Четыре года назад ей восхищался Вольфганг Пихлер, когда еще работал в сборной России. Два года назад она выиграла спринт на этапе Кубка мира в Антхольце, а год назад – медаль в смешанной эстафете на чемпионате мира.
Перед майскими праздниками Ольга Подчуфарова, которой летом исполнится 26 лет, объявила о завершении карьеры. Решение мощное, хотя и довольно ожидаемое – все последние годы биатлонистка мучилась со здоровьем, пропускала старты, чередовала сильные гонки с провальными, а перед Олимпиадой и вовсе поставила карьеру на паузу.
Ольга, когда выступала, не боялась говорить о проблемах. Она публично выражала недоверие тренерам, заступалась за подруг по команде, пыталась найти логику в нашем биатлоне, который давно уже съехал с катушек.
Вячеслав Самбур дозвонился до Подчуфаровой и узнал, чем она планирует заняться без спорта. И почему спорт сейчас не в ее интересах.
– Две недели, как вы завязали с биатлоном. Сожалений нет?
– Наоборот, стало легче. Решилась и вздохнула полной грудью. Пару лет назад не возникало мыслей закончить, но в последнее время они периодически мелькали, и это был звоночек: раз они есть – значит, что-то идет не так.
Спортсмены не бывают бывшими – я продолжаю двигаться, вести активный образ жизни, но профессиональный спорт отходит в сторону.
– Чья реакция на ваше решение больше всего запомнилась?
– Единственный человек, перед которым мне стыдно, – мой тренер Юрий Лелин. Он сказал, что понимает меня, хотя это большая потеря. Он видел мое состояние – прежде всего психологическое – и поддержал. Его мнение: мне нужен перерыв, чтобы вообще отстраниться от биатлона в том виде, в котором я к нему привыкла.
Тренер убежден, что максимум через пару лет я приду в себя функционально. Не буду зарекаться – вероятность возвращения есть, но она минимальна и не раньше, чем через два года. Если сейчас возьмусь за новое дело серьезно и основательно, то не вернусь.
– В декабре вы завершили сезон, в марте взяли паузу на год, в апреле решили закончить. Кажется, что решение менялось вместе с новыми трудностями.
– Так и было. В декабре, когда ушла из команды, был поиск путей, как решить мои проблемы. Но я болела почти весь январь – и в какой-то момент поняла: организм измотан предельно, уже отвечает таким провалом со стороны иммунной системы…
Когда готовилась к мартовскому чемпионату России, не ставила задачу показывать выдающиеся результаты. Нужно было выступить для себя, попробовать наработки в стрельбе, помочь региону – у нас не хватает спортсменок, эстафету даже не набираем.
И в процессе ловила себя на мысли, что состояние просто не позволит выйти на приличный результат. На тот, который я могла показать 2-3 года назад. Я не хочу бегать просто ради того, чтобы бегать. В спорте постоянно нужно чем-то жертвовать – но здоровье и другие нюансы не позволяли отдавать всю себя.
– Форма на ЧР подтолкнула к уходу?
– Задумывалась о нем еще в декабре. Когда из раза в раз ничего не получается, это влияет на мотивацию и рвение. Раньше мотивация была огромной, несмотря на все трудности, но в последнее время это исчезло – я только упиралась в проблемы. Решаешь одну, вылезает вторая – решаешь ее, вылезает старая. И это не остановить.
Через месяц после ЧР поняла, что весь этот год меня сдерживало не то, что я не реализовалась в спорте, а то, что не было определенности – чем заниматься дальше. Боялась, что уйду в пустоту и потеряюсь. Но за апрель столько всего назрело, столько людей вдохновили меня на новые действия. И я почувствовала: вот оно, надо ловить момент и спокойно уходить. То, о чем я сейчас думаю, намного интереснее биатлона последних лет – с болью, переживаниями и без результатов.
– Чем будете заниматься?
– Поступаю на спортивный менеджмент, плюс планирую организовать спортивный проект с детьми. Не знаю, насколько далеко это зайдет, пусть пока все останется в идеях и мыслях. Но ради этого не жалко бросить биатлон – в жизни много всего интересного. Я благодарна времени в биатлоне. У меня есть определенный опыт, есть знания – я смогу это использовать.
***
– Самая популярная теория: талантливую Подчуфарову угробили российские тренеры. Тренеры уверяют, что вас подвело слабое здоровье.
– Я, в отличие от тренеров, знаю, что такое врачебная тайна. Есть вещи, которые не стоит выносить на публику, – это мое личное дело.
Сложности со здоровьем начались года четыре назад – и с тех пор только копились. Без диагнозов, но это одна составляющая: проблема была видна, но ее решали как будто вскользь и не тем путем.
– Лишний вес, о котором говорил Сергей Коновалов, оттуда же?
– В некоторой степени так, но Сергей Александрович опускает и забывает много моментов.
Я сама прекрасно понимаю, что хорошо и что плохо. Не спорю, после проведенного лечения в этом году антропометрия была не идеальной для циклики – я в принципе всегда была силовой спортсменкой, такой уж тип телосложения. Но это не так критично, чтобы преподносить это как главную проблему. По тренировочной работе у меня тоже есть претензии.
– К кому-то конкретно?
– Когда я перешла в женскую команду из юниорок, то попала в группу Владимира Королькевича. В юниорках я делала намного больший объем и в аэробной составляющей, и в силовой. В первый год среди женщин объем упал, но выросла интенсивность – в принципе подготовка в тот год хорошо зашла, был нормальный сезон. И тренеры решили, что эта методика мне подходит.
Потом из года в год мы делали одно и то же. Не в обиду тренерам, но очень странно 5 лет подряд приходить в одну и ту же точку. Тренеров меняли, но глобально это ни на что не влияло; спросите кого угодно – ключевые работы были одинаковые. По сути, план можно было не читать – мы и так знали, что сделаем. Даже по часовым показателям плюс-минус топтались на месте; в такой ситуации невозможно спрогрессировать, на второй год я почувствовала регресс.
Норицын летом 2016-го предложил что-то другое, но я не тянула ту работу по понятным причинам – до этого у меня был определенный срыв.
– Его спровоцировали неправильные тренировки?
– Со здоровьем это переплелось – одно вытекало из другого. На фоне некоторых не сочетаемых нагрузок вылезли те проблемы, которые решали медицинским путем, но неправильно. Наверное, лучше было сбавить интенсивность 4 года назад, но теперь бесполезно смотреть в прошлое.
Единственное, о чем сожалею, что не дает мне покоя: сбой со здоровьем произошел не по моей вине. Я могу сколько угодного говорить о неподходящем плане, но это вопрос, который я могла обратить в свою пользу, если бы настояла.
А здоровье – это обстоятельства, на которое не среагировали. Наверное, все вместе. Есть ФМБА, которое нас курирует, есть врачи команды, есть я сама – среагировать мог любой, но никто не проявил должной внимательности и все посыпалось.
Я не хочу никого обвинять, но и моей вины тут тоже нет. В одиночку я бы не решила проблему.
– Год назад ее решал австрийский врач – как на него вышли?
– Его помог найти муж Кати Юрловой. Это гомеопат, использует такие средства, которые не распространены в России. Там немного другая схема диагностики: они смотрят на организм в целом, а не по отдельным частям и органам.
Есть очаг проблемы, а есть то, что из него вытекает, какие-то затронутые системы. То есть идет восстановление всего организма, а не его частей. Натуропатическое лечение без синтетических препаратов. В России я постоянно слушала, что мою проблему никак не решить – там ее решили за два месяца.
– В этом сезоне была попытка подолгу работать отдельно – и все равно не получилось.
– Я присоединилась к команде в июле. Наш сложный диалог с тренерами начался с того, что я выразила им недоверие. Не потому что я бунтарь – просто объяснила, что мне не нравилось. Королькевич это знал, Коновалов знал – с этого момента недоверие возникло и у них. Мы вроде нашли точки соприкосновения, но до конца не реализовали то, что планировали с личным тренером. На последнем этапе вкатки я заболела, и состояние покатилось – больше я работу не вытягивала.
Я уже слышала и от Михаила Девятьярова, и от Коновалова такую формулировку: в октябре в Рамзау ты сделала слишком интенсивную работу – это рвение вышло боком. Хотя если бы они подняли все мои пульсограммы из Рамзау, то… Да, мы сделали там большой объем, мы к этому и стремились – но по интенсивности завышений не было.
– Почему было просто не уйти на самоподготовку, как Юрлова?
– Перед Олимпиадой важно находиться в команде. Кого ни спросишь, все говорят: ерунда, можно отбираться с «Ижевки», из резерва. Можно.
Но если ты имеешь возможность тренироваться с командой, то надо ее использовать – там лучшие люди, какой-никакой спарринг. Была бы возможность уйти на самоподготовку и тренироваться с иностранцами, мы бы это сделали. Передо мной стоял выбор: или основа, или резерв. Когда на кону Олимпиада, нужно держаться основы.
– И все же Коновалов настаивает, что вам пошли навстречу во всем – поэтому его так задели ваши слова.
– Подтверждаю, шли навстречу в большинстве ситуаций. Вплоть до декабря, пока я не заболела, все было нормально. После Рамзау приехала в Тюмень на сбор и хорошо себя чувствовала, срыв был в Бейтостолене – заболела и не долечилась, рано вернулась к работе.
Что услышал Коновалов в моих словах, я не знаю. Имелась в виду не методика, а состояние команды. Я выразила мнение абсолютного большинства: связь с тренерами отсутствовала, речь была в основном об этом. Да, я позволила себе комментарии и насчет тренировочного процесса, но опять-таки – выразила мнение большинства. Никто не решается об этом заговорить.
– Когда появилось недоверие к этим тренерам?
– Два года назад. За месяц до ЧМ в Осло всем было очевидно, что у меня спад. Еще в январе я говорила, что не сплю ночами – реакции не было.
В Осло я впервые в жизни не попала в пасьют, подошла к тренерам и сказала: мы что-то сделали не так, есть сильный обрыв – и функциональный, и по здоровью. Но почему-то у нас тренеры не хотят признавать ошибок; они до последнего говорили, что методика была правильной. Методика правильная, когда у команды есть результат – его не было ни у кого. Я понимаю, что в тот сезон мне удалась определенная часть. Но ловить спад, предвидеть яму – для этого нужно тренерское чутье. Его не проявили.
Это был показательный сезон: ты задаешь вопросы, а тебе не то что не объясняют, а даже ответственность не несут. Тогда я поняла, что просто предоставлена сама себе.
***
– Если не трогать тренеров, женская команда – проблемная? Говорят, там свое соперничество, свои лагеря.
– Не буду переходить на личности, хотя имею на это право. Были определенные ситуации, но я всегда старалась абстрагироваться. В целом на тренировках все нормально, но тесного круга, сплоченности, конечно, нет.
Мне есть с чем сравнивать: те же юниорки, когда я была там, – вот это команда, каждая держится друг за друга. Норицын и Ланцов в сезоне-2016/17 создали доверительную обстановку, где все относились друг к другу уважительно. В прошлом сезоне было не так.
– Почти одна и та же группа девушек при разных тренерах образует разные команды?
– Получается так. Запомнилась ситуация в межсезонье – нужно было взять слово при всех, вроде как тост. Я сказала: девочки, я верю, что мы можем командой чего-то добиться, в эстафетах нам не хватает только командного духа – когда мы горой друг за друга.
Сказала, посмотрела на лица и поняла, что меня никто не услышал. В этом мы с Катей Юрловой мыслим одинаково. Мы видим, как друг друга поддерживают немки, итальянки: как стоят на финише, как ждут подругу, как у них вообще строится контакт. У нас не так – возможно, из-за большой конкуренции в стране.
– В декабре вы написали о команде: «не ищите логики вообще нигде, наши с ней не знакомы». Что имели в виду?
– Процессы внутри. Это политические моменты, странные решения в том числе по составу. Откуда они исходят, не мое дело, но я знаю некоторые нюансы. Хотелось бы, чтобы решения принимали тренеры, а не кто-то еще. Достаточно одного примера со Светой Мироновой, которая после 9-го места на Кубке мира едет на «Ижевку», а некоторые с худшими результатами туда не едут.
– На днях у нашего биатлона появится новый руководитель – Драчев или Майгуров. С кем из них станет лучше?
– Заменой руководителя ничего не решить. Чтобы что-то изменилось, нужно перестраивать все. Наверное, даже не перестраивать, а просто убирать в ноль всю организацию и строить новую – тогда да, шансы есть. Быстрого выхода из кризиса в любом случае не будет.
Чтобы система работала, должны работать все звенья цепи. Если подводит хоть одно, уже появляются проблемы. А у нас недочеты везде; понемногу, но есть. И на выходе получается, что яма глубокая.
Система сборов – можно дискутировать, что актуально, что нет, нужна ли такая продолжительность? Система отборов – один пример с Мироновой все показывает. Нужно ли столько команд, сколько у нас? Нужно ли столько персонала внутри? Нужно ли столько спортсменов? Что с отношениями в команде? Насколько полноценная медицина? Как взаимодействуют личные тренеры с тренерами сборной? В нашем случае – никак.
И это я еще не влезаю в проблемы руководства, а там наверняка много всего-всего. Из года в год видно, что наш биатлон не работает. Вопросов хватает, на них нет ответа – хотя у нас даже когда ответ известен, не решается ничего.
– Пару недель назад дисквалифицировали Екатерину Глазырину. Она, как и Юрьева, Старых, Зайцева, Вилухина и Романова готовились к сезоне-2013/14 вместе с вами. У вас не возникает подозрений?
– В отношении себя точно нет. В отношении остальных – что бы я ни сказала, это будет рождением слухов. Кто-то дисквалифицирован, по кому-то ведется расследование – отношение к этому резко негативное. Я искренне верю, что они не виноваты. Если виноваты – очень грустно.
Уверена, что меня это не коснется ни в какой степени. За остальных не буду судить. В тот сезон, когда мы готовились, у меня не было никаких подозрений.
– В биатлоне остались те, кому вы условно не подадите руку?
– Нет. Даже если у меня есть личная неприязнь, все равно подам. Мама с папой так воспитали: нужно вежливо поздороваться. Я ни с кем не конфликтовала. Есть симпатия или нет – это не должно ни на что влиять.
