Елена Вайцеховская, «Спорт-экспресс»
Среди журналистов у Сергея Чепикова всегда была репутация человека со странностями. Согласиться на интервью и, не дожидаясь вопроса, запеть в диктофон хорошо поставленным басом арию Руслана или князя Игоря — запросто! Начать сыпать на дежурный вопрос цитатами из древних философов — тоже случалось. Как и полностью перехватить инициативу в разговоре, заставив собеседника мучительно краснеть, вспоминая те или иные литературные произведения из давно забытой школьной программы.
Его спортивную карьеру тоже при всем желании не отнести к рядовым. Выиграл золото в эстафете на Играх-88 в Калгари, в этом же виде программы получил серебро в Альбервилле-1992, затем снова выиграл — уже спринтерскую гонку — в Лиллехаммере-1994. Бросил биатлон, чтобы в 1998-м выступить на четвертой Олимпиаде в лыжных гонках. Потом совсем ушел из спорта, но в 2001-м вернулся в биатлон и через год вновь оказался в олимпийской сборной…
Наш разговор с выдающимся биатлонистом состоялся на днях на этапе Кубка мира в Хохфильцене, где Сергей стал пятым — лучшим из россиян — в индивидуальной гонке на 20 км и завоевал серебро в эстафете.
О ДАТЕ УХОДА ПОКА НЕ ДУМАЛ
— Вы неоднократно говорили, что в спорте вас больше всего привлекает сам процесс работы. Но это было в прошлые годы. А что держит сейчас, когда вам уже почти 39?
— Я не раз задумывался: а что же на самом деле меня держит? Если отвечу, что только процесс работы, а материальная часть не интересует, в принципе, то, наверное, слукавлю. Деньги никогда не были для меня первостепенным фактором, но в то же время, если бы спорт не приносил мне средств к существованию, я бы не выступал столько лет. И все же, пожалуй, важнее всего для меня творческая сторона дела. Поиск совершенно новых путей для совершенствования спортивной формы.
— Получается?
— Трудно сказать. У нас такой вид спорта, что в нем нет каких-то определенных критериев. Если взять легкую атлетику, где спортсмены имеют дело с секундами или метрами, то там все ясно. Нас же расставляют в протоколе только места. Но даже при этом бывает трудно сказать, насколько велик прогресс. Тем не менее на тренировках я по-прежнему стараюсь находить какие-то неординарные ходы. Ну а к чему это приведет, покажет сезон.
— Я слышала, что вы собирались оставить спорт после чемпионата мира-2003, который проходил в Ханты-Мансийске. Это правда?
— Вообще-то я никогда еще не думал о конкретной дате. Не важно, чем ты занимаешься, главное — чувствовать в этом определенный духовный рост. Пока он есть, работа имеет смысл. Думаю, я первый пойму, если придет время уходить. Почувствую. Однако программировать себя на уход не хотел бы.
— Не знаю, помните ли вы наш разговор на Олимпийских играх в Нагано, где вы выступали за лыжную сборную. Тогда вы сказали, что не мыслите себя больше в биатлоне, поскольку совершенно опустошены этим видом спорта. Сейчас, получается, нашли какие-то новые стимулы?
— Наверное. Тот мой уход в лыжные гонки сам по себе стал мощнейшим стимулом. Дал мне совершенно новый заряд по отношению к спорту в целом. Я как бы начал свою спортивную жизнь с нуля. Осваивал классический лыжный ход, другие совершенно незнакомые мне веши. Я очень хотел хорошо выступить на Играх в Японии. Считаю, что 9-е место, которое я занял там в индивидуальной гонке, было высоким результатом. Сейчас же мне не очень хочется вообще к чему-то стремиться. Хочется иметь больше свободного времени, чтобы читать, слушать музыку — и спорт дает мне эту возможность. Если при этом удается добиваться развития и в тренировках, получаю еще большее удовлетворение. Как говорил немецкий философ Яков Беме, качество рождается в муках.
— Я сильно подозреваю, что большинство болельщиков, для которых суть спорта заключается прежде всего в достижении максимального результата, смотрят на вас, как на человека, имевшего шанс стать совершенно выдающимся биатлонистом — возможно, самым великим в этом виде спорта, если бы в расцвете сил он добровольно не выбросил из карьеры несколько лет.
— Это очень рационалистическая точка зрения.
— Но, согласитесь, распространенная.
— Почему-то многие считают главным в спорте количество медалей. А не такую вещь, как качественно прожитая жизнь. Если во главу угла ставить первое, то я, безусловно, потерял. Но с моей точки зрения, гораздо большее я приобрел. Помню все месяцы тренировок в лыжной команде. Все новое, чему научился. Это незабываемо. И я не жалею ни об одном из прожитых дней.
— Получается, результат на данном жизненном этапе для вас вторичен?
— Мне кажется, что у спортсмена вообще не должно быть заинтересованности в результате. Когда думаешь о нем слишком много, это создает дополнительное напряжение, выматывает психологически. Нужно, наоборот, идти к нему с легкостью — только так можно по-настоящему раскрыть себя.
— 17 лет назад, перед своими первыми Играми в Калгари, вы считали так же?
— Тогда я был одержим мечтой о медалях. Очень хотел стать олимпийским чемпионом. Очень. Наверное, поэтому мне и не удалось выиграть в Калгари индивидуальную гонку.
ЛЮБЛЮ, КОГДА ПОД НОГАМИ ЕСТЬ ОПОРА
— Зато выиграли ее в Лиллехаммере. Греет душу, что олимпийским чемпионом вы все-таки стали?
— Наверное, мне сейчас просто легче, чем кому-то другому. На меня не давит мысль, что это олимпийский сезон, что через два месяца у меня самый важный в жизни старт…
— Неужели совсем не думаете об Олимпиаде?
— Где-то в подсознании мысль о ней присутствует. Но я стараюсь жить настоящим моментом. Не так давно кто-то из ребят спросил меня, как я собираюсь строить завтрашнюю тренировку. Я совершенно искренне ответил, что так далеко не загадываю. Кто знает, буду ли я вообще участвовать в соревнованиях в Турине?
— Если будете, то эти Игры станут для вас шестыми, чего не случалось в карьере ни одного биатлониста мира. Как относитесь к данному факту?
— Не думаю об этом. Да и что такого в том, что я выступаю уже 20 лет? На заводах люди работают куда дольше.
— И все-таки если вас за долгожительство в биатлоне занесут в Книгу рекордов Гиннесса, будете на старости лет с гордостью показывать ее внукам?
— Для меня эта книга почему-то ассоциируется с рекордами типа кто дальше плюнул или больше съел. Поэтому если честно, вообще не хотел бы в нее попасть. А шесть Олимпиад… Кто знает, может, я и на седьмой еще выступлю.
— Как по сравнению с предыдущими сезонами начался для вас этот?
— Тяжело начался. Вы же сами видели, какие места я занимал на первом этапе Кубка мира. Наверное, это нормально. В мои годы трудно быстро втягиваться. Я как тяжелый локомотив, который долго набирает ход. С возрастом становится сложнее удерживать спортивную форму. Хотя не могу сказать, что я чувствую свой возраст. Возможно, со стороны порой и выгляжу как пастор Шлаг на лыжах, но, чувствую, все еще способен передвигаться на них достаточно быстро.
Многое, конечно, зависит от трасс. Я, например, не люблю мягкую лыжню. В Хохфильцене была жесткая, и я ощущал себя на ней хорошо. Люблю, когда под ногами есть опора. В прошлом году на чемпионате мира во время гонки шел снег, трасса была мягче — я и занял 30 какое-то место. Не люблю соревноваться в Скандинавии, где очень скупая природа, не за что зацепиться взгляду, а в четыре часа дня уже темно. Нюансов множество. Перед вторым этапом Кубка мира я провел в горах в Рамзау замечательные 10 дней. Прекрасная природа, нет жесткого режима, необходимости присутствовать на собраниях, тишина… Возможно, это тоже способствовало моему удачному выступлению в Хохфильцене.
— Я, кстати, неоднократно слышала, что вы лучше любого тренера знаете, как и где вам готовиться к соревнованиям. И что работаете большей частью самостоятельно. В чем заключается тогда роль наставника?
— У меня два тренера. Александр Печорский, который постоянно находится в сборной и помогает мне готовить лыжи, и Владимир Рекунов. С ним я работал еще в лыжных гонках, мы часто общаемся, хотя разговариваем большей частью не на спортивные темы, а скорее на философские. Сейчас он на Украине, но мы регулярно созваниваемся, обсуждаем какие-то нюансы подготовки.
— То есть для вас важно не столько его присутствие рядом, сколько возможность посоветоваться, получить одобрение того, что вы делаете?
— Вы правильно сказали. Для меня Рекунов — не тренер в привычном понимании этого слова, а умудренный жизненным опытом советчик и очень близкий по духу человек, с которым я всегда могу поговорить о том, что меня волнует. О литературе, живописи, музыке, поэзии… В этом я испытываю постоянную потребность. Иногда ловлю себя на том, что хотел бы поспорить с автором той или иной книги. Но это же не живой диалог..
— Мне кажется, что ваши интересы, которые не так просто разделить с кем-то из гораздо более молодых коллег по команде, должны лишь обострять чувство изоляции.
— Не сказал бы. Я люблю одиночество, но мне комфортно и в команде. У нас очень хороший коллектив, идет постоянный обмен информацией. Просто темы другие, но иногда не менее интересные. Так что отшельником меня не назовешь. Хотя, когда есть возможность выбирать, предпочитаю жить один в комнате. Хотя бы для того, чтобы иметь возможность пораньше ложиться спать.
— И не находиться в одном пространстве с потенциальным соперником?
— Это как раз меня никогда не раздражало. Надо вообще стремиться к тому, чтобы не испытывать раздражения, что бы ни происходило вокруг. Для этого, наверное, нам и даны годы жизни, чтобы стараться осознать глобальные вещи, не зацикливаясь на мелочах.
ЗРИТЕЛИ ХОТЯТ НОВОГО
— Сдается мне, что в вашей жизненной философии немало эгоизма. Прикладываете столько усилий, чтобы развиваться как личность, но в то же время лишаете своего присутствия семью. Ведь получается, чем больше своего времени вы отдаете спорту, тем меньше его достается вашим близким.
— Уже нет. Начиная с мая я постоянно езжу везде вместе с женой и дочкой. И на сборы, и на отдых. Благо материальное положение это позволяет. К тому же прошлый сезон, когда Рафаэль и Лив-Грет Пуаре постоянно приезжали на соревнования со своей маленькой Эммой и выиграли почти все турниры, сильно изменил убежденность многих тренеров в том, что семья во время выступлений мешает спортсмену. Моим близким такое положение вещей тоже очень нравится. Разговоры о том, что мне пора заканчивать карьеру и проводить больше времени дома, полностью прекратились.
— Во время ответственных стартов семья тоже с вами?
— С этим сложнее. Когда я выступаю, мне требуется более глубокая концентрация. Но даже тогда мы созваниваемся ежедневно.
— Многие, кстати, считают, что классические биатлонные дистанции потихоньку изживают себя и вполне могут вообще исчезнуть из программы соревнований. Если бы у вас была возможность повлиять на развитие биатлона, что бы изменили?
— Сейчас спорт все более приближается к шоу. Для специалистов и в лыжах, и в биатлоне по-прежнему есть немало интересного. А зрители постоянно хотят чего-то нового. Поэтому кстати, самый высокий телевизионный рейтинг всегда бывает у информационных программ. И это нельзя не учитывать. Возможно, я бы сделал оружие автоматическим, чтобы можно было стрелять без перезарядки. Тогда гонки станут еще быстрее.
— На дистанции вас посещают отвлеченные мысли?
— Как правило, нет. Слишком много рабочей информации приходится держать в голове — подсказывают-то постоянно. Свое состояние опять же приходится контролировать. В Хохфильцене, например, был удивлен тем, что так быстро передвигаюсь по лыжне. Не ожидал от себя этого.
— А если бы было наоборот, расстроились бы?
— Впадать в уныние — большой грех. Надо всегда верить в лучшее, даже когда все надежды, казалось бы, убиты. Тогда появляется какая-то сила и вытаскивает тебя.
— Вы верите в высшие силы?
— Хочу верить. В моей спортивной жизни случались совершенно необъяснимые вещи. Однажды в 10-километровой гонке занял какое-то совсем далекое место. А потом была гонка преследования. Я отстрелял без штрафа, хотя пару раз у меня было совершенно отчетливое чувство, что промазал. Но мишени каким-то чудом закрылись. Даже в дневнике тогда написал, что, наверное, не обошлось без Божьей помощи. До сих пор не могу объяснить это.
— Насколько велика разница в ощущениях, когда стреляешь на первом и на последнем рубежах?
— В конце больше устаешь. В Ханты-Мансийске на чемпионате мира я настолько был вымотан, что правая нога, по моим ощущениям, совершала чуть ли не двухсантиметровые колебания. Еле выстоял.
— Когда промахиваетесь, какие-то мысли проскакивают в голове?
— Раньше проскакивали. Сейчас нет. Считаю, что вершина мастерства спортсмена заключается в том, чтобы не реагировать на сделанные ошибки. Хотя еще большая вершина — не реагировать на удачи.
ВОЗИЛ С СОБОЙ БЕТОННУЮ ПЛИТУ
— Можно я немного спущусь с философских высот? Что вы сейчас читаете?
— Открыл для себя много новых писателей. Нравятся Иван Ильин, Блез Паскаль. Последнего автора мне посоветовал Рекунов. Заинтриговал, сказав, что Лев Толстой цитировал его в своих произведениях более 400 раз. Иногда я одновременно читаю сразу несколько книг.
— Сколько же весит ваш багаж при поездках на сборы и соревнования?
— Много. Стараюсь свести к минимуму количество спортивной одежды — только чтобы переодеться было во что, но все равно набирается два чемодана. Книги, диски, наушники… Я бы с удовольствием возил с собой еще 20-килограммовый блин от штанги, но пока не получается. Хотя в прошлом сезоне возил с собой небольшую бетонную плиту — вместо тренажера.
— Зачем?
— А чтобы не искать. Ну представьте, приехали мы вот в такой аккуратненький городок — и где я тут бетонную плиту или блин найду? А так все необходимое под рукой. В современном спорте результаты сильно зависят от мощности. Если ее не поддерживать, состояние быстро ухудшается. Вот я и стараюсь по мере сил не допускать этого.
— Проблема лишнего веса вам знакома?
— Весной я весил 83 кг, хотя боевой вес у меня — 75. Когда на сборе в Вуокати встал на весы — я всегда вожу их с собой, — то подумал, что они сломались, все-таки старенькие уже. Не поленился, отнес их в тренажерный зал и стал с помощью блинов от штанги проверять. Оказалось, работают точно. Испугался, что не сгоню эти килограммы никогда. Но сумел. С лишним весом тяжело бегать. А если вес ниже нормы, сразу пропадает мощность. Поэтому и приходится постоянно держать себя в определенных рамках.
— Какой-то специальной диеты придерживаетесь?
— Да нет. Макаронные изделия уважаю, мясо, икру — ее с собой приходится возить в достаточно больших количествах.
— А как же таможенные ограничения?
— В этом нам идут навстречу Не продавать же возим.
— Вас узнают на улицах?
— Иногда. Мне кажется, что когда узнают постоянно, это ужасно. Жить становится очень тяжело. Вообще любое внимание хорошо в меру. Я, например, люблю, когда на соревнованиях много зрителей, понимаю прекрасно, что выступаем мы прежде всего для них. Но когда вдоль трассы слишком много народа, как бывает в Рупольдинге, возникает ощущение, что бежишь сквозь строй. Я даже затыкаю там уши, чтобы не оглохнуть от крика, трещоток и колокольчиков.
— Какой вы представляете себе идеальную старость?
— Дом в лесу на берегу озера, где летом можно плавать на байдарке, а зимой ходить на лыжах. Дети. Я бы очень хотел вести какую-нибудь секцию, может быть, учить совсем маленьких делать на лыжах первые шаги. А также знакомить их с театрами, с японской поэзией…
— Вы так любите японскую поэзию?
— А разве ее можно не любить?
— Тогда прочитайте любимое стихотворение.
— Их много. Хотя…
Чепиков ненадолго замолк, улыбаясь каким-то совсем далеким мыслям.
— За ночь вьюнок обвился
у бадьи моего колодца.
У соседа воды возьму.
Елена Вайцеховская, «Спорт-экспресс»
