Имя Петра Пащенко уже давно на слуху среди поклонников биатлона. Предыдущие сезона у Пащенко складывались не всегда ровно, если брать этапы Кубка мира, то стартовал на них он всего дважды – весной 2016-го в Хантах и в прошлом сезоне в Тюмени. О том, с какими мыслями начинает Петр очередной олимпийский цикл, мы поговорили на сборе в Рамзау.
— Вы пришли в биатлон из лыжных гонок. Никогда не было сожаления, что сменили вид спорта?
— Я родом из Башкирии и хочу сказать, что лыжные гонки родились в Норвегии, а умерли как раз в Башкирии, причем уже давно. С условиями ситуация печальная, и вырваться из этого региона было нереально. И я очень рад, что получилось уйти в биатлон.
— А если бы условия оказались одинаковыми, потенциал для лыжных гонок был?
— Да. Даже в Башкирии у меня все неплохо получалось. Конечно, сложно говорить, насколько высоко я бы смог подняться как лыжник. Когда я бегал гонки, то спринты у меня выходили лучше, чем дистанционные старты. Но, глядя на габариты нынешних лыжников-спринтеров, думаю, что нужно добавлять килограммов пять чистых мышц. Тогда, может быть, я бы смог побороться. Хотя и марафоны в России я бегал, и тоже неплохо.
— На классических марафонах обычно идут дабл-полингом, для биатлониста это сложно?
— Все зависит от уровня марафона. В России чаще всего бегают коньком, классикой ходят уже серьезные гонки, Кубок России или зарубежные старты. Биатлонист, конечно, может пройти дистанцию одновременным бесшажным ходом, но вопрос в том, сумеет ли он навязать борьбу лидерам. Скорее всего, даже близко нет. Марафоны – это совершенно другой мир, там даже чистым лыжникам бывает непросто.
— Однако на сборе в Сочи вы поднимались одиннадцать километров в гору на роллерах дабл-полингом?
— Мы проделали очень много специальной работы, соответственно мышцы были к этому готовы. А вот руки нет, на них до сих пор мозоли, даже перчатки не спасли (смеется).
— Как вы восприняли подход, предложенный Анатолием Хованцевым: снижение объемов и рост специальной силовой подготовки?
— Я бы не сказал, что это какая-то экзотическая практика. Достаточно часто после олимпийского сезона делается снижение нагрузки, чтобы дать спортсменам отдохнуть, расслабиться. Зима все покажет, но в целом тренировочный процесс проходит достаточно легко.
— Знаю, вы на велосипеде много тренировались в предыдущие годы. Откуда это?
— У нас есть командные велосипеды – и шоссейные, и МТБ. В этом сезоне их использовали мало, а раньше, да, часто применяли. Несмотря на то, что неплохо чувствую себя в кроссах, бегать я не люблю.
Если исключить лыжные виды, то, скорее всего, был бы велогонщиком. Это очень тяжелый вид спорта, самый тяжелый в мире, мне нравится его смотреть. Когда идет «Тур де Франс», стараюсь следить хотя бы за хайлайтами или в записи за тем, как идет гонка. И если бы этап «Тура» или «Джиро» проходил в пределах двухсот километров от места проведения сбора, то я обязательно попытался бы вырваться, чтобы посмотреть вживую.
— Мы оба левши, но вас переучивали. Когда это началось и почему?
— Какой-то серьезной задачи обязательно меня переучить не было. Просто родители хотели, чтобы я правильно держал ложку и вилку, а затем мама занималась со мной чистописанием. В результате я могу писать как левой, так и правой рукой, более того, в школе мне было очень удобно, потому что в одной руке была ручка, а в другой карандаш.
— Когда пришли в биатлон, вопрос руки, получается, не стоял?
— Он не стоял прежде всего потому, что в России нет оружия под левую руку. На момент, когда я пришел, это 2011–2012 год, у нас в стране никто не стрелял с левой руки. Оружия тоже не выпускалось, только сейчас «Ижмаш» начал производить вариант для левшей. В Европе с этим проще, у них левши встречаются достаточно часто, в том числе и в элите. Самый известный – австриец Симон Эдер, но есть и менее именитые спортсмены.
— Сейчас есть возможность получить оружие для левши. Нет идеи попробовать?
— Мой отец очень хорошо стреляет. Несколько раз он приходил на тренировки и смотрел, как я работаю на рубеже, после чего сказал, что у меня неплохо получается, но с правой стороны я никогда не буду так же хорошо стрелять, как с левой. Мы поговорили с личным тренером и поняли, что времени на смену руки нет. Для этого нужно потратить сезон, и как я буду по ходу этого сезона стрелять – непонятно. А теперь уже кажется, что еще чуть-чуть и я добьюсь хорошего качества стрельбы с правой руки, и смысл что-то менять исчезнет.
— Летний ЧМ в Нове-Место-на-Мораве. Четыре промаха в каждой гонке. Это и есть «еще чуть-чуть»?
— Тут имеется объективная причина. В этом году я полностью поменял оружие. Раньше работал с продукцией «Ижмаша», а теперь перешел на Anschütz. У нового оружия помимо совершенно другой затворной группы более легкий ствол, и к этому пришлось приспосабливаться. Были сомнения, не лучше ли вернуться к старому оружию, но на сборе в Сочи все начало нормализовываться. А на ЧР в Тюмени все прошло уже хорошо, если не считать эстафеты.
— Почему решили поменять оружие?
— Хотелось добавить в лежке. Дело в том, что когда ты стреляешь из «Ижмаша», то при перезарядке кисть постоянно уходит с рукояти, это особенность затворного механизма. У Anschütz этой проблемы нет, и кисть сохраняет положение, экономя время на подготовку следующего выстрела. Для меня это важно, и, как показала практика, смена оказалась оправданной: в лежке я стал стрелять на 5-6 секунд быстрее. В прошлом году отрабатывал ее за 35 секунд, сейчас – за 30-31. К сезону планируем еще чуть добавить в качестве.
— Насколько сильно приходится биатлонистам дорабатывать оружие, помимо ложи?
— Я очень много общаюсь с Тимофеем Лапшиным, и он далеко, на мой взгляд, ушел в доработке оружия. Тимофей решил, что центр тяжести винтовки нужно смещать максимально близко к себе, это позволит лучше ей управлять. Он сместил затворную часть, но в результате при перезарядке та начала бить ему в скулу. Пришлось поднимать прицельную линию, чтобы решить проблему.
— Судя по соцсетям, вы едва не скормили инспектора допинг-контроля медведю. Что там было?
— Я находился дома в Межгорье, на отдыхе. Город закрытый, и еще в прошлом году с доступом туда допинг-контроля возникали сложности. Решения было два: либо я каждое утро еду на КПП и час сижу там в ожидании возможного допинг-контроля, а до КПП мне от дома десять километров; либо живу за пределами города, там, где с доступом нет проблем. В результате я, приезжая домой, стараюсь жить за городом, на даче родителей. Место отличное, только вот дороги туда практически нет, на что я постоянно указываю допинг-контролю при заполнении информации о местонахождении.
И вот звонит инспектор, говорит, что не может до меня добраться. Спрашивает, где я, а я в свою очередь спрашиваю, где он и на какой машине. Принимаем решение, что я сам выезжаю к нему навстречу. Добрался до застрявшего инспектора, а он мне рассказал, что, пытаясь выполнить свою работу, после того как машина застряла, пошел пешком. Но это же территория Южноуральского заповедника, там много медведей. Столкнувшись с одним из них, инспектор решил уже не рисковать и позвонил мне. Тест я сдал, проблем не возникло. И инспектор вернулся домой целым.
— В прошлом сезоне вы были лучшим из наших на нескольких этапах Кубка IBU, попадали в шестерку в Осрблье и Арбере, но не вызывались в основу до самой весны, до этапа в Тюмени. Почему?
— Думаю, это было связано с некоторой нестабильностью. Я не мог удержать качество выступлений более чем на двух этапах подряд, что и не устраивало руководство. Других причин, по которым меня не вызывали, не нахожу.
Случались и болезни, конечно. Как раз на «Ижевской винтовке» заразился, а мне тогда давали возможность поехать на кубки мира. Вместо этого я провалялся неделю с температурой, сильно похудел. Это было что-то серьезное, я никак не мог поправиться и пришел в себя только весной, на чемпионате России.
— Какие мысли были в тот момент, когда лежали больной?
— В спорте есть такое выражение: «Болезнь спортсмена – вина самого спортсмена». И каждый раз, когда я его слышу, то мне больно. У моего организма есть какая-то особенность, связанная с иммунитетом, во всяком случае была раньше. И зачастую я заболевал совершенно без причины, без повода. Делал все правильно, но все равно цеплял заразу. В такие моменты начинаешь задумываться, что же ты сделал не так, прокручиваешь все в голове. И не можешь найти объяснение. А затем тебе пишут друзья, что на гонку приехало сто человек, но на старт вышло лишь шестьдесят, а после гонки заболели еще тридцать. И ты уже думаешь, а стоило ли вообще туда ехать?
— После подобных инцидентов начинается паранойя в плане страха заболеть?
— Я бы назвал это профессиональным отношением к делу, ты отсекаешь моменты, которые могут стать причиной болезни, просто минимализируешь вообще все возможные сценарии.
— Велогонщик Иван Бассо при подготовке к «Джиро д’Италия» несколько месяцев не включал в машине кондиционер и ездил с закрытыми окнами, боясь сквозняков. Знакомо?
— Конечно, я часто ощущаю, что после кондиционера в носоглотке начинают появляться неприятные ощущения. Бывает, что ты перед стартом уже сам начинаешь искать какие-то проявления болезни, тебе кажется, что болезнь где-то рядом.
— Как подходите к этому сезону?
— К сезону все подходят с максимальными планами, но этой весной, когда в предыдущую зиму у меня много чего не получилось и порой до подиума не хватало всего одного выстрела, в голове была мысль о прекращении карьеры. Я поговорил с тренером, родителями, друзьями, которые убедили меня, что все будет хорошо. И чем ближе я подхожу к предстоящей зиме, тем больше появляется мотивации. Заранее выстроить конкретные планы не удастся, нужно дождаться отбора, пробежать его и главное – не заболеть.
— Когда весной были мысли о том, чтобы завязать, должны были появиться мысли о том, чем заниматься дальше. Так чем?
— Я люблю спорт и биатлон, которому отдал много лет. Но мысли были, что, если что-то не получится, то, наверное, долгое время не буду подходить к телевизору и на все это смотреть. Другое дело, что работать тренером на данном этапе я не готов. Да, иногда консультирую своих друзей-любителей, но это не то. Скорее всего, открою маленькую фирму, займусь бизнесом. Весной я прокручивал все это в голове и понимал, что если я сейчас остановлюсь, сверну с пути, то уже, вероятно, не смогу на него вернуться. Мне 27 лет, еще один олимпийский цикл для меня вполне реален.
— Трассы этого сезона знакомы?
— Поклюка – да, как и Хохфильцен. Контиолахти, где будет чемпионат мира, — тоже.
— Чемпионат мира будет в Эстерсунде.
— Ну вот, видите, как я серьезно отношусь к чемпионату мира! Мне, в принципе, нет разницы, где он пройдет (смеется). Но вы не подумайте, что я не собираюсь его бежать!
