Появление Павла Ростовцева в качестве тренера в женской биатлонной сборной было, пожалуй, наиболее неожиданной из всех перемен, совершенных в тренерском штабе. Вплоть до начала нынешнего сезона трехкратный чемпион мира и вице-чемпион Олимпийских игр в Турине являлся полномочным представителем губернатора Красноярского края, и, по отзывам знающих его людей, совершенно не собирался возвращаться в спорт. Тем не менее, это произошло.
ПРОБЛЕМЫ ОТОПИТЕЛЬНОГО СЕЗОНА
— Павел, я правильно понимаю, что ваша работа в Красноярске никаким образом не была связана со спортом?
— Абсолютно. С точки зрения карьеры чиновника, это скорее можно назвать плюсом. У меня было куда больше как обязанностей, так и полномочий.
В состав округа входили 11 муниципальных образований, и я должен был контролировать там исполнение поручений губернатора, формировать предложения для губернатора по кадровой политике, организовывать взаимодействие органов местного самоуправления с правительством Красноярского края и так далее. Если говорить более человеческим языком, я обязан был знать все проблемы своей территории, реагировать на них, согласовывать механизмы решений с краевым руководством и, соответственно, способствовать скорейшему устранению возникающих проблем.
Для меня это было очень хорошей школой в плане общения с людьми, налаживания контактов на самых разных уровнях. Например, когда я вступил в должность, первым делом пришлось решать проблему, связанную с предстоящим наступлением отопительного сезона. Если конкретно, то одна из котельных, прежде находившаяся в федеральной собственности, была передана Красноярскому краю. А те, кто осуществлял ее эксплуатацию, не обладали, как выяснилось, достаточными возможностями, чтобы подготовить котельную к зиме.
Надо понимать, что такое вопрос отопления для этой части страны. Естественно, жители поселка забили тревогу.
Для решения вопроса нужно было посадить за стол переговоров множество самых разных должностных лиц. И добиться того, чтобы все они договорились между собой. Когда это удалось, я почувствовал большое удовлетворение от того, что не просто сумел разобраться в ситуации, но и добился ее успешного разрешения.
— Занимаясь всеми этими вопросами, вы продолжали общаться со спортсменами хотя бы в частном порядке?
— В основном с биатлонистами. Когда уходил из министерства спорта на новую должность, губернатор Красноярского края (тогда им был Александр Хлопонин) сразу сказал мне, что ждет инициатив, не только связанных со спортом, а куда более широких. Единственное, о чем я тогда попросил, — оставить за мной право курировать Академию биатлона, которую после Игр в Турине мы задумали создать в Красноярском крае.
Еще — в качестве хобби — с удовольствием ходил на матчи красноярского «Енисея» по хоккею с мячом, поскольку в свое время стоял у истоков возрождения и подъема этой команды. Заглядывал и к баскетболистам, летом выбирался на регби и футбол.
ВИЗИТЫ ПО ПРИГЛАШЕНИЮ
— Как удавалось при столь насыщенном графике выкраивать время на воспитание сыновей?
— С одной стороны, мой рабочий день никогда не был лимитирован — я в любой момент был готов сорваться с места и выехать на тот или иной объект. С другой — эта работа не требовала моего присутствия в кабинете от звонка и до звонка. Регулярно забирать младшего сына из садика я, конечно, не мог, но занимался с детьми достаточно много.
На соревнования по биатлону выбирался редко. Единственное, что удалось, — посетить в этом году во время отпуска этап Кубка мира в Рупольдинге. У нас с друзьями сложилась достаточно обширная отпускная программа, вот я и настоял, чтобы мы обязательно заехали в Рупольдинг на биатлон — благо соревнования идеально вписались в наш отпускной маршрут.
— Какой вам показалась тогдашняя обстановка в команде?
— Я мало общался с ребятами, поскольку считаю, что посторонних людей во время соревнований в команде быть не должно. В категорию «посторонних» я в данном случае отношу всех, кто не работает с командой на постоянной основе. Особенно это принципиально во время таких соревнований, как чемпионат мира, когда напряженность по сравнению с любым другим турниром возрастает в несколько раз. По себе знаю, что общение даже с очень приятными людьми отнимает у спортсмена немало энергии.
На чемпионате мира в Ханты-Мансийске я зашел к ребятам в домик всего один раз — после того, как они стали вторыми в эстафете. И то по их приглашению.
— Тогда вы уже допускали для себя возможность, что вернетесь в сборную тренером?
— Даже не думал об этом. Приехал в Ханты-Мансийск по инициативе СБР. Было очень приятно, что федерация вспомнила обо всех ветеранах и пригласила их на чемпионат мира за свой счет. Но чувствовал себя самым обычным туристом.
— Кто именно стал инициатором вашего прихода в сборную?
— Называть имя я по этическим причинам не хотел бы. Сначала это был звонок по телефону. С вопросом, не хочу ли я вернуться в спорт. Я сказал, что в принципе готов об этом поговорить, хотя, если честно, не придал разговору большого значения.
Потом меня пригласили в Москву на встречу в СБР. Я выслушал позицию руководства относительно моей возможной роли в команде и понял, что нужно принимать решение.
— Думали долго?
— Времени на обдумывание мне предоставили не так много. Безусловно, прежде всего я обсудил предложение дома со своей семьей. Понятно ведь было, что дальнейшая моя жизнь, если я приму предложение СБР, потребует бесконечных разъездов. Если бы домашние сказали, что не готовы к этому, закрыл бы эту тему сразу.
Со старшим сыном я тоже все обсудил. Сашке сейчас 11 лет. Когда он услышал, что я хочу вернуться в сборную, то совсем по-взрослому сказал: «Папа, соглашайся. Можешь быть спокоен: я тебя не подведу».
Наверное, это даже хорошо, что у меня было не так много времени. Я сказал «да» и почувствовал себя счастливым человеком. В точности по поговорке, что счастливый человек — это тот, кто не сомневается в правильности своих решений.
— С прежнего места работы вас отпустили легко?
— Естественно, такой шаг был бы невозможен без договоренности с нынешним губернатором Красноярского края Львом Кузнецовым, но и этот вопрос благодаря руководству СБР удалось решить. В свой последний рабочий день я получил официальную благодарность от губернатора за свою работу, в связи с чем мне даже сделали специальную запись в трудовой книжке. Считаю, что это очень высокая оценка моей работы в Красноярске.
— Результаты российской сборной в прошедшем сезоне порой вызывали у болельщиков состояние, близкое к ужасу. А какие чувства испытывали вы как профессионал?
— Для того чтобы делать профессиональные выводы, нужно знать множество деталей: как тренировались люди, болел ли кто и если да, то чем именно, как обстоит дело с инвентарем — едут или не едут лыжи, что с патронами, каковы были результаты отстрела… Такие вещи, как правило, никогда не выносятся в прессу, но без знания подобных нюансов невозможно составить полную картину происходящего.
Конечно, никакого удовлетворения результатами у меня не было. Тем более что даже совсем далекие от спорта люди в Красноярске постоянно терзали меня вопросами: что происходит? Почему не бегут-то?
— И что вы им отвечали?
— Всеми силами старался уйти от прямого ответа. Говорил, что в послеолимпийский год бывает очень трудно выступать, заставлять себя работать, настраиваться на новые соревнования… В какой-то степени это действительно так. В такие сезоны проявлять себя, как мне кажется, должны прежде всего молодые спортсмены.
КАМЕНЬ ОТ ЧУДОВА
— Вы закончили свою спортивную карьеру сразу после Игр в Турине?
— Нет. Я прекрасно понимал, что до Игр в Ванкувере уже не доживу. Что настало время заканчивать. Тем не менее планировал побегать как минимум еще один сезон, а возможно, попытаться попасть в состав команды и выступить на чемпионате мира в Антерсельве. И потом уже уйти.
Но сразу после того, как мы вернулись из Турина в Красноярск, губернатор Хлопонин пригласил нас с Олей и Валерием Медведцевыми к себе и сказал, что очень хочет услышать от нас предложения: как сделать, чтобы биатлон стал визитной карточкой Красноярского края. Чтобы он не зачах после нашего ухода из спорта. Чем больше я об этом думал, тем больше мне нравилась идея губернатора. Именно тогда родился проект Академии биатлона.
Когда летом я возобновил тренировки, то параллельно продолжал работать над созданием академии. Вместе с коллегами мы готовили различные документы, определяли бюджет, штатное расписание — планировали, что с нового года академия начнет функционировать. А в ноябре мне неожиданно поступило предложение возглавить в Красноярском крае Агентство по спорту. Так я и стал чиновником.
— Как, кстати, вы расценили свое собственное выступление в Турине?
— Понимал, что сделал все, на что был способен. Как говорится, полностью реализовал все свои возможности. Не стал олимпийским чемпионом, но тут уж ничего не поделаешь, бывает. Что касается личных гонок, то я вполне отдавал себе отчет, что в силу возраста и травм мне уже очень сложно на равных бороться с лидерами. Должно было уж совсем по-крупному повезти, чтобы завоевал медаль. А вот в эстафете, считаю, отработал очень хорошо: отыграл 20 секунд на финишном круге у Свена Фишера, команда переместилась с седьмого или восьмого места на второе, и перед нами реально забрезжила перспектива медалей. Получили в итоге серебро.
— Меня, признаться, очень сильно удивило интервью Максима Чудова о том, что эстафетный состав в Турине определялся чуть ли не за деньги. До вас эти слова доходили?
— Только из прессы. Каждый, конечно, имеет право на свое мнение, но могу честно признаться, что ни в какие дискуссии относительно эстафетного состава я на тех Играх просто не влезал. Мне сказали готовиться, и я полностью сконцентрировался на собственной подготовке к старту, максимально ограничив общение с кем бы то ни было — чтобы не распылять энергию.
За тренеров мне потом было обидно, не скрою. Потому что слова Максима выглядели прежде всего камнем именно в их огород.
— Вы осуждаете Чудова?
— Нет. Просто считаю, что все то, что человек говорит вслух, не важно, в позитивном ключе или негативном, обязательно возвращается обратно. И за все сказанное рано или поздно приходится нести ответственность.
Я и девчонкам постоянно втолковываю: нужно стараться во всем находить позитив. Ни к чему накапливать в себе раздражение и уж тем более выражать его вслух.
РОЛЬ ВТОРОГО ПЛАНА
— Как вам обрисовали ваш круг обязанностей в команде, приглашая работать?
— Я с самого начала четко понимал, что мне отведена в команде роль второго плана. Что главная моя задача на первых порах быть связующим звеном между старшим тренером Вольфгангом Пихлером и спортсменками сборной. То, что у меня вообще не имелось никакого предыдущего опыта тренерской работы, я в какой-то момент даже стал считать своим плюсом: не было «замыленного» взгляда, я не чувствовал себя заложником каких-то устоявшихся мнений. Начинал работу с чистого листа и был готов воспринимать любую информацию. И уж тем более — методику, которая на сегодняшний день признана одной из самых передовых в мире. Результаты, которых на протяжении достаточно большого количества лет добивался со своими спортсменами Пихлер, наглядно об этом свидетельствуют.
— Насколько отличается то, что предлагает Пихлер, от методик, по которым тренировались российские биатлонисты вашего поколения?
— Кардинальных отличий нет. Но я, например, сразу почувствовал, что очень большое внимание Пихлер уделяет работе в различных зонах интенсивности с самого начала сезона. В той системе, в которой вырос я, всегда считалось, что первым делом нужно наработать объем, а потом уже, ближе к осени, переходить к более интенсивной скоростной работе. Не могу сказать, что у нас никогда не было таких нагрузок, как предлагает Вольфганг, но то, что их никогда не было в мае — июне, — факт.
При этом работа носит самый различный характер. Есть тренировки на абсолютную силу, есть достаточно интенсивные кроссы, задача которых — повышение способности организма к максимальному потреблению кислорода, есть длительная нагрузка на выносливость типа велопробегов длительностью по четыре часа и более, как мы постоянно ездили на Кипре. Здесь, в Рупольдинге, мы обнаружили благодаря Пихлеру множество фантастически красивых мест, бегать по которым — большое удовольствие, даже если этот бег длится более двух часов. Причем я вижу, что Вольфганг досконально контролирует как нагрузку, так и процессы восстановления. Когда смотришь на план недельного цикла тренировок, становится совершенно понятно, по какому принципу строится работа, зачем нужно то или иное упражнение.
— Насколько авторитарен Пихлер как тренер?
— Абсолютно не авторитарен. С ним очень приятно работать в том плане, что даже при наличии четко расписанного плана тренировок этот план не декларируется как догма. Корректировки вносятся как минимум дважды в день — в соответствии с состоянием спортсменок. Утром и вечером девочки сдают кровь на биохимию — соответственно, тренер видит, насколько загружен организм каждой спортсменки, насколько быстро идет восстановление и насколько готовы сами девочки продолжать работать на таком уровне.
Когда мы все это обсуждаем, Пихлер в обязательном порядке интересуется мнением всех специалистов, работающих с командой. Выслушивает всех, страшно любит дискутировать и, что немаловажно, умеет втянуть в эти дискуссии всех присутствующих. Последнее слово, безусловно, остается за ним, но никогда свои решения он не принимает в одиночку.
— В одну из таких дискуссий он успел втянуть даже меня, рассказывая о своих взглядах на самостоятельность спортсменок.
— Это в представлении Пихлера одна из важных тем. На одном из первых же собраний он сказал, что команда — не детский сад. Бессмысленно работать со спортсменом, если тот не понимает, чего хочет добиться, и не стремится к этому. Еще очень важно, чтобы спортсмен четко понимал, зачем нужна та или иная тренировка. Тренер, какой бы он ни был великий, может только помочь в этой работе.
— Наблюдая за командой, вы не чувствуете протеста со стороны более титулованных спортсменок из-за того, что их ставят на одну доску с новичками?
— В любом коллективе должен быть лидер, и он всегда есть. Формальный или неформальный — не важно. В спорте это лидерство проявляется в первую очередь в тренировках. Понятно, что все спортсмены разные. Кто-то более талантлив, кто-то более титулован. Но считаю, что позиция Пихлера верная. Для нас, тренеров, все девочки равны. Если в прошлом сезоне кто-то из них показывал более высокие результаты, это совершенно не означает, что в новом сезоне такой спортсменке будет уделяться больше внимания.
— Но вы же не будете возражать, что в некоторых сквозит внутреннее величие?
— Не буду говорить, что этого однозначно нет. В то же время не могу сказать, что сталкивался с какими-то внешними проявлениями «звездности». Никто из девочек никаких небрежностей в этом отношении себе не позволяет. Соответственно, в команде с самого начала сложилась очень хорошая внутренняя атмосфера.
ДИНАМИКА К СБЛИЖЕНИЮ
— Насколько ваши спортсменки стремятся к общению с Пихлером вне тренировок?
— Сейчас это стремление заметно больше, чем было вначале. Все-таки Вольфганг — иностранец, человек с иным менталитетом, старший тренер опять же. Поэтому первое время девочки держались настороженно. Но динамика к сближению налицо.
Каждый вечер мы проводим своего рода мини-собрания, на которых не бывает посторонних. Обсуждаем, как прошел день, советуемся, даем рекомендации, на что обратить внимание на очередной тренировке. Сам Пихлер очень сильно расположен к общению с командой. Мне в силу обязанностей приходится общаться с ним чаще, он постоянно рассказывает о своей жизни, предыдущей работе, местных обычаях. Очень интересуется укладом жизни в России. Последний раз, например, мы обсуждали с ним свадебные традиции.
Еще я заметил, что Вольфгангу страшно нравится, когда девочки о чем-то его спрашивают. Когда он что-то объясняет, у него есть привычка по несколько раз повторять одну и ту же мысль — чтобы убедиться, что человек его понял. Так что на сегодняшний день страха перед Пихлером нет ни у одного человека в команде. Он не диктатор, абсолютно адекватен, хотя есть вещи, на которых он жестко настаивает. Например, на том, что во время велосипедных или лыжероллерных тренировок у спортсменок не должно быть никаких плееров. Потому что работать на шоссе, не слыша, что происходит вокруг, опасно. Одним словом, главный принцип работы заключается в том, что порядок бьет класс.
— Со старшим братом Пихлера Клаусом, который уже много лет является бургомистром Рупольдинга, вы знакомы?
— Пока нет, но Вольфганг много о нем рассказывал. Чаще в шутливой форме. Когда я сказал ему, что одна из самых больших проблем чиновника в России — это ежедневный разбор поступающей почты, он очень оживился. И сказал, что обязательно должен свести меня со своим братом, потому что уверен, нам найдется что обсудить: у того совершенно аналогичные проблемы с письмами граждан и совершенно непостижимо, как он успевает с этой корреспонденцией справляться. Чиновничья работа в этом отношении в общем-то везде одинакова.
— При нашей первой встрече в Рупольдинге вы сказали, что у Пихлера каждый член тренерского штаба имеет свою персональную зону ответственности. В чем заключается ваша?
— Помимо координации между старшим тренером и остальными членами сборной я отвечаю за некую системность работы сборной. Плюс — за все, что связано со стрелковой подготовкой. Это патроны, их приобретение, отстрел, запчасти для винтовок, присутствие на том или ином сборе оружейника… Стрелковые тренировки мы обсуждаем совместно с Пихлером, и он с удовольствием принимает то, что я говорю.
Стрельба — поистине безграничная область подготовки. И очень индивидуальная. Совершенно не обязательно без передышки стрелять по мишеням, бегая на пульсе 200. Есть множество способов добавить тренировке интенсивности, используя достаточно простые решения. Например, в Рупольдинге я попросил нашего оружейника Александра Пономарева пофотографировать девочек во время стрельбы, для того чтобы более наглядно видеть некоторые сугубо технические аспекты: кто как держит рукоятку, кто как обрабатывает курок. Для спортсменок это дополнительный раздражитель: нужно концентрироваться на мишени, а тут человек почти вплотную подходит плюс еще и вспышка… Начинаются капризы. Мол, уберите фотографа, он нам мешает. При этом все прекрасно понимают, что зимой, когда начнутся старты, всем придется столкнуться с проблемами именно такого рода. Значит, имеет смысл привыкать не обращать внимания на помехи уже сейчас.
— А как вы видите свою дальнейшую жизнь?
Пока у меня есть относительная ясность только в отношении тех трех лет работы со сборной, на которые заключен контракт с СБР. Для тренера это достаточно большой срок. Планировать, что и как будет дальше, в определенной степени бессмысленно. Поживем — увидим.
Елена Вайцеховская,
«Спорт-Экспресс»
