Три заключительных августовских дня в Обертиллиахе заготавливали сено. Нет, это не был какой-то привязанный к числам ритуал, просто до этого шел дождь. А потом вдруг на тирольские склоны вернулось лето с пронзительной жарой и по-осеннему резким ветром. Для заготовки сена – лучше не придумать. Тем более что заготовка эта идет большей частью на почти вертикальных склонах как в самом Обертиллиахе, так и в соседнем Бергене, знаменитом тем, что там живет самый знаменитый из биатлонистов современности – восьмикратный олимпийский чемпион и 19-кратный чемпион мира Уле Эйнар Бьорндален.
Живет – сказано, конечно же, условно: просто Бьорндален довольно часто тренируется в этих местах. Вот и купил себе квартирку в Бергене, чтобы не быть связанным необходимостью вовремя бронировать себе жилье в местных отелях. Тем более что и отелей-то в Бергене-Обертиллиахе почти нет. В основном на склонах стоят потемневшие от времени добротные крестьянские дома, где большая часть нижнего этажа занята гаражами для сельхозтехники, а верхний служит чердаком – для хранения сена.
Наверное, есть некая биатлонная мудрость в том, чтобы проводить наиболее тяжелые предсезонные сборы именно в таких местах, где с утра и до поздней ночи на твоих глазах проистекает повседневная крестьянская жизнь. Сразу начинаешь понимать, что биатлон – далеко не самое тяжелое занятие из тех, что выпадает человеку. Даже когда нужно бежать кросс в отвесную гору, а к поясу на веревке приторочен тяжеленный автомобильный баллон.
Это, разумеется, всего лишь образ. Последний раз я имела возможность наблюдать такой кросс в исполнении олимпийской чемпионки Юстины Ковальчик на стадионе в Рамзау, причем было это еще до того, как польская лыжница завоевала свое второе олимпийское золото. Но Ковальчик всегда была склонна к тренировочному самоистязанию. В Обертиллиах же я попала на два заключительных дня тренировочного сбора мужской биатлонной группы Гросса/Брагина. Другими словами, на первый сбор Рикко Гросса в официальной роли старшего тренера сборной России.
«Меню» этого уик-энда получилось весьма нетривиальным: контрольная спринтерская гонка в пятницу, контрольный масс-старт в субботу и футбольный поединок тренерского штаба со спортсменами на десерт, после чего предполагалось наконец-то отпустить четырехкратного олимпийского чемпиона к семье в Рупольдинг – чтобы он мог с опозданием отметить свой 45-летний юбилей. За день до этого мы встретились с тренером в отеле «Андреас», где расположилась сборная.
– Рикко, поделитесь первыми впечатлениями. Насколько работа с российской сборной отличается от того, к чему вы привыкли, работая в Германии?
– Ситуация для меня, безусловно, совершенно новая. Я сразу успел понять, что работать мне предстоит с очень хорошими спортсменами и тренерами. Теперь наша общая цель сделать так, чтобы спортсмены, а значит, и их результаты, становились все лучше и лучше. На это у меня есть три года. Достаточный срок, чтобы вести речь о борьбе за медали на Играх в Корее. Хотя работать до этого придется много.
Что касается разницы с той работой, к которой привык я, она заложена в самой системе подготовки. Мы никогда не практикуем в Германии такого количества тренировочных сборов, например. Для России же это норма. Наверное, это неплохо для команды – проводить столько времени вместе. Командный дух гораздо быстрее вырабатывается именно в такой обстановке. Просто мне пока не совсем привычно проводить три недели в месяц на сборе и только одну неделю – дома.
– Было бы интересно знать, что на этот счет думает ваша супруга.
– Она утверждает, что все в порядке. В принципе мое отсутствие в семье ни для кого не новость. Когда начинается биатлонный сезон, он один и для немцев, и для русских, и для всех остальных. Меняются только гостиницы и города. И так с ноября по март. Ну да, понятное дело, что все ждут лета, когда появляется возможность больше времени проводить с семьей. Сейчас, похоже, для меня эта возможность сводится к минимуму. Но проблем в семье пока нет.
– Вы учились тренерскому делу в университете Кельна, после того как закончили спортивную карьеру. Захотели этого сами или же тренерский диплом был формальной необходимостью для того, чтобы работать в национальной сборной?
– Нет-нет, я всегда хотел стать профессиональным тренером. Эта мысль пришла мне в голову задолго до того, как я перестал бегать. Вспоминаю, что впервые задумался о тренерской профессии за год до Олимпийских игр в Солт-Лейк-Сити. Тогда я разумеется не думал, что буду соревноваться еще целых пять лет.
– В России принято считать, что из выдающихся спортсменов крайне редко получаются успешные тренеры.
– Но почему?
– Вряд ли я вам отвечу на этот вопрос. Но практика показывает, что это именно так. Не назову вам навскидку ни одного олимпийского чемпиона, кто сумел бы добиться больших результатов на тренерском поприще.
– Я не считаю, что пришел в тренерскую профессию как олимпийский чемпион. Скорее, как человек, который в течение трех лет очень старательно грыз теорию тренерского дела. Именно это – ключевой момент. Просто мне повезло в том, что сейчас на эту теорию я могу наложить весь свой практический опыт спортсмена. Какие-то вещи я знаю именно как спортсмен. Знаю, о чем человек думает на стрелковом рубеже, что чувствует, лежа на коврике. Возможно, мои руки и ноги уже не так хороши, как когда-то, но голова все помнит.
– Но вы же не можете требовать от тех, с кем работаете, чтобы они мыслили и поступали в гонке так, как поступал великий Гросс? Для начала все спортсмены разные. В том числе по способности воспринимать информацию и перерабатывать ее.
– Согласен. Но все они хотят быть первыми, так? Значит, мое дело – помочь им в этом. Не заставить мыслить, как мыслил я, а скорее найти ключик к каждому. На самом деле не так сложно найти общий язык, когда у людей есть общая цель. У нас такой вид спорта, что один и тот же спортсмен не может постоянно побеждать во всех стартах. Сегодня это может быть Гараничев, завтра Малышко, послезавтра Лапшин, и мне кажется, что у этой тройки любой из более молодых спортсменов способен при желании научиться очень многому.
– После первого года работы с женской сборной России ваш соотечественник и земляк Вольфганг Пихлер усомнился в том, что в его группе собраны сильнейшие спортсменки страны. И что сам он строил бы селекционный процесс иначе. Какие чувства оставил у вас первый сбор с мужской командой?
– Эта команда мне нравится. Очень. Дело даже не в их прошлых результатах, хотя это, безусловно, важно. Дело в отношении к работе. Это хороший пример для тех, кто только пришел в команду.
– А вас не смущает, что впервые пришедшему в команду Александру Бабчину через полтора месяца исполнится 29 и что в его спортивной биографии пока нет никаких солидных достижений?
– Послушайте, Бабчин отобрался в команду, выиграв Кубок России – то есть выполнил все условия отбора. Он работает как черт в преисподней. Почему меня должно что-то смущать? Понятно, что возрастные спортсмены требуют несколько иного подхода, им требуется больше времени на восстановление, ну так что с того? Я сам под конец карьеры на протяжении нескольких лет был в шкуре возрастного спортсмена, так что вряд ли кто сможет рассказать мне об этом больше, чем я сам.
– Тем более непонятно, зачем человеку, знающему спорт «от» и «до», нужно было тратить три года своей жизни на получение тренерского диплома.
– Для того чтобы стабилизировать эти знания. Понять какие-то закономерности тренировочного процесса. Иногда, допустим, ты что–то читаешь и понимаешь, что это не работает. Вообще. А что-то другое работает всегда. Не потому, что ты такой весь из себя способный и талантливый, а потому, что до тебя это проверено многими поколениями тренеров. И точно так же будет работать применительно к любому другому спортсмену. Для меня, собственно, это и есть самое интересное в тренерской профессии – соединять теорию с практикой.
– Когда вам сделали предложение поработать в России, вы с кем-то это обсуждали?
– Нет, только со своей семьей.
– Неужели не было соблазна проконсультироваться с тем же Пихлером, прежде чем, условно говоря, совать голову в петлю?
– Мне не хотелось быть предвзятым, скажу вам честно. Поэтому я с самого начала решил ориентироваться исключительно на свой опыт, а не на опыт Пихлера.
– Но вы же наверняка с ним общались?
– Как люди, живущие в одной и довольно небольшой деревне, мы общаемся гораздо чаще, чем можно себе представить. Но это скорее бытовое общение, чем профессиональное.
– В теннис с Вольфгангом вы случайно не играете?
– Нет, предпочитаю гольф. По молодости Пихлер был выдающимся теннисистом – этого достаточно, чтобы у меня не возникало ни малейшего желания помериться с ним силами на корте. Но в гольф я точно играю лучше.
– Вы начинали тренерскую карьеру в женской сборной. Что для вас интереснее – работать с женщинами, или мужчинами?
– Не вижу большой разницы, если честно.
– Вы первый человек, от которого я это слышу.
– Я просто имел в виду, что любая команда – это некая группа людей, которая стремится к результату. И способы достижения этого результата примерно одинаковы. В деталях, конечно же, различия есть.
– Какие именно?
– Женщины очень много разговаривают. С мужчинами в этом отношении намного проще.
– К чему на данный момент сводится ваш опыт работы с мужскими командами?
– Я занимался такой работой весь последний год в Германии.
– А отдаете себе отчет в том, что в России на вас уже сейчас смотрят как на волшебника, обязанного совершить чудо?
– На самом деле это нормально. Когда страна приглашает иностранного специалиста, никого не волнует работа на перспективу. Все хотят результата – здесь и сейчас. Вот на «здесь и сейчас» мы всей командой работаем.
– Физическим состоянием своих спортсменов на текущем этапе вы довольны?
– Вполне. У нас было довольно большое количество тренировок, где ребята показывали превосходную стрельбу, то есть даже при отсутствии каких-то глобальных целей (все-таки моя задача на первом сборе заключается прежде всего в том, чтобы собрать максимум информации) я вижу, с чего начинать работу и куда делать следующий шаг.
– Насколько велик интерес к вашему немецкому опыту со стороны российских тренеров?
– Мы постоянно о чем-то разговариваем, обсуждаем какие-то вещи. Насколько вашим тренерам кажется полезным то, что предлагаю я, лучше, наверное, спросить у них. Но в принципе я лишний раз убедился в том, что для тренеров всего мира суть биатлона сводится к одним и тем же вещам: бежать быстро и стрелять чисто. Просто нужно понимать: пытаться изменить уже сложившегося спортсмена – занятие достаточно бессмысленное. Ты можешь ему разве что подсказать какие-то вещи. Работа с молодыми спортсменами в большей степени предполагает обучение.
– Значит ли это, что работать с молодыми для вас интереснее?
– Нет. Мне интересно, когда в команде есть и те и другие. Прежде всего это хорошо для команды. Молодым есть за кем тянуться, старикам есть от кого убегать. У нас в Германии, например, сложилась крайне непростая ситуация в 2010, когда из женской команды одновременно ушли почти все ветераны – пять человек. Лишиться в одночасье таких мастеров, как Кати Вильхельм, Мартина Глагов, Симона Хаусвальд, – это серьезный удар по боеспособности команды, пусть даже в ней остались Магдалена Нойнер и Андреа Хенкель.
В этом плане российская мужская сборная – с Антоном Шипулиным, Гараничевым, Малышко, Лапшиным – серьезная сила. Любой тренер чувствует себя гораздо спокойнее, когда знает, что у него есть из кого составить эстафету и эта эстафета может «порвать» кого угодно.
— Я обратила внимание, что на тренировках тренеры очень много общаются между собой по-русски. С одной стороны, это наверняка должно создавать вам дискомфорт, с другой — меня не покидало ощущение, что вы понимаете русский язык.
– Я действительно его понимаю – когда-то несколько лет учил в школе в Карл-Маркс-Штадте. В ГДР русский был одним из обязательных предметов. Но понимать – не значит владеть свободно. Поэтому сейчас я достаточно активно вспоминаю давно забытое.
– В вашей биографии есть период, когда вы работали комментатором на немецком телевидении. Насколько серьезно вы относились к этой деятельности?
– Это был интересный опыт. Я всегда понимал, что моя послеспортивная жизнь так или иначе будет связана с биатлоном. Соответственно стремился увидеть свой вид спорта со всех возможных сторон, а не только изнутри, как смотрел на него спортсменом. Мне было интересно, как организована работа прессы, телевидения. Я с удовольствием работал в оргкомитете чемпионата мира в Рупольдинге – тоже получил массу интересного для себя опыта.
– Работа комментатором не осложнила ваших взаимоотношений со спортсменами? Все-таки это подразумевает и критику.
– Никогда не считал, что критика – это плохо. Нередко она оказывает неоценимую помощь – если правильно к ней относиться.
– Правильно – это как?
– Ты можешь сколько угодно злиться на комментатора, который насмехается над твоим тридцатым или сороковым результатом, а можешь задуматься: почему вообще получилось так, что ты занял 30 место? Чем больше мнений ты в этой ситуации услышишь, тем проще будет вычленить реальную причину неудачи. Тем более что от неудач в нашем виде спорта не застрахован никто.
– Вам когда-либо приходилось комплексовать, что все ваши золотые олимпийские медали – эстафетные?
– Помимо них у меня есть два индивидуальных серебра и бронза – думаю, это неплохая коллекция. Ну а то, что серебряные медали не стали золотыми, тому каждый раз была причина. В Альбервилле решающую роль сыграл мой единственный промах, из-за которого я проиграл 16 секунд Марку Кирхнеру в спринте, в Лиллехаммере отрыв от Сергея Чепикова оказался меньше всего шесть секунд, но это снова был отрыв не в мою пользу, хотя стреляли мы оба чисто. У меня с той гонки сохранилась фотография, сделанная на финишной отметке за секунду до того, как финишировал Чепиков: табло и мое имя на первой строке. Но Чепиков был на тех Играх объективно сильнее. В 1998 у меня в силу разных причин вообще не было шансов подняться на подиум, а в 2002 очень рассчитывал на индивидуальную гонку, но стал четвертым – непозволительно много мазал.
Другими словами, у меня было много возможностей, но далеко не все из них удалось реализовать.
– Непривычно слышать такое от человека, которого принято считать одним из самых успешных биатлонистов столетия. Всегда, кстати, хотела спросить: что вы чувствуете, когда приезжаете на стадион в Рупольдинге и проходите мимо памятника самому себе? Говорите ему мысленно: «Привет, Рикко?»
– Открою вам тайну: я всегда хожу на стадион другой дорогой.
Елена Вайцеховская, «Спорт-Экспресс»
Фото: СБР
Рикко Гросс: Если команда сохранит уверенность в себе, то мы будем сильны
