Две недели назад на сборе российских биатлонистов в Рамзау (Австрия) корреспондент «СЭ» взяла интервью у бывшего капитана сборной России, которого в прошлом сезоне отчислили из команды.
ОТЧИСЛЕННЫЙ
Елена Вайцеховская, «Спорт-Экспресс»
Все было как обычно. Солнечный день, посеченный ветрами отвесный скалистый склон, тренеры с оптикой, внимательно отслеживавшие, как их подопечные один за другим закрывают мишени на стрелковом рубеже и под характерный шелест роллеров уходят на очередной круг, и, наконец, редкие любопытные, притулившиеся в сторонке — чтобы не мешать.
И все-таки все было совсем не так, как всегда. С одной стороны, на стрельбище работала команда. С другой — ее бывший капитан Сергей Рожков, отчисленный из состава сборной в результате конфликта с руководством Союза биатлонистов России. Формально формулировка была, разумеется, иной: «за недостаточно высокие результаты». Но все понимали, что отчисление — не что иное, как последствие затянувшейся войны. Которую Рожков проиграл…
Он точно так же, как остальные, приходил на рубеж, стрелял, тянул трос, поднимая заглушки мишеней, уходил на трассу, но каждую секунду этой сосредоточенной работы было видно, что он сам по себе. Один. Даже когда обменивался с кем-то из спортсменов дружескими репликами или бежал вместе с ними импровизированную эстафету.
И это безумно резало глаз.
КРЕСТОВЫЙ ПОХОД
— Сергей, вы не жалеете о том, что вообще ввязались в эту войну? Наверняка ведь представляли себе как последствия, так и то, что ваша борьба по сути ничего не изменит?
— Жалею скорее не о том, что ввязался и стал как капитан отстаивать интересы команды, а о том, что вовремя не остановился как спортсмен. Конечно, понимал, чем это может для меня закончиться. Но… Может, все дело в том, что по знаку зодиака я — Овен. Баран упертый. И стою до конца на своем, даже когда понимаю, что делаю что-то неправильно. Все, что я имею в своей жизни, происходит как раз благодаря этому. Вопреки каким-то здравым соображениям в том числе.
В общем, как есть — так есть. Что теперь говорить об этом? Не получилось — значит, нужно переступить, забыть и идти дальше. Другим путем. Или параллельным.
— Когда вы начинали свой крестовый поход против СБР, искренне верили, что все, что делаете, совершаете в интересах команды?
— Да.
— Каким же ударом для вас должен был стать тот факт, что команда вас не поддержала. Рассчитывали-то, как мне кажется, на другое…
— Ну… Удар, безусловно, был. Я не мог поверить, что это произошло. Когда на одном из этапов Кубка мира, куда приехал уже по собственной инициативе, разговаривал с ребятами, то вроде бы понимал их позицию, но как бы не воспринимал ее. Не мог. Потому что все, что мы до этого вместе предпринимали, делалось ради одного общего дела. По крайней мере я считал именно так.
Может быть, ребята испугались. Может быть, просто решили последовать совету более опытных людей не ввязываться, не продолжать борьбу, переждать. Ведь Александр Тихонов (экс-президент СБР. — Прим. Е.В.), когда разговаривает с людьми один на один, очень хорошо умеет убеждать.
— Знаете, когда мне было 22 года, меня просто вышвырнули из команды. За возраст. Для того, чтобы таким образом освободить дорогу более молодым. Причем в этом мне позже признался человек, принимавший в той травле самое непосредственное участие. Эта практика существовала всегда, в самых разных видах спорта. Хотя, признаюсь честно: я совершенно не ожидала, что Тихонов, человек, которого на протяжении многих лет столько раз пытались «отцепить» от сборной, станет оперировать в отношении вас схожими аргументами.
— Думаю, что это свойство характера. Мне доводилось общаться в Австрии с людьми, которые говорили, что отличительная черта Тихонова — очень быстро все забывать. Хорошо это или плохо, я не берусь судить. Не знаю.
Хотя Александр Иванович и говорит, что у меня ни одной медали не было за всю мою карьеру на чемпионатах мира, это не так. Я был чемпионом мира, у меня три серебряные медали в эстафетах, две бронзовые, два серебра в командных гонках. Да, я «командный боец». В личных соревнованиях мне все время чуть-чуть чего-то не хватало.
Со своей стороны, я Тихонова после всей этой истории даже понимаю. Потому что конфликт произошел не между им и мной. Это было глобальное противостояние. Конфликт интересов. И когда в сборной не стало старшего тренера Валерия Польховского, Тихонову нужно было любой ценой убрать и меня. Как человека, который мог бы этот конфликт продолжить. Нормальная политическая борьба.
Другое дело, что получилось немножко по-хамски, что ли. Сказали бы мне перед сезоном: «Ты не едешь на Кубок мира». Или после сезона — что я больше не нужен команде. И политически все было бы правильно, и по-человечески корректно. У нас же все привело к тому, что до сих пор отголоски тех событий доносятся.
ВНЕ ИГРЫ
— Некоторое время назад я давала интервью, в котором меня напрямую спросили: прав ли Рожков? Я ответила, что не считаю вас правым. Не по сути, а в том, что, по моему глубокому убеждению, отстаивать свою позицию спортсмен может позволить себе лишь тогда, когда стоит на пьедестале. У вас же получилось так, что позиция изначально была проигрышной. Потому что результатов, позволяющих выставлять условия, на тот момент не наблюдалось. То есть вы сами предоставили оппонентам возможность убрать вас из команды без лишних объяснений. Неужели не понимали этого?
— Понимал. Но чувство, что я должен поступать именно таким образом, было сильнее. Я искренне в это верил.
— И чувствовали себя героем?
— Нет. Вся эта борьба отнимала столько сил… Чувствовать себя героем в той ситуации было просто невозможно.
— Получается, вы сами себя подкосили, расходуя силы на борьбу, а не на тренировки?
— Возможно, что так. В конечном итоге все это действительно шло в ущерб спортивному результату. Первый сезон, когда конфликт только разгорался, прошел относительно нормально. Я даже стал чемпионом России в Новосибирске. Когда начался следующий сезон, самочувствие было нормальным. Но ощущалось постоянное нервное напряжение. На первом этапе Кубка мира мне по большому счету не хватило одного выстрела. Закрой на одну мишень больше, выиграл бы. И настрой тогда был на результат, несмотря на все, что происходило в команде. Но нервов та история мне стоила больших. А нервы, считаю, в нашем виде спорта основная причина недостаточных, скажем так, результатов. Стрельба так точно на 80 процентов от них зависит.
— Ну, так не на сто же…
— Согласен. Бывает, что лыжи не поехали или не очень удачно жеребьевка сложилась. У нас часто получается, что все весенние старты — это гонка одной группы. Пока холодно, пока лыжня не разбита, бежишь совершенно иначе. Но если в команде четыре человека и все — лидеры, их же не поставишь в одну группу? Кто-то окажется в первой, кто-то — в четвертой. И заведомо ясно, что из четвертой ты никуда не выберешься. Это как минимум минута проигрыша. Потому что весной лыжня особенно быстро становится теплой.
Бывает, конечно, и так, как случилось на чемпионате мира-2001 в Поклюке. Я уже был уверен, что стану третьим: сзади явно никого из опасных соперников не оставалось. И вдруг откуда ни возьмись выскакивает финн Пааво Пурунен, показывает лучший результат, а я вылетаю из тройки. А у него просто лыжи перли как сумасшедшие по этой каше.
Но это спорт. Поэтому мне бывает проще бежать в эстафете. Всегда знаешь, что или ты кого-то «прикроешь», или кто-то — тебя. И бегут все в одинаковых условиях. Это тоже психологически на равную борьбу настраивает. А когда ты понимаешь, что первая группа в одних условиях пробежала, а тебе придется чертову прорву сил прикладывать, чтобы с ней соревноваться…
Что же касается взаимоотношений в команде, то я в какой-то момент почувствовал, что моя позиция и позиция ребят начинают расходиться. Они засомневались.
Возможно, сказалось то, что я последние пять лет тренировался летом самостоятельно. Все-таки капитан должен ездить вместе с командой. Но мне нравилось готовиться к сезону в одиночестве. Когда столько лет на протяжении нескольких месяцев ездишь по всем соревнованиям одним и тем же составом, это напрягает. Начинает угнетать. Поэтому я и взял за правило присоединяться к команде не раньше осени. Возможно, в той ситуации это стало моей ошибкой. Правильнее было бы находиться вместе с ребятами, видеть их настроение, понимать, к какому решению они склоняются.
— Возможно, я скажу неприятную вещь, но спорт — жестокая и эгоистичная штука во всем, что касается человеческих отношений. Сами посудите: вас убрали из команды. И для довольно большого количества людей стало одним серьезным конкурентом меньше. Кто из тех, кто остался в команде, был бы готов добровольно отдать вам свое место?
— Никто.
— Совершенно верно. Вы сильный соперник, достаточно стабильный к тому же. А значит — опасный. Я вполне допускаю, что многие в глубине души вам сочувствуют. Но никогда в жизни не поверю, что кто-то из этих людей готов уступить вам дорогу. И это абсолютно нормально. В этой связи я часто вспоминаю, как в свое время трехкратный олимпийский чемпион по греко-римской борьбе Александр Карелин сказал: «Спорт — это не что иное, как узаконенное проявление эгоизма. Потому что, когда спортсмен выходит на старт, ему глубоко плевать, что кто-то еще хочет быть первым».
— Думаю, вы правы. Все, кто выступает в индивидуальных видах спорта, как правило, мегаэгоисты. Какая бы дружба между людьми ни была. Может, кстати, это тоже сыграло свою роль. Самое интересное, что после того, как меня убрали из команды, со мной продолжают поддерживать отношения те люди, которых я вообще никогда близкими друзьями не считал. А вовсе не те, с кем много лет бок о бок тренировался и выступал.
ЧУЖИЕ
— Как вам сейчас работается рядом с командой?
— Я как бы мысленно от всего отгораживаюсь. Уже привык, что, когда прихожу на стрельбище, мне не предлагают помощи. Подхожу сам. Тренеры как-то предложили мне встать в эстафету, но я же понимал прекрасно, что это было сделано лишь потому, что четвертого человека в тот момент у них не было. Предложили взять патроны из общего запаса, если мне нужно. Но опять же, как мне кажется, сделали это лишь потому, что я сам поинтересовался, когда можно на отстрел оружия съездить. А вот так, чтобы общие стрелковые установки в тренировке использовать, — такого нет.
Естественно, это задевает. В принципе я пытаюсь просто делать свое дело, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Но это все непросто. Только возраст и опыт помогают справиться. Думаю, если тех, кто помоложе, поставить в такую ситуацию, они бы «выпали» очень быстро.
— Вы верили, что руководство СБР позволит вам поменять спортивное гражданство, чтобы вы могли начать выступать за Белоруссию?
— Поначалу — да. В июле, когда мне поступило такое предложение. Но уже в августе понял, что не дадут.
— Странный вы все-таки человек. Неужели не ясно: можно сколько угодно говорить, что вы не конкурент, можно облекать отказ в какие угодно формулировки, но ведь все прекрасно в глубине души отдают себе отчет в том, что на Играх может случиться все. И что вы вполне можете обыграть кого-то из «своих». Как раз по этой причине наша лыжная федерация в свое время не отпускала в Австрию Михаила Ботвинова, а совсем недавно федерация борьбы всячески пыталась препятствовать выступлению в Пекине Давида Мусульбеса за Словакию. Куда вас отпускать? Зачем?
— Ну так пусть скажут мне об этом — именно такими словами! Я пойму. И претензий никаких не будет. Что мешает сказать прямо?
— Такие вещи бывает тяжело говорить в глаза.
— Понимаю. Хотя в Белоруссии долго верили, что меня все-таки отпустят.
— А почему вы остановили свой выбор на Белоруссии?
— Мне нравилась позиция этой страны. Там на данный момент существует порядок. Даже когда въезжаешь в страну из России, сразу становится понятно, что можно сделать, если задаться целью этот порядок навести. Там хорошие дороги, нормальные деревни. Люди живут небогато, но достойно. Соблюдают закон. Да, есть свои проблемы, но в целом Белоруссия — это прежде всего порядок. С Украины мне тоже звонили. Но я почему-то не воспринимаю Украину как «свою» страну. Не представляю, как мог бы там жить.
— Ну, живете вы, положим, в Австрии.
— Только на то время, что тренируюсь.
— А тренируетесь круглогодично?
— Ну… Да.
— Почему вас не звали выступать за Австрию? Вы же тут почти свой.
— В какой-то степени — да. И знакомых не меньше, чем у Ботвинова, который эту страну уже столько лет на соревнованиях представляет. Но сам я не напрашивался. Отношение к лыжному спорту здесь не как в России. Спорт номер один — это горные лыжи. Все остальное развивается по остаточному принципу. Если бы я был горнолыжником, подозреваю, что забрали бы с распростертыми объятиями.
Мне предлагали работать в Австрии тренером. Я ведь и сейчас, в Рамзау, немного с детьми занимаюсь — раз в неделю. Но предложение выступать за сборную — это совсем другое. Австрийцы по своему менталитету немножко закрытые по отношению к иностранцам. А мне не хочется чувствовать себя в команде чужим. К тому же Ботвинов, когда перебрался в эту страну, был моложе. Я уже в возрасте, со своими привычками, своими понятиями о человеческих отношениях. Не так просто привыкать к новым устоям. Тем более что бегать мне осталось максимум два сезона — до Ванкувера. А насчет тренерской работы… В Австрии и свои кадры имеются.
— В свое время мой отец, заключивший соглашение с австрийской федерацией плавания, столкнулся именно с этой проблемой. На словах обещали одни условия, но, когда дело дошло до подписания контракта, ему было сказано, что федерация не считает возможным платить иностранцу больше, чем «своим» тренерам. Причем независимо от того, о какой квалификации идет речь.
— У меня был похожий вариант. Когда я получил предложение поработать тренером, этот вопрос, знаю, предварительно выносился на рассмотрение спортивного руководства страны, и там были «за». Но когда реализация этой идеи была спущена уровнем ниже, то местные руководители — в Шладминге, где есть биатлонная школа, — сказали, что на свободную вакансию у них есть свои кандидаты. И что они считают правильным трудоустроить сначала их.
— И вам отказали?
— Не то чтобы отказали, просто предложили в два раза меньше денег, чем оговаривалось вначале. Когда я прикинул, какой уровень жизни эта зарплата может мне обеспечить, то отказался сам.
ЖИЗНЬ
— Как давно вы обосновались в Рамзау?
— С июня прошлого года. Снимаю квартиру. Дочка ходит в школу прямо в поселке — там директорствует мой хороший знакомый, а сын занимается в Шладминге в детской лыжной школе.
— Почему не в горнолыжной?
— У него в детстве был компрессионный перелом позвоночника, и врачи порекомендовали остерегаться экстремальных видов спорта.
— Кстати, почему Рамзау, а не Обертиллих, скажем?
— Во-первых, здесь есть стрельбище и хорошая роллерная трасса. Спортивным шефом здесь работает Алоиз Штадлобер, тот самый, что вместе с Ботвиновым в 1999 году стал чемпионом мира в эстафете. У меня с ним хорошие отношения. Соответственно, легче решать какие-то вопросы, независимо от того, идет речь обо мне или о детях, с которыми я работаю. Стрельбищем и «роллеркой» я пользуюсь беспрепятственно. Плюс глетчер. В любое время можно подняться на снег, оттестировать лыжи.
— На общих основаниях?
— Нет, конечно. За то, что я работаю с детьми, мне делают скидку. Поэтому плачу 18 евро за подъем, а не 28.
— Я правильно понимаю, что отчисление из сборной лишило вас какой бы то ни было материальной поддержки со стороны российских спортивных структур?
— Да.
— На что, простите за нескромный вопрос, вы тогда живете?
— Я не делаю секрета из того, что мне до сих пор помогает президент московской федерации биатлона Владимир Малин. Он сразу сказал: как бы ни сложилась моя жизнь, будет помогать. И начиная с лета финансирует всю подготовку в полном объеме.
— А как обстоит дело с экипировкой?
— От СБР, естественно, я ее не получаю. Если с этим будут проблемы, думаю, что просто напрямую обращусь к представителям Adidas. В нашей жизни многое ведь строится на личных отношениях. Что же касается контрактов… Если буду бежать на Кубке мира, существуют определенные договоренности с рядом спонсоров. Хотя первым этапом у меня может стать только Оберхоф.
— Где гарантия, что вас заявят в состав сборной России на этапах Кубка, даже если такое право вы завоюете?
— Если старший тренер Владимир Аликин примет такое решение, но совет СБР будет против, меня смогут отодвинуть в любой момент, несмотря на результаты. Я прекрасно это понимаю. Хотя Аликин уже сказал: если по результатам я буду попадать в команду, он, в свою очередь, сделает все возможное, чтобы я получил место в составе.
— Вы отдаете себе отчет в том, что у Аликина подбирается вполне приличный и, главное, молодой состав. Который имеет смысл обкатывать, натаскивать. Какой ему смысл биться за вас?
— Я знаю Аликина с 1990 года — именно у него начинал тренироваться в армейской команде. Он человек определенных принципов. И если что-то сказал, то свое слово держит. Независимо от того, о ком идет речь. Естественно, я надеюсь, что слово он сдержит и в отношении меня. Во всяком случае, точно знаю: если Аликин по каким-то причинам решит поступить иначе, он скажет мне об этом напрямую. И я его пойму.
— По тому, как идут тренировки, вы могли бы сравнить этот сезон и предыдущий?
— На данный момент я чувствую себя лучше, чем год назад. Тот сезон получился тяжелым. В сентябре я тренировался вместе со всеми в Острове, потом поехал в Уфу на чемпионат России, который по моим ощущениям был мне не нужен — перебрал я с тренировками и приболел к тому же. Выступил неважно и вернулся в Рамзау в октябре в полуразобранном состоянии. Только к концу сбора отошел. И только на следующем сборе в Финляндии почувствовал себя более или менее нормально. Помню, в Рамзау летом ходил по горам — сил хватало максимум на три часа. Этим летом, когда в июле мы ходили в горы с Ботвиновым и Хофманом, четыре с лишним часа таких походов выдерживал без проблем.
Возраст, естественно, чувствуется. Если раньше я мог полностью восстановиться за день, сейчас нужно два. Но я знаю это. Поэтому заранее просчитываю, как тренироваться, как готовиться к стартам. Знаю, насколько мне хватает запаса. И мышечного, и функционального.
В сентябре я почему-то всегда немножко заболеваю. И в этом году тоже приболел. Потом поехал в Германию, настраивался на спринт, но получилось, что бежать пришлось 20 километров. Тяжело было, естественно. Готовился-то на коротких отрезках. Поэтому на «двадцатке» никак не мог поймать скорость.
— Что значит «поймать»?
— Короткие отрезки всегда работаешь на максимуме. А чтобы почувствовать скорость, нужно делать отрезки длиной 2 — 3 км. Они позволяют понять, какую скорость ты способен держать на дистанции, не прилагая максимальных усилий. Чтобы к концу задания организм не был полностью «убитым». Поэтому в Германии я просто не знал, как себя вести. Приходилось по ходу дела определять, что и как делать. На следующий день бежал гонку преследования, и получалось уже гораздо лучше, поскольку там более короткие отрезки.
Мы с Ботвиновым много говорили на эту тему. Он тоже заметил, что с возрастом на то, чтобы «поймать» скорость, уходит гораздо больше времени. Зато потом становится намного легче. Потому что в отличие от более молодых ты уже знаешь, что и как с этой скоростью делать.
— Как вы обходитесь в тренировках без врача, биохимика, массажиста?
— Найти в Австрии массажиста или врача при наличии денег не является проблемой. Я, например, пользуюсь услугами массажиста, который работает с Хоффманом. Биохимик тоже есть — Виктор Камоцкий. Он работает с молодыми австрийскими лыжниками. И мне с удовольствием помогает: я же лыжникам не конкурент. Да и им интересно на биатлониста посмотреть.
МЕЧТА
— Неужели Олимпиада — столь сильный магнит?
— Вообще-то меня многие спрашивают, зачем мне все это надо.
— И есть ответ?
— Конечно. На данный момент моя цель — завоевать индивидуальную медаль на Олимпийских играх в Ванкувере. Если выпадет шанс поехать туда, я сделаю все возможное, чтобы эту медаль получить. Вот и все. Но в любом случае после 2010-го бегать уже не буду. Если же жизнь сложится так, что я попаду в сборную в этом году и поеду на чемпионат мира в Корею, то буду делать все возможное, чтобы пробежать в индивидуальной гонке и завоевать медаль там.
— Именно поэтому вы отказались этим летом от предложения украинской федерации биатлона подписать тренерский контракт?
— Да. Кстати, условия мне предлагали достаточно хорошие. Хотя не лучше тех, что мне сейчас предлагает московская федерация биатлона на тот случай, если я захочу работать тренером в Москве.
— Вас привлекает тренерская работа?
— Было бы интересно. При этом прекрасно понимаю, насколько это тяжело. Хотя бы потому, что ездить придется гораздо больше, чем сейчас. Поэтому, собственно, и не готов пока принять такое предложение. Быть спортсменом все-таки проще. И ответственность, как ни крути, не так высока.
— Когда вы были капитаном российской сборной, для вас это что-то значило?
— Видимо, да. Ко мне многие обращались. Хоть сейчас иногда и говорят, что это номинальная должность, но в сложной ситуации спортсмены все равно идут именно к тебе.
— А хотелось бы вернуться в команду? Я имею в виду людей, а не место в сборной.
— Мне хотелось бы вернуться на большую лыжню. Чтобы реализовать там то, что я хочу реализовать. А вот в команду… Думаю, это будет очень непросто.
