы маленько вес набрать, чтобы почувствовать в себе силы. Ведь я, судя по всему, переболела более затяжной и серьезной формой гриппа, чем все остальные. Не зная, что со мной делать, Валерий Николаевич Польховский хотел отправить меня в Москву.
— И тогда – прощай, Олимпиада?
— Этого категорически нельзя было делать. Когда живешь на высоте, нужно пройти адаптационный период. А менять обстановку, резко съезжая с горы, было смерти подобно. Я понимала, что лечение в горах протекает в несколько раз медленнее, чем на равнине. Но деваться было некуда. Я не считаю себя слишком умной, однако понимала, что спускаться вниз мне ни в коем случае нельзя. Если бы меня, больную, еле стоявшую на ногах и с температурой за две недели до Олимпиады отправили бы в Москву, то я бы на Олимпиаде либо не выступила вообще, либо не выступила так успешно. Польховский, однако, говорил, что хочет мне помочь. Но если бы после Москвы, я вернулась в горы обратно, то не успела бы пройти необходимый адаптационный период и потом, как мы говорим, «встала». Не смогла бы передвигать ногами.
— И ни о каких олимпийских победах не могло бы идти и речи?
— Победы не было бы однозначно. И, когда появились на сборе Тихонов с Фатьяновым, они занялись мной конкретно. Варили какую-то козлятину – дичь, словом, сбили температуру и делали со мной сначала пешие прогулки.
— Козлятину в номере варили?
— Нет, в номере они варили мне что-то такое особенное уже на Олимпиаде. А на сборе варили для всех на кухне, в отеле. Но, главное, что на сборе у меня напрочь пропала вера в себя. Но Виталий Николаевич постоянно твердил мне, что мы, мол, Света, обязательно пробьемся и обязательно у тебя на Олимпиаде будет медаль. Эта его уверенность меня очень сильной поддерживала.
— Как сейчас думаете, Фатьянов тогда блефовал?
— Однозначно — нет. Еще осенью, когда я к нему обратилась в аховой для себя ситуации, когда напрочь уже не верила в тренеров сборной, Фатьянов просто пришел на мою тренировку. Посмотрел и тогда же сказал: «Свет, у нас с тобой все получится». Мой друг Игорь все пытал его, Виталий, а из чего ты исходишь, говоря Свете, что все у нее получится? «У меня есть, с чем сравнивать, — сказал Виталий Николаевич. — Я сравниваю ее с Галиной Куклевой образца1998-го года, когда она в Нагано стала олимпийской чемпионкой. Считаю, что готовность Светы выше. Поэтому мы обязательно поймаем медаль. Даже в «личке». Фатьянов даже губернатору пообещал, что Ишмуратова завоюет в Турине личную медаль.
— В каком физическом состоянии вы приехали в Турин?
— В более или менее приличном. Но чувствовала, что маленько недовосстановилась. Вся беда была в том, что индивидуальный план Фатьянов расписал мне еще осенью. И он не совпадал с планом сборной. В моем плане было расписан каждый день вплоть до каждого выходного. 13-го февраля должна была состояться первая олимпийская гонка на 15 км, а 8-го у нас уже в Турине была запланирована контрольная тренировка. После гриппа силенок у меня было мало. Проблема заключалась в том, что Валерий Польховский считал, что ускоряться девчонкам надо было 12 км, а в моем плане стояли 7.5 км с четырьмя огневыми рубежами. Сами понимаете, бежать по такой сложной трассе и на такой большой высоте 12 км или 7,5 км – разница огромная. После 12 км я бы не успела к 13-му февраля восстановиться. Тем более у меня был плохой опыт Солт-Лейк-Сити. У нас там тоже была контрольная тренировка, и мы – я и Ольга Пылева — бежали 12,5 км. Куклеву тогда Польховский после двух кругов снял с дистанции. Мы с Пылевой пробежали всю дистанцию и потом всю программу. Хотя на тот момент я была здорова. Так что у меня уже было, на что смотреть, на что равняться. Фатьянов на этот раз меня строго предупредил: не вздумай 12 км бежать. Он обратился к Тихонову, который своим волевым решением снизил нам километраж той контрольной тренировки. Когда мы пробежали 7,5 км, я спросила девчонок, мол, ну как? Все признались, что им было очень-очень тяжело. А представьте, если бы мы пробежали 12 км? Я бы к первому старту точно не восстановилась.
— Все бежали 7,5 км?
— Все, кроме Ольги Зайцевой. Она тогда маленько тоже приболела, и Польховский пустил ее по своему плану. А 12,5 км тем не менее не бежал тогда никто. Вообще-то девочки так ничего и не узнали о ситуации с 12-ю и 7-ю километрами. Они подумали, что сменить 12 на 7 было решением главного тренера.
— Вы с Фатьяновым строили планы на будущее?
— После эстафеты, когда и в ней все так хорошо у меня сложилось, у нас появились планы, как добегать до Ванкувера. Не просто дожить, а, отдохнув годик, так же успешно выступить и в Канаде. Фатьянов мне сказал: «Света, мы с тобой до Ванкувера не просто дотянем, а завоюем еще и медали». Как же не вовремя все это получилось…
— Разве смерть бывает вовремя?
— Нет, конечно. Просто слишком все неожиданно произошло. Мы как раз были в Новосибирске, где я сделала операцию, попрощались с Виталием Николаевичем и поехали домой, в Златоуст. Он обещал приехать через пару дней. Мы приехали, звонит водитель Фатьянова, и говорит, что Виталий Николаевич умер.
В тот момент я совершенно не думала, что будет со мной. У меня в голове не укладывалось, что Фатьянова больше нет. Мы с Игорем сели в машину и сутки гнали на похороны. Я стояла с Александром Карелиным в почетном карауле. На 40 дней Тихонов приезжал. Игорь хотел к Александру Ивановичу обратиться, чтобы он меня дальше вел. Потому что больше обратиться мне было не к кому.
Виталий Фатьянов такая фигура, что заменить его реально некем. Хотя говорят, что незаменимых нет, он как раз относится именно к категории незаменимых. А тренироваться в команде… просто смысла нет.
— Почему?
— А потому что опять будут постоянные проблемы и стычки, как у меня раньше были. Хочу — поставлю тебя в эстафету, хочу — не поставлю. Я не маленькая девочка. Поэтому меня это всегда добивало и обижало.
— А теперь и ставить-то особо некого…
— Это их проблемы. Вот теперь, может, и оценят. Бывали ситуации, когда я вытаскивала команду, но мне никто ни руку не пожал, ни по головке не погладил. Я не просила этого, но можно же было как-то оценить? Так что быть опять в команде с этими бесконечными интригами? Нет, не хочу.
— В России огромное количество занимающихся биатлоном, а второго состава-то и нет. Почему?
— В прошлом году, считаю, второй состав «полег» в Нерюнгри. У нас полный сбор тогда должен был быть в Австрии, а нам его вдруг сократили. Дело в том, что в горах нужно быть как минимум 17 -21 день, а нам его в октябре в Рамзау сократили до 8-ми. За это время мы должны были получить экипировку и лыжи. Некоторые лыжи получили, а с экипировкой произошла накладка — Адидас не была предупреждена о нашем отъезде. Нам сократили сбор, и команда вылетела в Нерюнгри. Идея была Польховского. Я отказалась от этой идеи, письменно обратилась к Тихонову, он, поговорив со мной, мое заявление подписал. Хотя ему ведь тоже было неприятно, что человек, я то есть, отделилась от команды. Как президента, я его понимаю. Но я взрослый человек и знала, на что шла. Тем более тренер у меня был Фатьянов, которого Тихонов по работе давно знал. Поэтому и подписал. Слава богу, что я это сделала. Полетев в итоге на сбор в Саяны, я потратила в итоге в десятки раз меньше, чем команда в Нерюнгри на одного человека. В три раза дешевле оказался один проезд. Там в Саянах, в Ергаки, мы готовились с Ольгой Пылевой и Валерием Медведцевым рядом с командой лыжников Юрия Бородавко. Хотя условия были не ахти. Мы затратили на весь сбор в три раза меньше, чем они на одну дорогу в Нерюнгри. И, между прочим, первую золотую медаль для лыжной сборной завоевал в Турине Евгений Дементьев, который жил со мной в Ергаки в соседнем номере, а для биатлонистов первыми медалями стали моя и Ольгина.
— Чем Валерий Польховский мотивировал свое решение отправиться с командой в Нерюнгри?
— Ранним снегом. И второе – там Николай Лопухов был со своей женской лыжной сборной. Наверное, Польховский верит в этого тренера, раз решил тренировать биатлонисток по образу и подобию лыжниц. Я не хочу лезть в его голову и мысли, но, на мой взгляд, тренировать биатлонисток, как лыжниц, нельзя.
— Почему?
— Винтовка – это психологическая нагрузка. А психологическая нагрузка потихоньку превращается в физическую. И совмещать две нагрузки, значит, выполнять двойной объем. И требовать того же ускорения, спуртов, которые они там по сто метров делают, это нереально для биатлона.
— Значит, дело в не в месте, а в методике тренировок?
— И в месте, и в методике. В Нерюнгри рудники какие-то, что ли. А что касается тренировок, то они были очень тяжелыми. Поэтому некоторые молодые девчонки просто не выдержали. Например, Ульяна Денисова. Она очень хорошо в принципе передвигает ногами, и единственное, что ей надо, так это поставить стрельбу. И очень плохо, что никто с ней из тренеров один на один не занимается. Это главное упущение. Потому что как только ей стрельбу поставят, она не будет на ней больше зацикливаться и думать, когда бежит быстро, что промахнется. Мое мнение – у девчонки очень хороший шанс. Юля Макарова, наоборот, очень хорошо стреляет, но в беге проигрывает Ульяне. Но, думаю, мы ее потеряли на какое-то время. На этапах она не засветилась. Ходом стала проигрывать, потому что не переварила, думаю, ту тренировочную нагрузку. Когда они купили в Нерюнгри билеты, Игорь спросил Тихонова: Иваныч, а ты там хотя бы раз был? Он сказал: там не был никто. Если они так решили, пускай получают. Мы от этого отказались. Там не стрельбища нет, ничего. И зачем они туда ездили, одному Богу известно. А почему пополнения нет? Понимаете, у нашей сборной хорошая база – мы почти все бывшие лыжники. А сейчас все чаще тренируют чистых биатлонисток. У них, считаю, есть некоторые упущения в спортивной базе. Наката лыжного нет. Да и все тренеры стремятся получить все сразу – зарплату и прочие блага. Поэтому стараются форсировать подготовку молодых, и у кого-то что-то не выдерживает. Спортсмен не справляется ни с нагрузкой, ни с объемом. Смотрю, сейчас опять начали лыжников потихоньку брать – например, Евгению Кравцову. Сама не видела, но, говорят, она тренируется неплохо. Понимаете, все зависит от тренера, который будет с тобой работать. Но если ты сразу попадаешь в сборную, толку не будет.
— Поясните.
— На первых порах личные тренеры должны быть со своими учениками при сборной, но как бы отдельно. На двух-трех человек должен быть один тренер по стрельбе. Иметь большее количество учеников смысла нет, это ерунда. Поначалу тренер должен вместе с тобой ложиться на коврик и стрелять каждый выстрел. Только полтора-два года такой муштры могут дать результат.
— А что обычно происходит с лыжником, который попадает в сборную по биатлону?
— В национальной команде тренерского внимания на всех не хватает. Тренер по стрельбе ведет тренировку. Да, он что-то подскажет. Но с вновь прибывшим человеком надо постоянно с винтовкой работать. Постоянно что-то подтачивать, чтобы человеку было удобно. Лыжник не поймет эти малейшие нюансы. Я по себе знаю, как неудобно мне было ложиться на ложу – то голову поверну не так, то щекой не так надавлю. Главное здесь, не переступить ту черту, когда человек может сломаться психологически и возненавидеть винтовку, когда стрельба не идет. Вот до этого момента, который тренер должен прочувствовать, ни в коем случае нельзя доводить. Сам спортсмен этот момент не прочувствует. А когда поймет – будет уже поздно, и он может потом не взять в руки винтовку уже никогда. Вот зачем и нужен индивидуальный тренер.
— У вас такой тренер по стрельбе был?
— Олимпийская чемпионка Елена Головина. То, что она сама пережила, она «вставляла» в наши головы, рассказывая вплоть до малейших нюансов обо всем, что мы должны чувствовать при стрельбе. Ни один нынешний тренер по стрельбе нам этого не говорит.
— Потому что не может?
— По существу, да. Потому что, если он сам и делал это, то в лучшем случае это было давно. Потом далеко не все тренеры владеют методикой тренировок, «переламывающих» лыжника в биатлониста. Лыжники ведь и бегут совершенно иначе, чем биатлонисты. Почаще. А ведь биатлонисту иногда надо притормозить перед стрельбищем, а иногда этого и не надо делать. Лыжник порой приезжает с таким сильным сердцебиением на стрельбище, что не успевает восстановиться. Когда же он становиться биатлонистом, то его надо долго учить, как гасить перед стрельбищем скорость.
— Все ли объективно лучшие российские тренерские силы собраны в сборной?
— Нет. В сборной, по-моему, вообще особо никого нет. Хорошие тренеры в России есть, но они не работают в команде. Потому что не хотят. Интриги никому не нужны.
— В чем суть, как вы выразились, интриг?
— Если тренер хорошо знает своего спортсмена, то он чувствует, что тому нужно. Может, не всегда может объяснить, но чувствует это. А если тренер сборной говорит: нет, я, дескать, так решил… Вот это словосочетание «Я так решил» и абсолютное нежелание слушать спортсмена…А если у спортсмена иное мнение, и сам он так не считает? А если спортсмен 25 лет в спорте и сам знает, что ему нужно, а тренер сборной говорит: «Я так решил»? Это выражение просто выбивает из колеи.
— Главный тренер лыжной сборной Юрий Бородавко вряд ли другой по сути…
— У Бородавко все сплошь молодые ребята. У него старых нет. А я, извините меня, прошла огромный путь становления. И Фатьянов, например, мне всегда говорил: «Света, думай!». Главное – думать. И я думала. И когда выиграла 15 км на кубковом этапе в Осрбли, и когда выиграла эту же гонку на Олимпиаде. Если проанализировать, обе эти гонки были один в один. С теми же самыми промахами. Потому что я и сама знала, и Виталий Николаевич мне сказал: «Света, ты с нулем не пойдешь. Ты не готова». То есть я психологически не была готова стрелять ноль. Стреляя три ноля, на четвертом рубеже я бы обязательно сломалась. Как сломались Хенкель и Пуаре. Поэтому в Турине я повторила точь-в-точь то, что сделала в Осрбли. Конечно, я просчитывала, с какой скоростью пойду круги. Вплоть до такого доходило. Главное, чтобы лыжи работали плюс-минус. Промахнувшись на третьем рубеже, я тем самым сняла с себя напряжение. Что в Осрбли я сделала первый промах, что в Турине, я создала ситуацию «один в один».
— Почему в биатлонную сборную не идут молодые тренеры?
— А кто их туда пустит? Честно говоря, я даже не знаю, кто бы хотел. Я в эти интриги никогда не влезала. Но если внимательно посмотреть, то за 10 моих лет в команде, тренеры ходят по кругу – сегодня его уволили, завтра взяли обратно. Слышала, хотели взять Анатолия Ждановича, воспитанника Фатьянова из Новосибирска, – он стрелок от бога, а стрелков в команде не хватает. Сразу возникла куча проблем, и его на пушечный выстрел не подпустили. Медведцев неплохо ставит стрельбу и очень хорошо пристреливает. Есть молодежь, которая может и хочет. Но люди боятся, знают, что все равно не прорвутся, все равно им дороги не дадут. Они, может, в душе и готовы, но даже свою кандидатуру на рассмотрение не выставляют. Знают, что, если выставят, то их потом заклюют и еще проблемы будут. Так что работают в своем крае потихонечку. И пропади все пропадом.
— Своего рода круговая порука?
— Получается, да. И знаете, еще как? Если девочка начинает показывать какой-то результат, ее сразу берут в сборную. И к кому она идет?
— К Польховскому.
— Все. Вопрос закрыт. А личные тренеры могут на соревнованиях где-нибудь за заборчиком постоять. Если захочешь в команду залезть, ему говорят, забирай свою девочку обратно и вообще. Вопрос закрыт. Я или никто. Все. Разве это хорошо?
— А как должно быть?
— Будь старшим тренером я, то, наверное, тоже бы не хотела, чтобы личные тренеры влезали в мою работу. Но тогда я должна была бы садиться с личным тренером спортсменки и разговаривать: как ему кажется, что нужно для его девочки? То есть надо с личными тренерами общаться постоянно. Побольше узнать о спортсменках, их человеческие особенности, и не говорить при этом «я так решил и все». Надо шире смотреть на все вопросы и нюансы подготовки, а не замыкать все на себе: я такой умный, а все остальные дураки.
— Но и Тихонов был категорически против, чтобы в тренировочный процесс вмешивался папа Николая Круглова. Владимира Рекунова, личного тренера Сергея Чепикова, тоже близко не подпускают к сборной, как и личного тренера Сергея Рожкова…
— Согласна. Не надо допускать их до тренировочного процесса. Но надо с ними обязательно общаться, сидеть и расспрашивать о малейших нюансах. Пусть личные тренеры хотя бы на одной тренировке поприсутствуют. Как в школе, родитель же должен знать, что все у его ребенка хорошо и его, ребенка, то есть, воспринимают, как нужно, и что ребенок не боится сказать что-то свое? Понимаете, с каждым годом накапливается опыт, и мы знаем, какое лекарство нас сразу вылечит, а какое не поможет, хоть упейся. Так же и в тренировочном процессе. Если я чувствую, что мне это надо, значит, я буду это делать. Если мне это не надо, значит, я буду делать вид, что мне это надо, а на самом деле делать совершенно иное. Необходимо, повторяю, чтобы старший тренер обязательно разговаривал с личными тренерами и с самими спортсменами. А не говорить: я так решил и пошли вы…
— Вы общаетесь с Ольгой Пылевой, она, по вашим ощущениям, хотела бы вернуться?
— Она очень тяжело ушла из биатлона. Может, в глубине души Оля и хочет вернуться, чтобы, как говорится, вернуть былую славу и доказать людям, что она чиста. Ведь случившееся — это нелепая ошибка, самая обыкновенная глупость, и Ольга здесь совсем не при чем. С другой стороны, вернуться…а куда? А в какую команду? А кто там ее ждет? Посмотрев на все эти интриги со стороны, она, быть может, скажет: а пропади оно все пропадом, зачем мне все это надо? Был у меня разговор с Тихоновым о сокращении срока дисквалификации Пылевой. Каждый спортсмен знает, что просить скостить ей срок можно только по истечении одного года дисквалификации. Тихонов на эту идею заряжен, думаю, он будет это делать, и подготовит Ольгу к разговору о возвращении. А сейчас этими закулисными разговорами про Пылеву мы только травим ей душу. Знаю по себе, что Александр Иванович никогда русского спортсмена не бросал в беде. Он всегда помогал даже в мелочах. Всегда впрягался и всегда отстаивал нашу команду в любом вопросе.
— Как вы считаете, хорошо ли иметь во главе какого бы то ни было спортивного объединения человека, не чуждого, мягко говоря, собственно спорту?
— Это не просто хорошо, это — здорово. Когда человек прошел огонь и воду, он разбирается и в планах, и в подготовке, он сам может прочувствовать то, что чувствует спортсмен. Меня лично спасли Тихонов и Фатьянов. Был разговор, я все разложила по полочкам. Тихонов — сам спортсмен, сам все это прошел «от» и «до». Ладно, я какая-то там двукратная, а он – четырехкратный. Человек, сделавший в спорте намного больше, «Биатлонист ХХ века». Такие звания просто так не дают.
— Вы не допускаете мысли, что Тихонов тоже может устать? От интриг, в том числе. И тоже сказать – да пошли вы…
— Человек не железный. Но, зная Тихонова, у меня мысли не возникает, что он может нас бросить. Тихонов все-таки русский человек, и вот так бросить нас не сможет. Мне кажется, случись это – команда развалится.
— А что, придет какой-нибудь влиятельный денежный товарищ, как это сейчас модно, и все будет замечательно.
— Денежный человек, понимаете, будет сидеть на своем месте и, как говорится, слушать байки, которые ему будут втолковывать в уши. Он не будет знать всей ситуации и не прочухает ее изнутри. Денежный мешок, это здорово. Но, понимаете, мы защищаем честь России, которую за деньги не продашь и не купишь. Миллионы людей на нас смотрят, болеют за нас. А мы что им скажем, дескать, нам заплатили деньги, а мы почему-то бежать не можем? Надо прочувствовать ситуацию. Мне кажется, спортом руководить должны люди из числа бывших спортсменов. Только им дано все знать изнутри.
— Но и без денег нынче никуда.
— Про трехлетнее спонсорство «Мечела» могу сказать только хорошее. Игорю Зюзину – отдельная благодарность. Но, когда была последняя наша встреча с Зюзиным на Олимпиаде после масстарта, я прочухала всю эту ситуацию, и, конечно, мне было обидно.
— За что?
— За то, что он все знал однобоко. Только то, что ему нашептывали и говорили. И было действительно стыдно, в том числе за плохонькую гостиницу, в которую его поселили. А получилось так, как будто во всем виноват Тихонов.
— А на самом деле?
— А на самом деле, товарищ Польховский просто не допускал Зюзина до команды.
— Почему?
— Не знаю. Мне самой было это интересно. Почему Зюзин, приехав в Австрию на Кубок мира, отказался встречаться с командой? Почему на Олимпиаде ему не сделали приглашение в Русский дом на встречу со сборной? Можно было сделать? Можно. Так почему же товарищ Польховский, пригласив главу «Мечела» на Олимпиаду, этого не сделал? Почему товарищ Зюзин, плативший нам гранты, унижался – куда-то все звонили, пропуск ему выписывали?
— А не были ли все эти вопросы в компетенции Тихонова?
— Ну, думаю, Зюзину так наверняка и сказали, настроив таким образом против команды и Тихонова. Тихонов-то общается с очень высокопоставленными людьми и, конечно, знает, как пропуска делаются и как гостиницы заказываются, ему это не впервой, как говорится. Но приглашал-то ведь Зюзина Польховский, и Тихонов наверняка думал, что все для него давным-давно заказано. Я когда услышала от Зюзина потом все его речи, очень удивилась и мне действительно чисто по-человечески стало за него обидно. И за всю команду тоже
— Какие речи?
— Игорь Зюзин был обижен на всю команду за то, что его, например, поселили в позорной гостинице и не сделали одну из необходимых ему аккредитаций. Он со своими гостями вынужден был по сугробам пробираться на биатлонное стрельбище. Это просто унижение. Неужели нельзя было заранее озаботиться? Тем более ведь знали, что приезжает генеральный спонсор? Понимаю, что трудно, но это можно было сделать. Ему очень обидно было, что он вкладывает деньги, а мы, получается, к нему так небрежно отнеслись. Понимаете, если мы его даже не видим, не можем с ним поговорить, нас не допускают до него, это как? Мне было очень неприятно и обидно, что у достойного человека, наверное, сложилось такое нехорошее мнение о нашей команде.
— Говорят, господин Зюзин довольно резко потом высказался?
— Да , резко. Я прекрасно его поняла и даже в какой-то мере поддерживала. Нельзя так было противопоставлять спонсора команде и Тихонову.
— Вы думаете, что это было сделано сознательно?
— А как по-другому? Так и было. Мне это очень не понравилось. Когда Зюзин нас поздравлял, то сказал, что компания Мечел работает с нами до первого марта, дальше контракт разрывается, и все, он не будут больше с нами работать.
Пока Тихонов с VIESSMANN договаривался, спортсмены с апреля на карточки деньги не получали. И за это зацепились. Вот ситуация и подогрелась: с «Мечелом» было хорошо, а с Viessmann возникли проблемы. Тихонов, дескать, все испортил. А как только все эти временные проблемы будут разрешены, уверена, все замолчат. Ведь это настолько хорошо понятно. Правда, не всем. Судя по событиям последних недель…
Сразу после Олимпиады всех, кто имел медали, пригласил в Германию сам господин Виссманн — спонсор международного биатлона. Я с ним там и познакомилась. День мы пробыли там и уехали. А потом Тихонов с Виссманном имели беседу на предмет спонсорства российской команды. Немцы, видимо, взяли время на обдумывание. Потом сказали «да». В сентябре Александр Иванович официально на совете СБР объявил, что в июле контракт подписан и назвал сумму, которую Viessmann готов платить по контракту с СБР в год и на весь олимпийский цикл. Скоро и каждый спортсмен узнает, какую сумму он будет получать ежемесячно в зависимости от своего ранга и своих заслуг. А, если Мечел хочет быть спонсором команды, ради бога, пусть будет. Вон немцы все увешены рекламой, и это нормально. А не будет, ну, и не надо. У нас же получилось, что, когда мы нацепили мечеловские шевроны, сразу начались проблемы. В начале прошлого года мы писали заявления товарищу Зюзину, в которых должны были обосновать, зачем нам нужны другие, личные, спонсоры и зачем мы наклеиваем и их рекламу. Нам сказали, что кому-то из нас Мечел якобы запретил иметь личных спонсоров.
— Кому, например?
— Меня, например, уже в ходе первого кубкового этапа заставили снять наклейки западно-сибирских российских железных дорог. А между тем их глава Цилько Александр Витальевич (Новосибирск) хотел доплачивать чуть не большей половине ребят из сборной. У меня и Анны Богалий, например, был с ним контракт. Но Польховский, который сам, кстати, из Новосибирска, подходит к нам и говорит: давайте-ка, снимайте эти наклейки. Мечел, дескать, не хочет. Мне непонятно было. Если бы Зюзин через помощника своего хотя бы сказал, Свет, ну, нехорошо, я тебе плачу деньги, давай-ка разберемся, проблем бы не было. А когда ко мне перед соревнованиями подходит Польховский и снимает наклейку, мне это было непонятно. Конечно, мы ждали встречу, чтобы поговорить с Зюзиным, который приехал позже в Хохфильцен, но встречи так и не было, нас заставили написать эти глупые заявления о том, зачем нам нужна другая, немечеловская реклама. А Коле Круглову хотя бы недешевые перелеты из Хантов оплачивали бы дороги-то западно-сибирские… У кого-то еще какие-то личные спонсоры были. Но мы подали эти глупые заявления. Потом оказалось, что все нормально и можно иметь эти наклейки. Был разговор у Цилько с Зюзиным напрямую, они очень хорошо поговорили и выяснили, что ни у кого друг к другу нет никаких претензий. А Польховский с нас меж тем сдирал наклейки. Он все время что-то портил. Зная того же Зюзина и Цилько, зачем было цепляться к наклейкам? Это просто смешно. И зачем это надо было делать, накаляя обстановку, на соревнованиях? Шли соревнования полным ходом, а мы снимаем эти наклейки. Мне это очень не понравилось. Дяденьки наверху, они хорошие, они богатые, самодостаточные и достойные – нам так говорили. А зачем втягивать было во все это спортсменов? Мы же исполнители. Что нам сказали, то мы и сделали. Нам скажут завтра написать «я дура», мы нарисуем и выйдем на старт. Мы же бежим, у нас соревнования, вы нас не трогайте, мы выступаем. Все! Да, ляпайте хоть на задницу. На мой взгляд, вся нынешняя проблема заключается в том, что, когда у биатлона не было спонсора и остро стояла проблема финансирования, то Мечел привел Польховский. А Тихонов в силу своей порядочности это все дело упустил. Надо было сказать: Валерий Николаевич, ты у меня тренируешь команду – иди и тренируй. А привел спонсоров, спасибо, но они, спонсоры, будут отныне работать с президентом СБР, то есть со мной. А когда Тихонов ситуацию отпустил, то Польховский получил возможность рулить и командой, и деньгами. И начал улетать в космос. Вот и вся тема.
Олег ШИРОКОВ, ИА «Спортком»
