Под таким заголовком в журнале «Лыжный спорт» (2007, №45) вышла большая статья-интервью с Вячеславом Ведениным. То, что он сделал на последнем этапе мужской эстафеты в Саппоро в 1972 году, перевешивает всё, что было в его спортивной биографии. Спустя 35 лет после незабываемой эстафеты олимпийский чемпион так вспоминал свой эстафетный этап:
«Первые два этапа прошли нормально, а потом пошёл Симашёв. Но спустя некоторое время смотрю — проигрыш уже всё больше и больше.
Ну, я начал потихонечку Харвикена (своего соперника – ред.) готовить… Подошёл, поздравил его с победой. У нас с ним нормальные отношения были. Потом передали, что отставание уже сорок секунд, я взял мазь и начал колдовать над лыжами — положил банку в руку и начал пальцем по лыже водить, делать вид, что перемазываюсь. А все же всегда ухо держат востро, друг за другом наблюдают, вот он и подошёл посмотреть, что я под колодку кладу. Я ему показываю голубой «Swix». А тут по стадиону передают, что отставание русских уже пятьдесят секунд. Он подходит к Грёнингену и говорит ему: «Веденин уже третий раз подмазывается». А тот ему грубо, жёстко так говорит, почти кричит: «Ниньта, ниньта!» , то есть нельзя по-норвежски. Нервы есть нервы, никуда от этого не денешься.
А уже больше пятидесяти секунд отрыва, я ещё раз к Харвикену подошёл — дай, думаю, я тебе медаль на грудь повешу — возьмёшь, не возьмёшь? Обнял его, пожал руку, чувствую, что он уже поздравления внутренне для себя принял… Это был чисто психологический приём, чтобы он на трассу расслабленным ушёл. Дальше вижу: он начал голубым «Свиксом» мазаться, а голубой «Swix» в этот день не ехал. Вот вам на одной только мази я у него ещё секунд 20 отыграл, ещё даже не стартовав.
Когда мне передали эстафету, за мной пошёл швед Лундберг — двенадцать секунд между нами было. Первую информацию я получил только на отметке 4,5 километра от Саши Привалова. Я ему говорю: «Засеки, сколько я отыграю у него на подъеме». А там петля была такая на солнце — удобно было перескочить и засечь. В итоге я на этой петле отыграл у него восемь секунд.
Тут я уже начал гнать. Сзади — никого. Подошёл к тому 3,5-километровому подъёму, он такой неудобный был: тягун с участками «ёлки» метров по пятьдесят. Смотрю, норвежец как раз прыгает «ёлочкой». Думаю: «Он два шага делает, а я, значит, должен делать один». А на макушке подъёма ребята наши стояли, и я, как сердце у меня чувствовало, предупредил их заранее: «Ребят, не кричите мне ни «Петрович», ни «Слава», а кричите фамилию». Вот они и начали орать, как я только показался: «Веденин, Веденин, Веденин!». Харвикен начал оборачиваться. А что такое обернуться на «ёлочке»? Самое малое — минус две секунды, а то и три. И когда он повернулся и увидел меня, для него это, конечно, был шок. Прошло ещё немного времени, и метров за 800 до финиша я уже с ним сровнялся.
Потом, как меня Мянтюранта (знаменитый финский лыжник — ред.) в своё время в 1968 году в Гренобле научил, я его «качнул» на лыжне… На палку опёрся, показал, что будто я на него падаю, как будто у меня сил совсем нет. Естественно, любой остановится, если видит, что на него валятся сбоку… Вот он и остановился — падать же неохота, а я у него ещё секунду отыграл.
Когда мы уже вышли к стадиону, до финиша оставалось метров 70, лыжней много было нарезано. И я начал с одной лыжни на другую переходить. Смотрю, я его «шевельнул», и он упал метров за 30 до финиша, запутался в собственных ногах… Я его не коснулся даже. Просто, когда ноги не держат, можно и на ровном месте упасть, а тут ещё и лыжни нарезаны…
Потом, когда финишировал, голова у меня уже перестала работать. Помню, в домике сижу, ребят спрашиваю: я выиграл? Они отвечают: «Выиграл!». То есть на трассе соображал, помнил, что надо луч на финише пересечь палками или ногой, а тут, после финиша, отключился. Ещё бы, такие подъёмы…»
Другой участник той почти мифической гонки, друг и партнер Веденина по сборной команде СССР Федор Симашёв так описал эстафетную драму в своих воспоминаниях в книге «Моя счастливая лыжня»:
«Стараясь не отстать, я карабкался в гору, а лыжи не хотели двигаться вперёд и буксовали на одном месте. В этот момент у меня в голове мелькнуло: «Мазь!». Утром же все смазали лыжи одной и той же мазью. Пока Воронков и Скобов соревновались, все было нормально. А только подошла моя очередь и….
Днем становилось теплее, на солнечной поляне снег стал рыхлым, поэтому мои лыжи начали проскальзывать назад. Моих сил немерено, стремление к борьбе так велико, что невозможно выразить словами, а я ничего не могу сделать.
В голове вертится: «Каким образом сообщить остальным? Веденин лыжи смазал той же мазью». Наконец, мне на глаза попадается выглядящий растерянным Венедикт Иванович Каменский, старший тренер нашей команды. Встретив меня в таком положении, он совсем растерялся и как будто хочет спросить: «Фёдор, родненький! Что с тобой случилось?» Увидев его полный сочувствия взгляд, я заплакал. А Каменский пытается придать мне импульс и кричит: «Давай, давай-давай!»
Собрав все свои силы, уже я кричу: «Мазь! Мазь! Сообщите Веденину. Мазь пусть заменит!» Наш тренер сразу понял, почему так получилось. Он сообщил по рации остальным тренерам, стоявшим на финише.
На той горе норвежец Форму оставил меня на минуту позади. Как я ни старался, до финиша его догнать не смог. Как дошел до стадиона, как передал эстафету, как меня товарищи, поддерживая под руки, завели в дом – ничего не помню.
… И вот из леса показались два лыжника. Впереди одетый с ног до головы в белое Веденин, чуть позади Харвикен. Оба шли на последнем дыхании. На глазах у всех зрителей норвежский лыжник попытался обогнать нашего спортсмена, вышел на лыжню рядом. Но, обессилев, упал.
Только вернувшись в наш дом-раздевалку, Веденин немного передохнул, а потом сказал: «Спасибо тебе, Фёдор! На лыжне всякие бывают случаи, но если бы я не поменял мазь, то не смог бы догнать Харвикена».
