О легенде французского биатлона Рафаэле Пуаре можно снимать кино.
Он коллекционировал Большие хрустальные глобусы и восемь раз становился чемпионом мира.
Его зарубы с Бьорндаленом были интереснее голливудских драм.
Он закрутил красивый роман с примой биатлона 2000-х, а потом так же неожиданно развелся с ней спустя 13 лет брака.
Он тренировал сборную Беларуси, а после уволился, чтобы стать простым рабочим в Норвегии.
«Мне постоянно нужны новые вызовы», — поясняет Рафаэль.
Журналист SPORT.TUT.BY Виктория Ковальчук узнала у легенды биатлона, каково это — каждый раз круто менять свою жизнь. А также расспросила про Беларусь, белорусов и карантин в компании трех дочерей.
«Я не из тех отцов, которые приносят все на блюдечке с голубой каемочкой»
— Начнем с актуального. Где вас застала пандемия?
— Уже полтора месяца я нахожусь дома в Бергене в Норвегии. Рядом со мной — три мои дочки: Эмма, Анна и Лина. Они проводят поровну времени со мной и с мамой (бывшая жена Рафаэля — норвежская биатлонистка Лив-Грете Шельбрайд). Из-за коронавируса я не хожу на работу, а девочки — в школу, так что нам есть чем заняться дома.
При этом в Норвегии уже нет жестких запретов: можно жить почти полноценной жизнью. Но власти все же просят быть осторожнее.
— Каково это — остаться наедине с тремя взрослыми дочерьми на такой длительный срок?
— …(улыбается). Я наслаждаюсь. Мы очень близки с девочками, и я рад тому, что мы всегда вместе. Вместе ходим в походы, готовим еду и занимаемся домашними делами. Младшей Лине всего 11, средней Анне — 13, а старшей Эмме уже 17.
Они разные, но прекрасные дети. И никто не занимается биатлоном, чему я очень рад (смеется). Я сам провел 25 лет в спорте, и если бы кто-то из детей выбрал этот путь, мне пришлось бы следовать за ними и снова окунуться в разъезды. Хотя, конечно, я бы поддержал любой выбор.
— Какой Рафаэль Пуаре отец?
— Этот вопрос лучше задать дочкам. Но я стараюсь быть их другом, говорить обо всем и при этом с детства учить принимать самостоятельные решения и нести за них ответственность. Я не из тех отцов, которые приносят все на блюдечке с голубой каемочкой. Пытаюсь объяснять: чтобы чего-то достичь, надо приложить усилия.
А еще прививаю девочкам любовь к природе. Я совершенно не городской парень, да и мои дети тоже. С детства показываю им, как прекрасен мир вокруг. Если девочки научатся замечать красоту природы, то будут еще больше наслаждаться жизнью, расширять границы своего ума и тела.
«В биатлоне я был королем. Но мне захотелось новых вызовов»
— Расширять границы и бросать себе новые вызовы — ваша тема. Не знаю, есть ли еще биатлонисты, которые сменили столько профессий после завершения карьеры.
— Ха-ха, это правда. После ухода из профессионального спорта я три года проработал тренером и понял, что биатлона с меня достаточно.
На протяжении 25 лет я ездил в одни и те же места, встречался с одними и теми же людьми и обсуждал с ними те же самые вещи. В этом маленьком закрытом мире я был королем, и вся работа большой команды была подчинена моим результатам. Конечно, это огромная зона комфорта. Но в какой-то момент мне захотелось другой жизни: стабильной и при этом полной новых вызовов.
— Почему вас не увлекла тренерская работа?
— Когда я завершил карьеру, то чувствовал, что могу многое дать молодым биатлонистам и уберечь их от определенных ошибок. Я был полон энтузиазма. За личными консультациями ко мне обращались такие мотивированные спортсмены, как Тарьей Бё, Симон Фуркад, Даниель Бём, Мири Гесснер, и это было очень круто. Они знали, чего хотят, и черпали знания.
Но когда я начал работать с норвежской молодежной командой и увидел, что, условно говоря, из восьми спортсменов только один стремится стать лучшим, а семь остальных просто счастливы, что они в сборной, такое положение вещей меня расстраивало. Я сам был совсем другим спортсменом: постоянно бросал себе вызовы, задавал вопросы и задирал планку еще выше. Куда бы я ни приходил, мне хотелось показывать результат и прогресс. Так было и со сборной Беларуси.
— Почему у вас не сложилось в Беларуси?
— Я встретил там немало прекрасных людей: например тренера Александра Сымана, спортсменов, которые хотели учиться новому. Но в целом система белорусского биатлона оказалась очень закрытой и не готовой к переменам. Многие люди не хотели открываться новому опыту.
Некоторые в руководстве рассчитывали, что за год я смогу сделать из спортсменов чемпионов мира. Но это так не работает. На это должны уйти годы — 10−15 лет. Это отлично понимают в Норвегии и Франции, но не в Беларуси. У вас хотят получить результат здесь и сейчас. Люди не готовы ждать.
Я постоянно боролся и отстаивал свои идеи. Но спустя десять месяцев работы в Беларуси потерял мотивацию, понимая, что мне не дадут реализовать задуманное.
Этот период совпал с разводом с женой. Было тяжело, когда в поле битвы отныне превратилась не только работа, но и дом. Так что я решил, что самым правильным будет вернуться в Норвегию. Дочки нуждались в поддержке и опасались, что я могу переехать на родину во Францию. Мы досрочно расторгли контракт, и я уехал к ним, чтобы в первую очередь побыть отцом.
— Вы говорили, что белорусы боятся перемен. Можно парочку примеров?
— Сразу подчеркну, что я говорил про спорт, а не про политику. Не хочу смешивать эти вещи. Многие люди, которых я встречал, боялись перемен и держались за свои места из-за страха потерять работу, потому что это могло плохо сказаться на их семьях. Я понимал их позицию.
Работать со мной и поддерживать новую систему означало принимать на себя риски. Но большинство не хотело этого делать. Они держались за свою зарплату в сто долларов, которая для Норвегии, конечно, вообще ничто. Но такова реальность.
При этом я был шокирован, что некоторые позволяли себе прийти пьяными на работу и не боялись последствий. Я говорю не про спортсменов или моего помощника Александра Сымана, но про других тренеров. В Норвегии такое непозволительно. Если бы кто-то увидел пьяного тренера, его бы немедленно уволили и это бы сразу просочилось в медиа. А в Беларуси такое оказалось допустимо.
«Успехи белорусского биатлона? Домрачеву вынесем за скобки: она приехала из России готовой спортсменкой»
— Вы как-то говорили в интервью, что Беларусь лет на 20 отстает от других европейских стран.
— Извините (улыбается).
— Это не претензия, а просто желание уточнить: в чем именно мы недостаточно прогрессивны?
— На самом деле я не изменил своего мнения и сегодня. Люди из постсоветского пространства все еще скупают подгузники в Европе, потому что они там качественнее.
Когда я приехал в Беларусь, только один спортсмен в сборной говорил по-английски. Кажется, Евгений Абраменко. Для остальных ребят мы даже наняли учителя, но они не понимали, зачем им иностранный язык, и отказывались заниматься два раза в неделю. Конечно, для меня это было странно. Но Беларусь научила тому, что все мы разные и это надо уважать.
В спортивном плане Беларусь и Россия тоже пока позади, потому что вы продолжаете работать по тем же схемам, что и 20−30 лет назад. Мы снова возвращаемся к главной проблеме — страху перемен.
Та же Россия раньше была одной из сильнейших стран в биатлоне (мы не говорим сейчас про допинг). И где они оказались в итоге? Нигде. А Норвегия и Франция стали сильнейшими благодаря тренировочной системе, специалистам и философии. Я могу с уверенностью сказать, что французские и норвежские спортсмены не принимают никакого допинга. Их сила в системности и правильном подходе.
— С какими эмоциями вы сегодня наблюдаете за белорусским биатлоном?
— В последние годы мы видим заметный прогресс у девушек. Но не стоит забывать, как долго они к нему шли. А вот успехи Дарьи Домрачевой, я считаю, надо выносить за скобки. Во-первых, она не белоруска, ну или выросла не в Беларуси, а приехала к вам из России уже готовой спортсменкой.
Во-вторых, она сама по себе особенная и очень одаренная, как Мартен Фуркад или Йоханнес Бё. С такими способностями и талантом надо родиться. А остальным спортсменам нужны годы системной работы и правильный тренерский подход.
Если вы посмотрите на сборные Франции или Норвегии, то увидите, как они шаг за шагом выстраивали свои команды. Та же Франция не форсировала события и постепенно пришла к тому, что за 10 лет построила, пожалуй, лучшую в мире команду.
Возможно, пока Дарья Домрачева выступала, белорусскому биатлону было достаточно ее успехов. Но сейчас мы видим, что картина совсем другая.
— Прошло почти семь лет, как вы уехали из Беларуси. По итогу в памяти осталось больше позитива или негатива?
— Запомнил, что у вас вкусно и очень чисто (улыбается). После Норвегии Минск показался мне дешевым. Хотя все зависело от того места, куда ты зайдешь. В некоторых бутиках, например Adidas, или ресторанах цены были сопоставимы с норвежскими. Но поход в обычный супермаркет, конечно, обходился значительно дешевле, чем в Бергене. В Норвегии на жизнь надо минимум две тысячи долларов в месяц.
В целом в Беларуси у меня получился очень интересный опыт, и я точно не жалею о нем. Мой помощник Александр Сыман знакомил меня со своими минскими друзьями, приглашал в гости и был очень внимателен. Я даже отмечал Новый год в его доме. Помню, еще удивился, что в Беларуси такие небольшие квартиры по сравнению с норвежскими. Александр выделил мне отдельную спальню, а сам с женой и детьми спал на диване в гостиной. Мне было очень неудобно, но люди оказались невероятно гостеприимными. До сих пор благодарен за то, какой любовью они меня окружили.
«Я строил дороги и пахал под дождем и в жару с семи утра до семи вечера»
— После работы со сборной Беларуси вы оставили тренерство. Эти вещи как-то связаны?
— Нет, я не считаю опыт в Беларуси неудачным. И ни за что не скажу, что белорусы плохие люди. Просто я пришел к тому, что хочу попробовать в жизни что-то еще, помимо биатлона. У нас с Лив-Грете был отель, который нуждался в управлении. Так что я переключился на другую работу.
— Еще чуть позже вы устроились разнорабочим на нефтяную платформу в Северном море, потом пробовали себя экспертом на ТВ и даже занимались закладкой фундамента. Я ничего не забыла?
— Да уж, много ролей, но все они похожи в главном: они про «строительство», формирование нового себя с нуля. В спорте я стремился слепить из себя чемпиона. Но как только ты попадаешь в другую сферу, никому нет дела до того, что ты восьмикратный чемпион мира. Надо начинать все сначала, и это самое интересное в жизни.
— Какая из перечисленных работ далась тяжелее всего?
— Все они были непростыми. Помню, как я летел на вертолете на нефтяную платформу и понятия не имел, что меня там ждет. Мне предстояло провести 15 дней в одной локации, откуда почти никуда нельзя было выйти. А вокруг — жуткий шум и опасность.
Потом я занимался строительством дорог: пахал с семи утра до семи вечера — под дождем, в жару, в темноте и грязи. Это очень отличалось от всего, с чем я сталкивался в спорте (улыбается). В биатлоне у меня был статус, я был сам себе хозяин и король, там другие работали на меня, а не я на кого-то. И я счастливый человек, раз смог оказаться по обе стороны.
— Почему вы не захотели пойти по более простому пути и остаться там, где люди продолжили бы работать на вас?
— Конечно, я мог бы работать тренером или экспертом на ТВ и дальше. Но это не мой путь. Для меня работа — это не только способ зарабатывать деньги, это еще и мотивация развиваться и расти.
«В отличие от Фуркада, я не могу позволить себе не работать до конца жизни»
— После ухода из спорта Мартен Фуркад сказал, что может позволить себе не работать до конца жизни. Для вас работа — это вынужденная необходимость?
— В отличие от Мартена, я не могу вообще не работать. Во время карьеры я не задумывался о деньгах и каких-то накоплениях, а мечтал лишь стать лучшим в мире. Я не слишком вникал в финансовые вопросы и сделал парочку неудачных инвестиций с подачи определенных людей. Так что теперь должен работать, чтобы обеспечить себя и семью.
— Это правда, что в определенный период вы даже искали работу через Facebook?
— Да, я тогда остался без работы и переживал, что делать дальше. У меня действительно был стресс. Размышлял, что я умею, помимо спорта. Кажется, тогда я даже нашел что-то. Но сегодня уже вряд ли окажусь в подобной ситуации, потому что у меня все больше знакомств и предложения сами меня находят.
Я меняю работу каждые два-три года, и мне это нравится. 10 лет назад казалось, если ты часто меняешь работы, с тобой что-то не так. Но времена изменились, и теперь, если ты подолгу задерживаешься на одном месте, значит, ты не востребован на рынке.
— Чем вы занимаетесь сейчас?
— Уже год я работаю в строительной компании в Бергене. Она специализируется на строительстве разных объектов — от бассейнов и школ до жилых домов и дорог. Моя задача — налаживание коммуникации между заказчиками и исполнителями и контроль выполнения задач на разных площадках.
— Имя, которое вы заработали в биатлоне, помогает в работе?
— Я ненавижу, когда люди выезжают на своем имени. И никогда не смог бы продвигаться по службе за былые заслуги, только потому что я Рафаэль Пуаре. Мне нравится развивать свою личность и доказывать, что я достоин уважения, не только потому что я восьмикратный чемпион мира. С каждой новой должностью я наращиваю нетворкинг, знания, навыки и знакомства.
При этом иногда мой спортивный опыт помогает приводить удачные параллели и кейсы. Например, я очень часто демонстрирую партнерам фотофиниш своей прощальной гонки, где я проиграл Уле-Эйнару сантиметры. Показываю и напоминаю: сантиметры и мелочи могут решить очень многое.
— Всю жизнь мечтала задать вам вопрос: что вы испытывали после того прощального финиша? Злость на Бьорндалена, что он не дал уйти красиво?
— Конечно нет. Я понимаю его как спортсмена и рад, что борьба получилась такой ожесточенной. Если бы Уле просто пропустил меня вперед, я бы не обрадовался такой победе. А так мы получили историческую гонку, в которой до самых последних сантиметров за победу сражались три лучших биатлониста последних 15 лет на тот момент.
В том, что гонка обернулась для меня вторым местом, я могу винить только себя. Я часто пересматриваю ее и проматываю в голове, понимая, что должен был побеждать, ведь у меня была лучшая скорость.
Но эти считаные сантиметры — та дистанция, которая сохранялась между мной и Уле на протяжении всей карьеры. У него была лучшая команда, тренеры, сервис-бригада, а мне приходилось гнаться за ним и многому учиться самому. Но я очень благодарен Уле за интереснейшую борьбу в течение многих лет. Он мотивировал меня становиться лучше каждый день. И мы вместе творили историю.
«Мечтаю купить дом на юге Франции: в Норвегии все-таки не хватает солнца»
— Сегодня в Норвегии вы по-прежнему суперзвезда?
— Раньше меня узнавали больше, но мы не становимся моложе (смеется). Так что теперь в основном узнают мои ровесники, которые помнят классные гонки с моим участием. Но я могу спокойно ходить по улицам и не замечаю, что кто-то оборачивается. Норвежцы сами по себе очень сдержанные. Они подойдут к тебе в магазине или на улице, только если перед этим выпьют чего-нибудь покрепче (улыбается).
А вот во Франции у меня однажды приключился смешной случай. Я увидел на дороге человека, который голосовал. Подобрал его, мы разговорились, и когда он понял, что я — Рафаэль Пуаре, как закричит: «Ааа! Не может быть». Было очень забавно (смеется).
— Вам всего 45. За плечами фантастическая карьера, рядом три прекрасные дочки и любимая женщина. Что еще надо для счастья?
— Я уже очень счастливый человек. Но, конечно, есть определенные цели. Хочу обзавестись местом, про которое наконец скажу: это мой дом.
В последние годы я снова в разъездах: две недели провожу в Бергене с дочками, а затем на две недели уезжаю в другой город в часе езды отсюда, где живу со своей супругой Анной. Она работает в страховой компании, и у нее тоже трое детей от первого брака. Так что мы живем в таком режиме, чтобы успевать уделять внимание и воспитанию детей, и друг другу, и не смешивать все вместе.
А еще мечтаю купить жилье на юге Франции, где мы бы могли собираться всей семьей и наслаждаться солнцем. Все-таки я настоящий француз, который скучает по солнцу в Норвегии.
— Мне кажется, ваша жизнь — готовый сценарий для кино.
— Я сейчас как раз готовлю к публикации очень личную автобиографию. Там будет много историй, начиная с детских и заканчивая современным этапом жизни. Книга должна появиться в продаже в октябре. Сначала на французском, но если на нее будет спрос, то потом и на норвежском. Насчет английского пока не думал. Но у вас есть время освоить норвежский (улыбается).
