Восемь месяцев назад, когда Подчуфарова приняла решение взять очередную паузу в карьере, я написала о ней: «Не так уж часто случается, что спортсмены завершают сезон едва его начав. Тем более если этот сезон олимпийский. Но почему-то заявление Ольги Подчуфаровой о том, что она берет очередную паузу, не удивило: слишком логично это решение вписалось в драматический сценарий последних двух лет жизни спортсменки, которую совсем недавно было принято считать будущей звездой российского биатлона, самым ярким его талантом…»
Тогда журналистам было не до Ольги: на носу была зимняя Олимпиада, которая имела все шансы остаться вообще без российского биатлона, потом завершился зимний сезон, началась весна, а коротенькая запись героини на своей страничке в интернете о том, что «пора положить эту книгу на полку», была настолько ожидаема, что не слишком удивила.
Стечение обстоятельств
— Оля, насколько было сложно четко провести линию между спортом и другой жизнью и преступить через нее?
— Сложно. Мысли о том, что нужно, видимо, заканчивать с биатлоном, так или иначе крутились у меня в голове последние года полтора. Я, помню, еще подумала, когда впервые поймала себя на этом: «А ведь это, наверное, звоночек…»
— Но ведь что-то вас удерживало столько времени?
— Удерживала нереализованность. Я понимала, что потенциально своего потолка в спорте не достигла и…
— Подождите! Фактически с того самого момента, как вы попали в сборную России, у вас начали возникать достаточно серьезные проблемы. Вы постоянно с чем-то боролись, что-то преодолевали, с колоссальным трудом дотягивали до конца сезона. В состоянии этой непрерывной борьбы, болезней, плохого самочувствия, откуда вообще могли появиться мысли, что у вас есть какой-то потенциал?
— Один сезон все-таки был у меня достаточно успешным. В декабре 2015-го я выиграла бронзу в масс-старте на этапе Кубка мира в Поклюке, потом – спринтерскую гонку в Антхольце. А вот потом меня обрубило очень резко. Но я все-таки успела чуть-чуть коснуться этой верхушки, настоящего результата. Выйти на старт со всеми сильнейшими и понять: ого, с этими людьми, оказывается, можно бороться! Ну а потом я целых два года наивно верила, что способна к этому состоянию вернуться.
— А на самом деле это был всего лишь самообман, стечение обстоятельств?
— Победа в Антхольце – это именно что стечение обстоятельств. Я полностью отдавала себе отчет в том, что все сильнейшие спортсмены к концу января находятся на спаде, в то время как у нашей сборной начинался подъем. Но дело в другом: в течение всего сезона в целом я показывала достаточно устойчивый, стабильный результат. А я всегда стремилась именно к стабильности. Поэтому в тот сезон и удовольствие от гонок получала большое. Просто все удовольствие в том сезоне как началось, так и закончилось. Год спустя я порывалась уйти из команды, но сделать это мне не позволили тренеры – сказали, что я нужна в эстафете, потому что другого более или менее надежного стрелка просто нет. Я и сама понимала, что ходом хоть и уступаю много, но в плане стрельбы действительно могу команде помочь. Но после чемпионата мира сразу закончила сезон. В прошлом году удалось поправить ситуацию со здоровьем, но, к сожалению, возникли сложности иного порядка. Я пыталась максимально деликатно и дипломатично общаться с тренерами, чтобы получить возможность выстроить подготовку к олимпийскому сезону так, чтобы мне было хотя бы в чем-то комфортно, находясь в общей системе, но из этого ничего не получилось. Ну а дальше все пошло по принципу домино: одна проблема тянула за собой другую, третью, и в итоге всё окончательно рухнуло.
— Может быть, все значительно проще, и биатлон – это просто не ваш вид спорта?
— Я всегда верила своему тренеру Юрию Александровичу Лелину, который считал, да и до сих пор, знаю, считает, что своего потолка в биатлоне я так и не достигла. А кроме того, у меня есть очень хороший ориентир – мои выступления в юниорках. Те ощущения, что в тренировках, что в гонках, я ни разу не испытывала перейдя на взрослый уровень. Никогда больше так хорошо себя не чувствовала, никогда не тренировалась на таком подъеме и с таким энтузиазмом. Не могу объяснить, с чем это связано – с иной методикой тренировок или с тем, что была молодая и безбашенная.
— Рабочие планы в тот период вам выстраивал Лелин или старший тренер юниорской команды?
— В то время командой руководили Николай Петрович Савинов и Андрей Алексеевич Русских, у которых был идеальный контакт с личными тренерами всех спортсменов. Мой тренер знал с точностью до часа, что и в какой день я делаю, находясь в сборной, а тренеры сборной досконально знали все пожелания личного наставника. При этом они сами вели всю подготовку.
— Другими словами, возились с вами, как наседки с цыплятами. А переход из тепличных условий во взрослый спорт как прыжок в колодец: не знаешь, как быстро выплывешь, насколько холодная вода, есть ли она там вообще…
— Звучит грубо, но так и есть. Не могу сказать, что условия были тепличными, но тренеры позволяли нам определенную свободу. Если Лелин, к примеру, просил, чтобы я провела восстановительный или втягивающий сбор отдельно от команды, на это всегда давали добро, не выражая даже малейшего сомнения в том, что работа будет сделана правильно. Такое доверие очень сильно психологически мотивирует спортсмена. Наверное, во взрослой сборной мне больше всего не хватало именно таких отношений.
Проснуться счастливой
— Идеи уйти из российской команды в какую-то другую у вас не возникало?
— Такие мысли проскакивали. Я, собственно, и не скрывала, что у меня они были, как и предложения. Но пусть это при мне останется.
— Что удержало вас от перехода?
— Не патриотизм, это точно. Скорее, здравая оценка ситуации. Прежде всего проблемы по здоровью. Это, собственно, к вашему вопросу, легко ли было принимать решение закончить карьеру. Этой весной я ведь делала попытки тренироваться. Попробовала раз, другой, третий – и поняла, что каждые пять минут тренировки даются мне как пытка. Нет какого-то маяка перед глазами, какой-то цели. Соответственно, нет мотивации. Как раз тогда я очень отчетливо поняла: в какой бы стране я ни бегала, в какой бы команде ни выступала, это никак не изменит ситуацию.
— Горевали по этому поводу вы долго?
— В начале мая мы как раз поехали отдыхать, с семьей. Вечером сидели, ужинали, о чем-то разговаривали. Я решила пораньше пойти спать. И, уже когда совсем засыпала, как-то в один момент пришло понимание: все, хватит! Первое, о чем подумала, когда проснулась, – да здравствует новая жизнь! Господи, это было такое облегчение, не передать словами. И никакого страха.
— Что же заставляло испытывать страх до этого? Что вам перестанут платить деньги?
— Деньги меня никогда не удерживали. Скорее, были приятным бонусом. Единственный человек, который реально удерживал очень сильно, был личный тренер. Юрий Александрович – единственный, перед кем мне, наверное, до сих пор стыдно за свое решение.
— Почему стыдно?
— Потому что он верил в меня до последней минуты. Уговаривал взять паузу на год, на два. Убеждал, что все поправимо. Что я сумею вырулить из этой ситуации. Тренер как-то сказал фразу, которую я запомнила: «Не представляю, что нужно было сделать, чтобы убить такую машину, как Подчуфарова».
— Хотите сказать, что все ваши проблемы со здоровьем, о которых тренеры сборной на протяжении двух лет говорили как о врожденной патологии, никакой патологией не являются, а возникли в процессе тренировок?
— Именно так. Не знаю уж, чьей компетенции это больше касается — тренерской или врачебной. Если в двух словах, никто не среагировал, когда надо было обратить внимание на определенные вещи. Это случилось уже достаточно давно. Ну а потом проблемы стали накапливаться под действием нагрузки. Меня мой тренер тогда умолял: «Остановись, три месяца вообще ничего не делай». А как не делать? На сбор же надо ехать…
Сейчас вспоминаю все это и понимаю, что Лелин предупреждал меня об очень многих вещах, предвидел их, но я по той или иной причине делала все по-другому, не так, как он советовал. За это тоже стыдно, хотя иногда просто ситуация не позволяла поступать так, а не иначе.
Железная леди
— И на этом витке в вашей жизни вдруг возникает слово «триатлон».
— Ну… Да.
— Даже не знаю, какой вопрос вам в связи с этим задать. Слишком уж причудливый зигзаг.
— Я как-то купила книжку, которую написал австралиец Крис Маккормак, двукратный чемпион мира в серии Ironman. Прочитала на одном дыхании и поняла, что это реально очень крутые люди, заслуживающие огромного уважения. Сама идея вида спорта на выносливость почему-то очень меня привлекла. Ни с какой другой физической активностью у меня отношения не складывались. Приходила в тренажерный зал – вспоминала тренировки в биатлоне. Выходила на кросс – то же самое. Роллеры в машине лежат, уже три месяца. Желания встать на лыжи вообще нет. К тому же триатлоном занимается мой друг.
— И вы стали ходить вместе с ним на тренировки?
— Нет, сначала начала задавать вопросы: а как вот это делается, а как вот это? О собственных тренировках вообще не задумывалась, у меня был дикий страх открытой воды. Хотя плаваю я хорошо.
— Чего же тогда боялись?
— Было страшно, что, если вдруг я открою глаза в озере, то ничего там не увижу. Вообще ничего – окажусь в кромешной темноте. Но как-то справилась и с этим тоже. Окунула лицо в воду, заставила себя открыть глаза, увидела зелененькую ряску и поняла, что не все так страшно. С велосипедом у меня меньше всего проблем. А больше всего – с бегом. Год назад я травмировала колено и бегала очень мало в последнее время. И до этого быстрым бегуном не была, но в триатлоне специфика немножко другая. Там не нужно бегать супербыстро. Там нужно бегать долго.
— Ваши занятия триатлоном в настоящий момент можно назвать словом «тренировки»?
— Пока еще нет. Но 12 августа я впервые попробовала стартовать. У меня есть очень сильная мотивация – в следующем году пробежать полную дистанцию. Это 3,8 км плыть, 190 км ехать на велосипеде и 42 км бежать. Сначала я хочу попробовать сделать половинку и даже зарегистрировалась на июньскую гонку в Сочи. То есть точка невозврата, можно считать, пройдена.
— Триатлон – это занятие, которое требует достаточно больших денег.
— Это я поняла сразу, на уровне покупки велосипеда. Несколько дороже получается, чем пара лыж. На первое время мне помогли экипироваться знакомые, которые раньше работали в биатлоне. Я сразу их предупредила, что мне не нужно ничего слишком дорогого, но и заведомо проигрывать из-за плохого инвентаря тоже не хочется.
— Знаете, о чем думаю? О том, что триатлон – это олимпийский вид спорта.
— Это вряд ли для меня. Олимпийская дистанция достаточно короткая. Там нужно мочить изо всех сил, прямо как потерпевший. Меня сейчас больше интересует тот формат, о котором я сказала, причем скорее на уровне любительского спорта, нежели профессионального. Если со временем пойму, что может получиться какой-то симпатичный результат, тогда, может быть, задумаюсь о том, чтобы в большей степени вложиться в свою подготовку. Не готова сейчас загадывать.
Знание – сила!
— Насколько хорошо ваша нынешняя работа сочетается с намерением начать серьезно тренироваться?
— У меня есть определенные обязательства перед компанией по производству и поставке спортивного питания для циклических видов спорта, но это не требует постоянного присутствия в офисе. В основном это работа со спортсменами. Сама компания немецкая, у меня был контракт с ней на протяжении пяти лет, и могу сказать, что ее продукция – это лучшее, что на сегодняшний день есть на рынке.
— Я правильно понимаю, что немецкий язык, которым вы сейчас активно занялись, нужен как раз для этой работы?
— Нет. Я стала ходить на курсы исключительно для саморазвития. С английским языком у меня проблем нет, я общаюсь на нем абсолютно свободно еще со школы, но, например, когда готовилась в Европе к чемпионату России, жила в Германии в частных апартаментах, хозяевами которых были уже довольно старенькие бабушка с дедушкой. По-английски они не понимали ни слова. Приходилось общаться, забивая слова в телефонный переводчик. Сейчас же просто есть понимание, что немецкий язык мне точно понадобится в дальнейшем. В любом случае саморазвитие еще никому не мешало. Как говорится, знание – это сила.
— Вы допускаете, что можете вернуться в биатлон?
— Тренером я не стану точно, никогда не испытывала желания им стать. Не уверена, что хочу работать в СБР. Вообще не уверена, что хочу быть связанной со спортом высших достижений. На мой взгляд, структура и система спорта во всех российских федерациях схожи. Все друг от друга зависят, все как-то друг к другу привязаны. Я, если задуматься, последнее время только и делала, что боролась с этой системой. Так зачем мне становиться ее частью? Мне намного больше по душе какая-то организаторская работа. В сентябре я иду учиться в МГУ на факультет спортивного менеджмента и в общем-то достаточно четко представляю себе, какой хотела бы видеть свою жизнь через три года, через пять…
— Кто-нибудь из руководства СБР предлагал вам работу?
— Мы встречались с Владимиром Петровичем Драчевым, обсуждали, что я могу быть как-то привлечена к сотрудничеству, но продолжения разговора так и не последовало. Но я по этому поводу даже не расстроилась, моя нынешняя жизнь полностью меня устраивает.
— Возможность проводить больше времени дома в том числе?
— О, нет. К любому месту работы у меня всегда будет одно условие – чтобы я не сидела на одном месте. Пусть буду мотаться по городу целыми днями, куда-то выезжать — это вообще супер вариант. Но только не дома, не в офисе. Если я хоть день проведу в четырех стенах, я начинаю метаться, как в клетке.
— А ведь считается, что биатлонистам больше всего не хватает возможности часто бывать в семье. Вы ведь планируете создать семью?
— Знаете, моя мама говорит, что можно всю жизнь прожить с человеком и не найти, о чем с ним разговаривать, а можно не видеться год и за два дня обсудить все на свете. Не вижу в этом никакой проблемы.
Вырвавшиеся из клетки
— Вам довелось работать в биатлоне с достаточно большим количеством разных тренеров. Кто из них вспоминается наиболее негативно – в плане нагрузок, морального дискомфорта?
— Нагрузки в принципе у всех одинаковые. Я на самом деле никогда не скрывала, что мне не нравилось работать с Владимиром Королькевичем. Ни в плане нагрузок, ни в плане взаимоотношений в целом. Для меня всегда был важен фактор человеческих взаимоотношений, но как раз они между нами не складывались – постоянно ощущалось какое-то взаимное недоверие. На самом деле не так много людей, с которыми хотелось бы продолжать работать. Вне конкуренции для меня в этом отношении Виталий Норицын и Павел Ланцов. То, как они умели выстроить отношения в команде, дорогого стоит.
— Мне, если честно, до сих пор жаль, что Ланцов уехал работать в Канаду и этот тренерский тандем перестал существовать.
— Это да. Но я, тем не менее, очень за Павла рада. Он ведь в каком-то смысле тоже вырвался из клетки. Внутри всей нашей системы тренеру очень сложно расти. Я как раз на своем примере очень остро это поняла. Стоило выйти из этой «тюрьмы» – и все встало на места. Здоровье в том числе. Получается, что проблемы шли от постоянной психологической угнетенности. Я и раньше не раз задумывалась: почему иностранцы всегда такие веселые, приветливые, а русские вечно хмурые и угрюмые? А ответ-то на поверхности. У нас создается излишнее давление на спортсмена со всех сторон, ты вечно всем должен. Плюс большая ответственность, все боятся за свое место в команде. Потому что, если плохо пробежишь, нет никакой гарантии, что тебе дадут еще один шанс.
— В какой момент в схеме ваших жизненных планов должна появиться семья и пятеро детей?
— Насчет пятерых детей не уверена, но семья точно появится. И если выбирать между семьей и работой, то семья для меня – это гораздо более важная часть, в масштабах всей жизни.
— И ради этого вы готовы изменить принципам и осесть дома?
— Ну уж нет! Независимо от количества детей я все равно буду вести активный образ жизни. Куда-то ездить, что-то делать. Иначе это буду уже не я.
