Елена ВАЙЦЕХОВСКАЯ, «Спорт-Экспресс»
13 февраля знаменитая российская биатлонистка Ольга Пылева завоевала серебро Игр в Турине на 15-километровой дистанции, но уже через несколько дней была лишена этой медали и дисквалифицирована за употребление запрещенного препарата карфедона. Так или иначе, Олимпиада-2006 должна была стать для Пылевой последней. Однако недавно появилась новая информация: олимпийская чемпионка Солт-Лейк-Сити собирается после дисквалификации вернуться в биатлон, чтобы выступить на Играх-2010 в Ванкувере. Это, собственно, и заставило разыскать спортсменку.
КРАСНОЯРСК
В Красноярск я летела без всякой уверенности, что интервью с биатлонисткой и ее мужем и тренером — олимпийским чемпионом Калгари Валерием Медведцевым — состоится. В телефонном разговоре, состоявшемся за день до вылета, Пылева не скрывала огорчения:
— Ну зачем вы мне позвонили? Только улеглось все в душе, так снова все ворошить придется. Ничего нового я вам не скажу, лишь время напрасно потеряете.
Я попыталась объяснить, что поводом для звонка стало заявление одного из руководителей ОКР о намерении Пылевой вернуться в спорт, и тут в голосе Ольги послышалось уже раздражение:
— Кто им вообще дал право решать все за меня? Хотя бы номер набрали, поинтересовались, как вообще живу. Никому дела до этого нет…
Короче, когда самолет в семь утра приземлился в Красноярске и среди встречающих не обнаружилось ни Пылевой, ни Медведцева, я вдруг поняла, что подсознательно ждала именно такого поворота событий. И вместо того, чтобы разозлиться или расстроиться, стала перебирать в голове варианты: отправиться обратно этим же самолетом или подождать до вечера.
Тут-то и раздался звонок: в телефонной трубке я услышала голос Пылевой. А через несколько минут на стоянку въехала ее машина.
— Ну как вы могли подумать, что мы вас не встретим? Даже если бы номера рейса не знали, все равно приехали бы. Просто немного не рассчитали время: в городе, видимо, какой-то милицейский рейд — трижды останавливали, проверяли документы. Сейчас домой доберемся, позавтракаем. Какие-то еще дела у вас в Красноярске есть? Нет? Так вы и правда только ради меня приехали? Надо же… Хотя, честно вам скажу, ваш первый звонок на домашний телефон застал нас просто чудом. Мы с Валерой сейчас достраиваем дом и почти все время проводим за городом. В квартиру в тот день заехали буквально на пару минут…
Квартира, расположенная в одном из кирпичных домов престижного района города, очаровала с первого взгляда. Продуманная планировка, идеально подобранные тона, пространство, пронизанное удивительной гармонией и уютом. Словом, дом, который любят хозяева и который, как живое существо, отвечает им взаимностью.
— Когда эти дома построили, я, помню, смотрела на них и думала: «Надо же, кому-то повезет в них жить, — стала вспоминать Ольга. — А в 2002-м после победы на Играх в Солт-Лейк-Сити меня принимали руководители города вместе с тогдашним губернатором Александром Лебедем и спросили, чего я больше хочу: получить дом в Бородине или квартиру, — в Красноярске. Я растерялась страшно. Мне хотелось в Красноярск, но казалось, что если скажу об этом вслух, то тем самым предам Бородино, где выросла. Даже зажмурилась — и чуть ли не шепотом сказала: «Квартиру». Меня снова спрашивают: «Что еще хочешь?» «Господи, — думаю, — что еще хотеть можно?» А кто-то из присутствующих подсказывает: «Ну тебе же, наверное, на чем-то ездить нужно? Какая машина нравится?»
Я в полном шоке была. Не ожидала ничего подобного. Когда уже прощаться стали, Лебедь вдруг мне говорит: «Для олимпийцев еще официальный прием будет. Там тебе какой подарок получить хочется?» Тут я окончательно растерялась. И квартира, и машина, а меня еще и про подарок спрашивают. Лебедь, как мне показалось, рассердился даже: «Ну не открытку же тебе перед народом дарить? Хочешь домашний кинотеатр?»
А на следующий день после той церемонии Александр Иванович разбился… Вот телевизор у нас стоит — как память о нем.
…В этой обстановке какой-то абсолютной отстраненности от спорта, городской суеты и промозглой весенней прохлады за окном совершенно не хотелось заводить разговор о неприятных событиях Турина. В самолете я много думала о том, что в истории с дисквалификацией Пылевой, как и в любой другой, которые за последние несколько десятков лет случались в спорте неоднократно, нет однозначно правых или виноватых. Каждый в глубине души считает себя правым по-своему. Но даже когда вина, пусть нечаянная, налицо и трудно найти оправдание, можно попробовать понять человека. Ведь по спортсмену, особенно если он — звезда, публичный позор бьет наотмашь. Это обостряет обиды, чувства, лишает объективности. Живые ведь люди…
Словно почувствовав мои колебания, Ольга начала разговор сама:
— Не представляете, в каком состоянии я вернулась из Турина домой. Года за два до Игр давала интервью на одном из красноярских телеканалов. Меня тогда спросили, осуждаю ли я спортсменов, которые принимают запрещенные препараты. Я сказала, что вообще никого и никогда не осуждаю. А за себя в этом вопросе спокойна, потому что знаю, что люди, с которыми работаю, никогда не поставят меня под удар. Вижу как постоянно и уже не первый год беспокоится о моем здоровье врач Нина Виноградова, муж, который прежде всего смотрит на меня не как на спортсменку, а как на любимую жену — человека, который ему очень дорог. Кроме этого у меня ребенок в школе учится, где всю нашу семью хорошо знают и одноклассники, и их родители. Да и вообще в городе меня очень любят. Неужели я смогу пойти на то, чтобы все это разрушить?
А в Турине, когда после первой гонки я готовилась к спринту, Валеру куда-то вызвал доктор. Потом муж вернулся и спросил: «Ты уже знаешь?»
Я была в шоке. Подумала, что хотела бы провалиться сквозь землю. Такой позор… Все, что происходило потом, воспринимала как в тумане. Помню, стала просить прощения у врача команды. У Польховского (старший тренер женской сборной. — Е.В.). Понимала, что тень на всю команду бросила. Сразу какие-то мысли бредовые в голову полезли. Что нужно во что бы то ни стало немедленно что-то сделать. Уехать, на старт не выйти… Что угодно, лишь бы эта ситуация не выходила наружу. Вспомнила почему-то Лену Вяльбе — как на чемпионате мира в Тронхейме после дисквалификации Любы Егоровой она выступала перед королем и зрителями на стадионе. Я и сама готова была просить прощения у всех сразу. Говорила без остановки: «Ну давайте хоть что-нибудь сделаем». А оказалось, что уже ничего нельзя изменить…
О том, что меня могут дисквалифицировать на два года, вообще в тот момент не думала. Казалось, что уже ничего не может быть хуже того, что у меня забрали медаль — я отдала ее в тот же день.
— Говорят, нынешний губернатор Красноярского края Александр Хлопонин сильно поддержал вас после возвращения из Турина.
— Это действительно так. Мне он сказал, чтобы я не отчаивалась. Что надо просто дождаться очередного конгресса Международного союза биатлонистов (IBU. — Е.В.) И что самое неправильное — поднимать шумиху, как это произошло после дисквалификации Ларисы Лазутиной и Ольги Даниловой в Солт-Лейк-Сити. А то появляются адвокаты, ничего не понимающие, и все становится только хуже…
ТУРИН
Человеческие трагедии в спорте по сути ничем не отличаются от обычных бытовых. Случись где-нибудь на дороге автокатастрофа или бандитская разборка с жутким кровавым исходом, место действия тут же бывает заполонено огромным количеством любопытных, которые мгновенно устраняются, как только возникает угроза быть заподозренными в причастности или всего-навсего банальная необходимость в свидетельских показаниях. Случай с Пылевой не стал исключением. За два месяца, прошедших после Игр в Турине, мне доводилось беседовать с добрым десятком причастных к олимпийской команде людей. По словам каждого из них, выходило, что именно он, и никто другой, занимался расхлебыванием случившегося на Играх и эвакуацией спортсменки из Италии. При этом в голосе каждого слышалась обида: мол, мы сделали все, что могли. А она…
Этих людей тоже можно понять. Многими действительно двигало желание вывести спортсменку из-под удара. Но все же в их действиях чувствовался страх, желание откреститься от случившегося. Обезопасить лично себя.
Дополнительным поводом для всеобщей биатлонной обиды стало интервью Пылевой в красноярской газете, появившееся за несколько дней до моего приезда в город, где она под влиянием плохо сдерживаемых эмоций высказала немало накопившихся и, возможно, не очень справедливых обид. Как выяснилось потом, сама понимала, что разговор получается излишне резким, просила журналиста не писать какие-то вещи. Он же опубликовал беседу полностью, включая то, что было сказано «не для прессы».
Интервью дошло до Москвы, а затем и до Вены, где постоянно живет президент Союза биатлонистов России, четырехкратный олимпийский чемпион Александр Тихонов. Сразу после возвращения из Красноярска я улетела в Вену. В том числе — для встречи с Тихоновым.
— Ну как она могла сказать, что один из тренеров приказал ей прямо в деревне снять олимпийскую форму, чтобы не позориться? — с места в карьер начал он. — Ну вот вы верите, что ей могли такое сказать?
— Верю, — не задумываясь ответила я.
Тихонов осекся.
— Поймите правильно, когда в Олимпийскую деревню прибежал переводчик и сказал, что Пылеву разыскивает полиция (при этом кроме меня присутствовали и другие руководители команды), я сразу сказал, что нужно срочно принять меры и вывезти Пылеву с Медведцевым за пределы Италии. Сам заняться этим не мог, должен был присутствовать на важном совещании, поэтому и не знаю, как все происходило. Возможно, кто-то тогда действительно сказал: «Сними форму»! Но наверняка имелось в виду лишь то, что без формы она будет меньше обращать на себя внимание.
Но это же не повод обижаться сейчас на всех, — продолжал Тихонов. — Когда Оля вернулась в Москву, то прямо в аэропорту в интервью российскому телевидению сказала, что, мол, я собираюсь выставить свою кандидатуру на пост президента IBU и поэтому не в моих интересах конфликтовать с Международным союзом до выборов. Но дело-то не в этом!
Были прецеденты, когда спортсменов, попавшихся на запрещенных препаратах, удавалось отстоять. На этапах Кубка мира за все отвечает IBU. Представители Антидопингового агентства (WADA. — Е.В.) там, естественно, присутствуют, но решение принимает Союз. А на Играх решение отстранить спортсмена от выступлений, как и дисквалифицировать, принимает исполком МОК. Более того, ни один представитель страны, чей спортсмен уличен в нарушении, не имеет права на этом исполкоме присутствовать. Мы уже отправили все необходимые письма в защиту Пылевой. Можем попробовать судиться. Но факт есть факт. Хотя, несмотря на это, на стороне Пылевой я буду до последнего.
Эх… — Тихонов махнул рукой, не скрывая раздражения: — Говорил же им перед отъездом на этап Кубка мира в Антерсельву: «Оля, Валера, умоляю: не принимайте никаких препаратов, даже таблеток от головной боли. Аппаратура настолько совершенна, что найдут все, тем более что к российской команде всегда было и есть пристрастное отношение». Они меня уверять стали, что в Антерсельву должен приехать доктор, очень опытный специалист. На это я сказал: «Все опытные специалисты остались в Советском Союзе, когда вся наука страны на спорт работала. Те, кто работает сейчас, не знают элементарных вещей».
КАЗНИТЬ НЕЛЬЗЯ ПОМИЛОВАТЬ
Последнюю фразу Тихонова я бы назвала ключевой. Возможно, в какой-то из российских спортивных федераций и есть врачи, которые держат под контролем все сразу: состояние спортсменов, варианты наиболее эффективного их лечения, новейшие течения в спортивной фармакологии и методики восстановления. Но за два десятилетия работы с самыми разными видами спорта мне встречать таких не доводилось.
Главным виновником туринского скандала была названа директор Красноярского центра спортивной медицины Нина Виноградова, порекомендовавшая Пылевой для лечения травмированной ноги фенотропил, в составе которого оказался запрещенный карфедон.
— Понимаете, — рассказывала Ольга в Красноярске, — Виноградова — единственный врач в нашем городе, кто постоянно ездит на международные симпозиумы спортивных врачей, старается быть в курсе всего, что происходит в ее профессии. Она очень хороший кардиолог, многие спортсмены края проходят через ее руки.
После того как я получила травму ноги в Рупольдинге, она перерыла весь интернет — искала препарат, которого не было бы в списке запрещенных и который одновременно мог бы дать максимальный эффект. Подобных травм — с повреждением не только сустава, но и разрывом мягких тканей — в нашей команде раньше не случалось, поэтому врачи сборной не очень знали, что с ногой делать. И не только они — немецкий доктор, к которому меня возили в Рупольдинге, тоже. А Олимпиада-то все ближе и ближе.
В Турине мне в вину поставили, что я готовилась к Играм отдельно от команды и никто, мол, не знает, чем вообще занималась. Хотя все предыдущие годы мы готовились точно так же. А Виноградова постоянно работала с нами на протяжении многих лет, на чемпионат мира выезжала…
Наверное, сами виноваты — нужно было подстраховаться, сделать химический анализ препарата. Я ведь первым делом спросила у Виноградовой в Антерсельве, можно ли спортсменам принимать фенотропил. Мы вместе читали аннотацию, справочники: там не было ни слова о том, что в этом лекарстве содержится что-то запрещенное…
Слушая Пылеву, я тем не менее сознавала, что все профессиональные достоинства ее врача были в Турине перечеркнуты одним-единственным промахом. По-человечески понятно: на том минном поле, каким давно стал спорт высших достижений, невозможно предусмотреть все. Но это означает лишь то, что нужно было страховаться вдвойне. Хотя бы внести фенотропил в анкету допинг-контроля — уже в этом случае все могло бы повернуться иначе.
Впрочем, если говорить о непрофессионализме, возникает немало других вопросов. По словам руководителя российской антидопинговой службы Николая Дурманова, как рассказал мне в Вене Тихонов, уведомление о том, что фенотропил содержит запрещенный для употребления карфедон, было разослано по факсу во все наши федерации за две недели до Игр. Но Тихонов тут же добавил, что такая бумага в федерацию биатлона не поступала.
Выездной допинг-контроль непосредственно перед Играми, обязательный для всех российских олимпийцев в не столь давние времена, спортсмены на этот раз не проходили. По одной из версий, на это не нашлось денег. Если бы нашлись, то, возможно, Пылевой, а с ней — тренеру, врачу и Союзу биатлонистов (не только нашему, но и международному) — не пришлось бы переживать чудовищный позор в Турине. Ведь карфедон, как выяснилось, был впервые диагностирован в пробах спортсменки еще в конце января — в Антерсельве. Просто, про правилам WADА, ставить в известность заинтересованную сторону в таких случаях вовсе не обязательно. Тем более что упомянутый препарат разрешено использовать вне соревнований.
Виноградова прилетела в Антерсельву 23 января. Пылеву дисквалифицировали 13 февраля. Выходит, что за три оставшиеся до Игр недели ни врачу команды, ни тренерам не пришло в голову уточнить, какие именно препараты применяет спортсменка, всеми силами пытающаяся вылечить серьезную травму.
Туринский скандал стал логическим завершением цепочки ошибок множества людей. В том числе, безусловно, и самой Ольги. Ведь был же случай в Солт-Лейк-Сити, когда накануне победной для Пылевой гонки один из официальных руководителей российской команды порекомендовал ей чудодейственное и не поддающееся лабораторному контролю (как считалось тогда) средство — дарбопоэтин. Она отказалась. Спросила прямо: «Почему я должна вам верить?» А потом за дарбопоэтин дисквалифицировали Ларису Лазутину и Ольгу Данилову…
КРАСНОЯРСК
Слезы навернулись на глаза Пылевой так неожиданно, что я тут же пожалела, что задала ей очередной — и вроде бы совсем безобидный — вопрос: «Что дальше?»
— Не знаю, — вздохнула она. — Когда мы с Валерием объяснялись на дисциплинарной комиссии МОК в Турине, я рассчитывала, что наказание будет минимальным. Была готова, что не разрешат продолжать выступления только в этом сезоне. Те, кто принимает решение, должны были, как мне казалось, учесть, что за все время моих выступлений я ни разу не давала повода усомниться в своей честности. Регулярно проходила тесты — в допинг-карте все отражено. А получилось, что разбираться никто не стал. Никого не волнует, специально принимала, не специально, что именно нашли — анаболики, карфедон, фуросемид… Допинг — и все. Два года.
— Один из тренеров говорил мне, что вам после Турина звонил спортивный директор IBU Янеш Водичар и подсказал, что нужно предпринять, чтобы появились основания для сокращения срока дисквалификации. Вести пропаганду против запрещенной фармакологии в спортивных школах, например. И тренер сказал еще, что вы, непонятно почему, отказываетесь.
— От вас я первый раз об этом слышу. Знаю, что Водичар очень хорошо относится и ко мне, и к Валерию. Когда муж стал меня тренировать, именно Водичар помогал ему получать аккредитации на соревнования, куда Валеру отказывался посылать Союз биатлонистов России. Такая практика — вести пропаганду против допинга — в IBU действительно существует. Но вы же сами видите: я понятия не имею, что происходит. Предпринимает что-либо наш Союз или ОКР в отношении меня или нет. Просить за себя сама я не умею. И не прошу никогда. Если откажут, это ведь такое унижение. Где-то схитрить надо, где-то что-то пообещать… Я даже взятки не умею давать. Но живу так — и мне комфортно.
Понадобился гараж — купила. Приобрела квартиру родителям, участок, дом вот построили. Что дальше? Огород сажать буду. Теоретически могу делать все, что хочу, но тупо тренироваться лишь для того, чтобы поддерживать свое физическое состояние, не вижу смысла. Ведь даже в российских соревнованиях не могу эти два года выступать. А стоит хоть немножко снизить нагрузки, есть опасность привыкнуть к этому и уже не вернуться на прежний уровень.
— А если срок дисквалификации будет сокращен?
— Сейчас у меня нет желания ни думать об этом, ни продолжать выступать. Часто думаю, что вообще не пережила бы всего этого, если бы одна оказалась, без Валеры. Так больно было, когда мы в аэропорту одни остались, с кучей багажа, экипировки — перевес жуткий…
Мне, кстати, уже после Турина сказали, что если бы на дисциплинарном разборе Дурманов не сообщил, что в России уже были дисквалификации спортсменов за этот препарат, бороться было бы гораздо проще. Вообще вся эта история могла бы выглядеть по-другому. А так получается, что в России все давно знали, что в фенотропиле есть карфедон. Хотя даже фармацевт завода-изготовителя до сих пор утверждает, что там совсем другой препарат с другой формулой. На фенотропил, кстати, после Игр цены почти вдвое подскочили — получается, что рекламу этому препарату сделала.
Сейчас я просто успокоилась — и все. Иногда даже думаю, что эта ситуация была предопределена кем-то свыше, чтобы проверить человеческие отношения. В Красноярске, правда, многие болельщики меня сейчас поддерживают, просят вернуться. Но тут есть одна сложность. В Турине, как я уже сказала, нам с Валерием было прежде всего поставлено в вину то, что мы готовились отдельно от команды. Я же, если решу продолжать, буду настаивать на том, чтобы работать так же, как и раньше. Не верю, что всех можно готовить по одной программе. Каждый человек — это индивидуальность. Поэтому многие и раскрыться не могут, работая в группе. Валера в свое время из-за этого из сборной ушел. Хотя, с моей точки зрения, у него редкий талант тренера. Чутье. А главное, я ему полностью доверяю.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Во время недавней встречи Тихонов подтвердил: Союз биатлонистов России приложит все усилия, чтобы срок дисквалификации Пылевой был сокращен хотя бы на шесть месяцев. Это означает, что, если Ольга надумает не оставлять спорт, пропустить ей придется всего один сезон. Вполне вероятно, что IBU прислушается к аргументам российской стороны.
Но речь о другом. Случай с Пылевой в очередной раз проиллюстрировал: случись беда, спортсмен, какой бы кристально чистой ни была его предыдущая карьера, оказывается совершенно бесправен, бессилен, а зачастую — и морально уничтожен.
В Вене Тихонов привел мне данные: МОК ежегодно выделяет каждой из олимпийских федераций 50 тысяч евро. Эта сумма тут же перечисляется в WADA — на борьбу с нелегальной медициной. По словам выдающегося биатлониста, он сам — уже после случая с Пылевой — попросил президента IBU Андерса Бессеберга поднять в МОК вопрос о том, чтобы WADA разработало отдельный список препаратов. Разрешенных к употреблению в спорте. На случай самых разнообразных болезней, травм, борьбы с лишним весом, восстановления… Если в каком-то из этих лекарств вдруг обнаружат запрещенную субстанцию (как, увы, показывает практика, такое случается), это по крайней мере уже не будет проблемой спортсмена. Однако просьба, по словам Тихонова, так и осталась без ответа.
Куда более неожиданную идею высказал Геннадий Турецкий — тренер четырехкратного олимпийского чемпиона Александра Попова.
— Не понимаю, почему до сих пор никому не придет в голову страховать спортсменов на случай положительной пробы, — сказал он. — Все ведь прекрасно понимают, что от случайного несчастья не гарантирован никто. Особенно сейчас, когда запрещенные препараты исчисляются не десятками и даже не сотнями. Страховым компаниям это наверняка было бы выгодно — на допинге попадаются один-два человека из тысячи, то есть совершенно очевидно, что доходы намного превысят возможные расходы. Зато денежной компенсации, которую мог бы получить пострадавший, вполне хватит на то, чтобы в спорных случаях нанимать по-настоящему профессиональных адвокатов и отстаивать свои интересы в любых судебных инстанциях. Более того, компании, оформившие полис, сами будут крайне заинтересованы в том, чтобы такие суды выигрывать.
— А если спортсмен принял допинг, что называется, злонамеренно? — поинтересовалась я.
— Так ведь и дом застрахованный можно специально поджечь, и автомобиль утопить, — пожал плечами Турецкий. — Если преднамеренность доказана, никакой выплаты, естественно, не последует. Но весь мой тренерский опыт говорит о том, что чем более высокие результаты показывает спортсмен, тем сильнее он бывает заинтересован выступать как можно дольше.
Не согласиться с этим доводом трудно. Даже годичная дисквалификация для любого спортсмена, выступающего на высоком уровне, — трагедия. Подавляющее большинство наказанных неизменно сталкивается с проблемами материального характера: фирмы-спонсоры в этом случае незамедлительно разрывают контракты, прекращается выплата государственных стипендий. И человек, даже отчаянно желающий вернуться в спорт и реабилитировать собственное имя, порой оказывается по истечении дисквалификации на грани нищеты. Как это было с шестикратной олимпийской чемпионкой Любовью Егоровой, дисквалифицированной в 1997-м по откровенной и совершенно непредумышленной глупости — за ерундовую таблетку бромантана.
— Вам повезло больше, — постаралась пошутить я в разговоре с Пылевой. — Сейчас олимпийским чемпионам по крайней мере оставляют президентскую стипендию…
Шутки спортсменка не приняла:
— Считаете, что я должна быть счастлива, что меня до конца не «зарыли»?
Я не нашла, что сказать в ответ…
Елена ВАЙЦЕХОВСКАЯ, «Спорт-Экспресс»
