На этапы Кубка мира президент Союза биатлонистов России, известный предприниматель Михаил Прохоров приезжал в этом сезоне дважды. Но первый раз — в австрийском Хохфильцене — даже не успел заглянуть на стадион. Зато в Рупольдинге, признанной биатлонной мекке, был среди болельщиков.
Из Рупольдинга Елена Вайцеховская:
Поздним вечером после первой эстафеты, в которой российские девушки завоевали серебро, мы встретились с Прохоровым в отеле «Ортнерхоф». Там и состоялся обстоятельный разговор, о котором мы с президентом СБР договаривались еще в декабре.
— В Рупольдинге вы оказались на биатлонном стадионе впервые в жизни?
— Да.
— И как впечатление?
— Знаете, я разные виды спорта люблю по-разному смотреть. Например, футбол мне больше нравится по телевизору. А баскетбол — в зале. А вот где лучше наблюдать за соревнованиями биатлонистов, пока не определился. В Рупольдинге экран располагался достаточно далеко, и у меня возникло ощущение, что смотреть биатлон по телевизору интереснее. На стадионе спортсмены пришли на стрельбище, отстрелялись — и все. Ничего, кроме этого, ты не видишь, нет эмоционального накала. Даже когда стоишь рядом с тренерами и слышишь по рации, кто сколько секунд отыгрывает или проигрывает, хочется иметь перед глазами картинку. Если бы экран располагался ближе, не исключаю, что у меня сложилось бы иное впечатление. Возможно, надо еще несколько раз приехать на соревнования, чтобы сравнивать более предметно.
КОНЕЧНАЯ ЦЕЛЬ — ПОБЕДА
— Почему ваш выбор пал именно на биатлон, а, скажем, не на горные лыжи? И приходилось ли вообще выбирать, какую именно из спортивных федераций возглавить?
— У меня накопился довольно большой опыт в развитии клубных видов спорта, было желание взять некоторые спортивные проекты «Норильского никеля» и продолжать с ними работать. Но не удалось — мы не сошлись по условиям. К управлению пришли новые люди, у которых было свое видение ситуации, свои интересы. С другой стороны, чувствовал, что в определенном смысле достиг «потолка». Именно на такой уровень вышел баскетбольный ЦСКА: система управления клубом была полностью отлажена, и вопрос заключался лишь в том, сколько еще раз мы выиграем Евролигу — два, три, пять…
— То есть, у вас просто в каком-то смысле пропал интерес к дальнейшему развитию?
— Цель была достигнута. То есть, образовалась некая площадка, стремиться с которой стало по большому счету не к чему. Следующей ступенью могла бы стать попытка сделать сильную русскую команду. Собрать в ней только наших игроков. Проблема заключается в том, что на данный момент даже одну пятерку можно собрать с трудом. Надо довольно долго ждать, чтобы появились и выросли свои игроки, с которыми можно было бы повторить достижение уровня победы на чемпионате Европы. Я считаю, что тогда наша команда прыгнула выше головы. Ребята, безусловно, молодцы, но такой уровень невозможно стабильно удерживать — есть определенная статистика.
В принципе, мне хотелось поработать с индивидуальным видом спорта. Но таким, который интересен не только спортивной составляющей, но и определенными традициями, некоторыми другими факторами. В биатлоне все это совпадает идеально. Есть традиции, есть сильная сборная, есть хорошо продаваемый продукт. Плюс ко всему имело место определенное стечение обстоятельств.
— Многие крупные бизнесмены, возглавившие федерации по летним видам спорта, не скрывают, что получили «распоряжение свыше».
— Это не мой случай. Идею с биатлоном мне подбросил президент Олимпийского комитета Леонид Тягачев. А дальше все получилось достаточно быстро: идея зародилась и начала реализовываться. Если сравнивать биатлон с горными лыжами, то второй из этих видов тоже интересен: катается элита. Но мы настолько далеки от традиций и тех побед, которые были в свое время у Жирова и Цыганова, что для преодоления этой пропасти нужно приложить колоссальные усилия. Вывозить спортсменов с детского возраста в Европу, держать их там по девять месяцев в году… Можно, конечно, и нужно начинать строить собственные центры на Кавказе и в Сибири (что я уже сделал в Красноярске), но все это — достаточно длинная и мучительная дистанция.
— Вы понимали, что ваша работа в биатлоне будет чистой воды благотворительностью?
— Я вообще считаю, что все виды спорта в нашей стране — это энтузиазм и благотворительность. Причем, все без исключения. Сказал бы даже, что спортивный клуб, который приносит доход — это исключение из правил и в мировой практике, за исключением НБА. Даже в английской премьер-лиге только первые пять-шесть клубов окупают себя и приносят прибыль. Остальные убыточны. Весь европейский баскетбол держится на спонсорах-энтузиастах, либо на бюджетных деньгах, где местные мэры и губернаторы поддерживают спорт, как часть своей собственной политической составляющей. Пока среднестатистический зритель в нашей стране не сможет заплатить за билет хотя бы сто долларов, пока продукт не востребован в телевизионный прайм-тайм и, соответственно, не имеет дорогостоящей рекламы, про окупаемость можно забыть. Все будет продолжать держаться на энтузиастах и политиках.
— Получается, что биатлон для вас — просто занятие для души?
— Нет. Это сочетание хобби с бизнес-системой. Мне все-таки хочется попытаться создать продукт, который мог бы стратегически окупаться. Если в игровых видах спорта до самостоятельного зарабатывания денег — пропасть, то в биатлоне аналогичная дистанция гораздо короче. В том числе потому, что затраты на игровые виды спорта и на биатлон несопоставимы. В биатлоне они гораздо ниже. Поэтому и считаю, что хорошо продаваемый продукт, каким потенциально является биатлон, можно в перспективе сделать бизнесом.
— Каким вы видите конечный результат своей работы? И существует ли бизнес-план развития?
— Конечный результат любого вида спорта — это победа. Что касается плана, пока у нас есть понимание, в каком направлении и как двигаться. Тренд. В рамках этого тренда нужно провести определенное количество человеко-часов, чтобы план стал абсолютно детальным. Но основная база и логика развития уже приблизительно понятны. И строятся на понятных вещах. Зрелищность биатлона позволяет занимать на телевидении нишу прайм-тайма. Вопрос заключается лишь в том, что должна выработаться привычка. Она есть, но еще не стала массовой. Это, кстати, касается не только России, но и европейских стран, за исключением разве что Германии. Немцы — безусловные лидеры по энтузиазму, по количеству людей, которые приходят на стадионы, которые задействованы в инфраструктуре, короче по всему тому, что сопровождает любой вид спорта.
Моя основная цель — добиться того, чтобы вся биатлонная система не зависела от капризов спонсоров. Если удастся такую систему создать, буду считать, что свою задачу в биатлоне я выполнил.
ПАТРИОТИЗМ И РЕАЛЬНОСТЬ
— Сколько времени по вашим ощущениям может пройти, прежде чем задуманное может быть реализовано?
— Если рассуждать с позиции докризисных реалий, я бы сказал, что такую задачу вполне возможно решить за три — пять лет. В условиях финансово-экономического кризиса прогнозировать что-либо достаточно сложно.
— Но ведь вы наверняка просчитывали, что в условиях кризиса может происходить со спортом вообще и с биатлоном в частности. Насколько сильно кризис может ограничить потенциальные вложения в спорт и вообще желание богатых людей в него вкладываться?
— Что касается биатлона, болельщики могут быть спокойны. У меня достаточно возможностей для того, чтобы решить все проблемы самостоятельно. А что касается спорта в целом — это одна из составляющих нашей жизни, которая, может быть, даже в большей степени, нежели бизнес, зависит от уровня общего благосостояния. Другими словами, спорт пострадает если не в первую очередь, то во вторую. Будет большое количество команд, которые могут не только резко сократить свои бюджеты, но вообще прекратить существование. Сейчас эта тенденция только-только начинается, а вот через полгода мы все это увидим воочию. Картина, безусловно, грустная, но она будет наблюдаться не только в нашей стране. Нынешний кризис нестандартный: общего и относительно конкретного плана по его разрешению нет ни у одного правительства. Так что спорт он затронет очень сильно.
— Допускаете вероятность того, что задуманное вами может не получиться?
— Мне часто задают подобный вопрос студенты: «Вы не боитесь, занимаясь бизнесом, что может не получиться?». На что я обычно отвечаю: «Если вы боитесь риска, не нужно заниматься бизнесом, только и всего».
— Я спросила несколько иначе: допускаете ли такой вариант?
— Любая модель, любая идеальная система — хотя на самом деле идеальных систем не существует — предполагает ситуацию, когда что-то может не получиться. Я буду максимально стремиться к результату, предполагаю, что все сложится хорошо, но если вдруг не добьюсь успеха, отнесусь к этому с пониманием. Хотя быть неуспешным я очень не люблю.
— Знаю, что когда вы встречались со спортсменами, немало говорили об оружии. Как вы относитесь к перспективе перехода российских биатлонистов на отечественные винтовки? И нужно ли вообще это делать?
— Прежде всего нужно уметь отделять патриотизм от реальности. Мы можем сколько угодно быть патриотами, но надо понимать, что такого рода патриотизм негативно отразится на результате. Реалии таковы, что ижевские винтовки не являются в настоящий момент конкурентами немецкому производителю. Если мы хотим, чтобы наше оружие в перспективе начало реально конкурировать с немецким, необходимо проделать очень большую работу. И прежде всего — владельцам оружейных заводов. Нашего желания тут недостаточно. Должно быть жгучее желание производителя занять рынок достойным продуктом. Если такое желание возникнет, мы готовы всецело помогать.
Сейчас, на мой взгляд, у ижевского оружия есть реальная возможность занять свою нишу в массовом молодежном спорте. Наладить сервис, ремонтные базы. Когда уровень обслуживания станет сопоставим с тем, что предлагают конкуренты, можно будет задумываться о том, чтобы подняться на более высокий, элитный уровень.
— Какое впечатление произвела на вас атмосфера отчетно-выборного собрания, на котором вас выбрали президентом Союза биатлонистов? Не было ощущения, что вернулись в какое-то дремучее прошлое?
— Можно подумать, что я на небесах живу. Неоднократно проводил всевозможные акционерные собрания, у меня был опыт проведения конференций трудового коллектива «Норильского никеля» — организации в сто тысяч человек. Ничего нового я, честно говоря, не увидел. Поэтому мне даже вопрос непонятен.
— Просто у вас репутация человека, бизнес которого всегда был четко организован. Подобная организация в спорте до сих пор является большой редкостью. Тем более, что сама система отношений федераций с государственными органами оставляет желать много лучшего.
— Знаете, после шести лет на посту гендиректора «Норильского никеля», где все работает против тебя, включая природу, остальное кажется легким и понятным. Есть проблемы? Значит, нужно выписать их на бумажку и спокойно решать. Да, внутри системы эти проблемы есть. Но при этом совершенно понятно, как они решаются. Большинство вопросов можно решить внутри федерации в рамках существующего закона, а в отношении более сложных ситуаций, возможно, надо просто что-то изменить в законодательстве. Когда я работал в «Норникеле», мы вносили более пятидесяти поправок в год в разные подзаконные акты. Иначе северный полярный край просто не мог существовать. Так что ничего сложного здесь не вижу.
Если говорить о системе спорта в целом, единственная острая проблема, которую надо бы решить, заключается в том, что в рамках бюджетного кодекса министерство спорта не может перечислять деньги напрямую федерациям. Это создает кучу посреднических структур и сильно осложняет работу. Но это тоже решаемо: я уже обсуждал проблему с коллегами из Минфина, и они не видят причины, которая могла бы помешать убрать лишнее звено. На целевое использование средств такие изменения никоим образом не повлияют.
Естественно, все это потребует какого-то времени, но я сейчас говорю о другом. О том, что проблемами такого порядка меня не удивить. Приходилось улаживать гораздо более сложные и «нерешаемые» вопросы.
БИЗНЕС, КАК УДОВОЛЬСТВИЕ
— В начале нашего разговора вы сказали, что хотели бы взять из «Норильского никеля» некоторые спортивные проекты. Какие, если не секрет?
— Не скажу, чтобы не обижать другие проекты, к которым у меня по каким-то причинам мог пропасть интерес. Эта страница моей жизни перевернута.
— Кстати, ваше положение в бизнесе облегчает вам налаживание каких-то связей? Или в бизнесе для вас друзей нет?
— Конечно, есть. Друзья всегда и помогают.
— И даже не задают вопрос: «Зачем тебе это нужно?»
— Мне всю жизнь этот вопрос задают. Знаете, есть такая, я бы сказал, крестьянская логика, которая родилась во времена, когда нужно было много работать за кусок хлеба, и которая была прекрасно подмечена классиками. «Чего баре маются, чего не живут, все же есть?» Вот мне порой говорят: «Остановись, поживи в свое удовольствие, все же есть». И не понимают при этом, что для меня бизнес — и есть удовольствие. А не зарабатывание средств к существованию. К тому же я очень люблю спорт.
— Откуда такая любовь?
— С детства. Мой отец работал в Спорткомитете — возглавлял международное управление, и проблемы спорта постоянно обсуждались дома. К тому же я всегда интересовался работой отца. Это давало ощущение сопричастности ко всему, что происходило тогда в спорте.
— А это правда, что вы играли в баскетбол у Александра Гомельского, когда он работал с командой в Группе советских войск в Германии?
— В ГСВГ я никогда не служил и, более того, никогда у Александра Яковлевича не играл. Немножко занимался баскетболом в спортшколе, а потом играл за команду Московского финансового института, ныне — Государственной финансовой академии. Просто Гомельский был другом моего отца, знал меня с детства, и когда команде ЦСКА стало тяжело, он пришел ко мне и сказал: «Миш, нужно спасать команду». Вот мы и стали спасать. Что из этого получилось, вы уже знаете.
Тем не менее, кто-то такую легенду придумал и она прижилась. Видимо, из-за моего роста. Раз такой высокий, значит обязательно должен хорошо играть в баскетбол. Играл я, действительно, прилично, но на любительском уровне.
ЦСКА — ЭТО БРЭНД
— Почему, став владельцем баскетбольного ЦСКА, вы пригласили Сергея Кущенко на должность генерального менеджера команды? Это как-то было связано с тем, что ваш ЦСКА дважды проигрывал чемпионат страны «Урал-Грейту», который возглавлял Кущенко?
— Он просто был лучшим. А я всегда беру в свою команду лучших. К тому же в Перми Сергей в каком-то смысле достиг своего «потолка». В Европе никто не хочет летать на Урал. Это слишком далеко, плюс — разница во времени. К тому же брэнд не отменишь. ЦСКА для баскетбольной Европы — это именно брэнд. А «Урал-Грейт» при всем к нему уважении — просто одна из команд.
Вот я и объяснил Кущенко, что если он хочет расти дальше, нужно идти в ЦСКА. Тем более, что это — Москва, дополнительные возможности.
— Уговорить было сложно?
— Да. У Сергея на тот момент было все в порядке, он являлся одним из самых популярных людей в регионе, но так как пришел из бизнеса и по характеру — рисковый человек, то сделал рискованный шаг. Мог, конечно, остаться в Перми и продолжать быть великим в рамках пермского края, но я сумел его убедить в том, что есть и покруче варианты. Считаю, что в итоге мы сделали правильный выбор.
— Благодаря этому переходу, Кущенко объективно стал спортивным менеджером номер один в стране и создал лучший клубный менеджмент в мире.
— Я кстати, считаю, что Андрей Ватутин, который сейчас является генеральным менеджером ЦСКА, ничуть не слабее. А главное — он появился и вырос именно в этой системе. Другое дело, что ореол вокруг имени Кущенко до сих пор очень силен.
— Это понятно: в конце концов Кущенко стал первым в нашей стране менеждером такого уровня. И это не могло не привлекать к нему внимание.
— Скажу вам, почему это произошло. Кущенко — очень успешный бизнесмен. Но в какой-то момент он просто сказал сам себе, что заработал достаточно денег, чтобы заниматься тем, что любит. В этом — уникальность ситуации и самого Кущенко. Он сознательно отказался от больших доходов, перейдя по сути, на бюджет. Самодостаточные люди, способные много зарабатывать, практически никогда не идут в сферы, где могут зависеть от чужой прихоти. Исключения случаются разве что в тех случаях, когда человеку предлагают стать мэром или губернатором. Там уже политические амбиции начинаются.
— Почему вы так упорно оставались в тени на протяжении всей своей работы в ЦСКА?
— Существуют законы жанра. Владелец клуба должен либо сам быть генеральным менеджером, и тогда вся слава достается ему, либо должен нанимать людей и передавать им все полномочия. В ЦСКА я принимал бюджет один раз в год. Мне рассказывали концепцию, объясняли, почему нужны те или иные игроки, я мог задавать любые вопросы, но на этом мое влияние на дела клуба заканчивалось. Это — правильная система. И единственно возможная в бизнесе, если у вас многопрофильные активы. Человек не может быть специалистом во всех сферах. И если будет влезать во все сразу, то обязательно разорится. Значит, надо приглашать лучших, уметь с ними договариваться, не мешать им работать и давать право на ошибку.
— Неужели никогда не хотелось, чтобы вашу работу оценили публично?
— Вы зря думаете, что все стремятся к публичной славе. Если бы не мой любимый смешной куршавельский случай, я до сих пор пребывал бы в тени и замечательно себя чувствовал.
— Мне доводилось слышать, что однажды вы все-таки вмешались в спортивную часть работы ЦСКА. Что якобы именно по вашему требованию из команды был уволен Душан Ивкович, проигравший в «Финале четырех».
— Неправда. Как владелец клуба я имел возможность в любой момент поменять генерального менеджера и тренера. Но указывать тренеру или генеральному менеджеру, кто и как должен у них работать, с моей точки зрения совершенно непрофессионально. Более того, любые вмешательства такого рода — худшее, что может быть. Либо сам становись во главе и рули, либо не мешай.
— Это здравый смысл. Но есть же еще и эмоции?
— В том, чтобы уметь их сдерживать, и заключается профессионализм.
— Неужели в вашей жизни никогда не случалось, чтобы эмоции выходили из-под контроля?
— Случалось. В этих случаях я бегу километров десять или 15, чтобы эмоции погасить. И уже потом в адекватном состоянии спокойно анализирую ситуацию и принимаю решение. Если ошибки серьезны и объективны, значит, нужно менять менеджмент. Это — все, что должен делать владелец. При этом право на ошибку все равно у людей быть должно. Кущенко ведь тоже не с первого раза выиграл Евролигу, верно?
ШАГ К БЫЛОЙ СЛАВЕ
— Сейчас вы испытываете хотя бы легкую ностальгию по баскетболу?
— Вообще ностальгией не страдаю. За баскетболом слежу, но не живу прошлым. Я честно отработал с ЦСКА и другими клубами десять лет. Дальнейшая работа по ряду обстоятельств не сожилась. Но это не повод, чтобы расстраиваться. Возможно, те, кто пришел после меня, сделают эту работу лучше. Незаменимых людей нет. И никогда не нужно рассматривать себя, как пуп земли.
— В свое время вы сыграли большую роль в объединении двух хоккейных армейских команд. Как удалось этого добиться?
— Я пришел в управление клубом, когда уже существовали два ЦСКА. Естественно, все понимали, что это ненормально. Но сохранялся настолько высокий эмоциональный накал, что потребовалось два с лишним года, чтобы все это сгладить.
— Как на ту ситуацию смотрели лично вы? Считали какую-то из сторон правой, или правда была у каждого своя?
— В конфликтах вообще редко бывает правая и неправая стороны. Правда обычно лежит где-то посередине. В бизнесе есть правило, которое заключается в том, что вовремя сделанная уступка является признаком высшей квалификации менеждера. Умение поступиться сиюминутными интересами ради будущих побед. Нечто подобное произошло и тогда. Я бы сказал, что было несколько человек, которые, посовещавшись несколько месяцев, сумели преодолеть личные амбиции и реализовать задуманное. Это Виктор Васильевич Тихонов, Евгений Гинер и я.
— Соответствует ли истине информация о том, что у вас по сей день существуют личные контракты с тренерами хоккейного ЦСКА и сборной России Вячеславом Быковым и Игорем Захаркиным?
— Не совсем. Сейчас решаются некоторые технические вопросы. Я, действительно, планирую поддерживать этих тренеров персонально, но — через федерацию хоккея. Считаю, что делать это напрямую, когда речь идет о тренерах сборной, этически неверно. Есть федерация, она и должна с тренером работать.
— Откуда вообще возникло желание поддерживать именно этот тренерский тандем?
— Считаю, что создание этой пары — одна из наиболее ярких находок нашего хоккея. Мне это напоминает хоккейные времена Чернышева и Тарасова. По своему профессионализму и отдаче Быков и Захаркин — уникальная пара. Они очень хорошо дополняют друг друга, а главное, у обоих хватает мудрости умеривать собственные амбиции, когда этого требует дело. Думаю, им по силам поднять наш хоккей на уровень былой славы. И первый шаг к этому был сделан в прошлом году, когда сборная выиграла чемпионат мира в Канаде.
— В журналистских кругах до сих пор бытует мнение, что России на том чемпионате просто банально повезло.
— Я бы эту тему даже обсуждать не стал. В любом незаурядном результате, чем бы человек не занимался, доля везения присутствует всегда.
— Кстати, хоккей вы больше любите смотреть живьем или по телевизору?
— Живьем. Хотя смотрю нечасто. На чемпионат мира в Канаду тоже не сумел поехать — было много работы.
— А на Олимпиадах бывать приходилось?
— Один раз. В 1992 году в Барселоне. Очень суетная форма соревнований. Для меня проще 24 часа просидеть перед телевизором. Да и смотреть Игры по телевизору проще.
ПЕТР И ГОЛЛАНДЦЫ
— Раз уж мы заговорили о тренерах, скажите, что вы думаете по поводу Гуса Хиддинка?
— Считаю, что это — потрясающий пример. Хиддинк — уникальный тренер, который во всех странах, где бы ни работал, показывал, как можно команду, составленную из игроков одного уровня, перетащить на следующий. Мне было крайне интересно понять, в чем, помимо тренерского таланта, причина его успеха на нашей земле. Я даже пришел к выводу, что Петр Первый не случайно приглашал в Россию сначала голландских специалистов, а потом — немецких.
Что мне особенно нравится — Хиддинку абсолютно нет дела до наших «разводок». То, что для нас является высокой ценностью, для него некая ситуация, которую он не понимает, не знает и не хочет на нее реагировать. Это производит уникальное впечатление. Своим спокойствием и направленностью на решение задач, которые считал важными, Хиддинк просто вынудил всех построиться в том формате, который нужен ему. Ему невозможно объяснить, что такой-то должен играть, потому что он — кумир миллионов болельщиков. Ну, болейте на здоровье. Но если человек не подходит, он будет сидеть на лавке.
Или взять Дика Адвоката, который может продержать две недели на лавке Аршавина, потому что тот себя не так ведет на тренировках. Эти тренеры не понимают, что болельщики пишут на плакатах, более того, им абсолютно все равно, что именно там пишут. Или кричат с трибун. Это не является частью их системы ценностей. Они решают свои задачи, расставляют людей так, как считают нужным. Тот же Хиддинк открыл огромное количество новых футболистов, которых до него никто в упор не видел, считали бесперспективными.
— Когда я готовилась к интервью с вами, коллеги предупредили меня, что вы — человек, влюбленный в футбол.
— Футбол я люблю. Играю сам, и в некотором смысле назвал бы это более сильным пристрастием, нежели смотреть, как играют другие. Но никакой вид спорта сам по себе не является для меня достаточным. Каждый из них — лишь элемент системы комплексной физподготовки.
— Какие именно виды в нее входят?
— Кикбоксинг, акробатика, обязательно — общий фитнес и растяжка, потому что чем старше человек становится, тем, к сожалению, требуется больше времени на то, чтобы укреплять связки и суставы. Плюс к этому — футбол, фристайл на «стоячих» скутерах и горные лыжи «off piste». По трассам я не езжу. Предпочитаю либо целину, либо разбитую целину — то, что, собственно, и называется off piste.
— Такая езда добавляет адреналина?
— Скорее, позволяет сочетать непредсказуемость ситуации, нестандартную реакцию на нее с возможностью контроля. На трассе предсказуемости больше, если, конечно, кто-то в тебя не влетит — это удовольствие ниже среднего.
— Травмы вам получать приходилось?
— А как же? Для того, чтобы травм не случалось, и существует контроль риска. Если я катаюсь на джете и волна выше моего уровня, никогда в нее не полезу. Сначала должен подготовиться. Чем выше волна, тем сильнее вращательный момент. Кстати, акробатикой я стал заниматься, когда почувствовал, что не могу при большой волне на высокой амплитуде вращения контролировать приземление. Знакомый акробат мне и подсказал, что нужно прыгать на батуте. Тренерам со мной, правда, приходится сложно: все-таки вес более ста килограммов и очень большой рычаг. Но это занятие сильно меня увлекло. Стало, как бы сказать…
— Одним из самых любимых?
— Слово «любимый» для меня является в какой-то степени синонимом ограниченного. Поэтому я не люблю его использовать. Мне нравится система моей подготовки в целом. Ни одно занятие не заменяет и не отменяет других.
— Вы, как я слышала, были близки к тому, чтобы активно поучаствовать в объединении футбольного «Торпедо».
— Это было в те времена, когда я управлял спортивными проектами «Норникеля». Встречался с владельцем клуба «Торпедо» и Лужников Владимиром Алешиным, но договориться нам не удалось.
— Что послужило препятствием?
— Я никогда не раскрываю причины, по которым проект не стал удачным. Считаю это этически неправильным.
СПОРТ, КАК ФОРМА БЕЗУМИЯ
— Вы считаете себя футбольным болельщиком в общепринятом смысле этого слова?
— Фанатиком — нет. И любимой команды у меня нет. Если одна — любимая, значит, тем самым ты отвергаешь все остальное. А в жизни так много интересного.
— Может быть, есть какой-то клуб, которому вы симпатизируете больше, чем остальным, хотя бы в силу того, что там работают друзья или просто близкие по духу люди?
— Намекну: если бы я симпатизировал только одному клубу, клуб был бы один.
— Можете назвать какие-то виды спорта, которыми вы никогда не пробовали заниматься, но очень хотели бы попробовать?
— Да нет, пожалуй. Все, что хотел, уже попробовал. Даже с трехметровой вышки прыгал.
— И как?
— Страшно.
— Я как раз хотела спросить, вам когда-нибудь бывало страшно по-настоящему?
— Конечно. Вообще считаю, что страх — это не только форма самозащиты, но и форма самовоспитания. Если человек ничего не боится, он просто болен. Я люблю риск, а везде, где он есть, элемент страха обязательно должен присутствовать.
— Некоторые люди склонны, кстати, считать, что большой спорт — бессмысленное занятие. Горстка ненормальных, которые ничего другого не умеют и истязают себя нечеловеческими нагрузками ради того, чтобы постоять на пьедестале. Даже двукратный олимпийский чемпион по плаванию Денис Панкратов как-то сказал мне, что выиграв в Атланте, первым делом подумал, что двадцати лет его жизни этот момент не стоит.
— Мне кажется, дело в другом. Человечество вообще немного безумно. И в разных областях люди так или иначе стремятся к тому, чтобы стать лучшими. Если бы не было самых разнообразных форм оценки этого человеческого безумия — а это касается не только спорта, но науки, искусства и всего прочего, — мир так бы и остался в первобытном строе и продолжал бы на том уровне существовать.
Одной из составляющих этого безумия является большой спорт, который показывает возможности человека и довольно гармонично вписывается в систему его развития. Если рассуждать совсем узко — с той точки зрения, что лучше вместо тренировок стоять за токарным станком и точить фаску, то можно действительно прийти к выводу, что большой спорт — бессмыслица. Но если посмотреть на систему в целом, то мы придем к совершенно иному выводу: если бы человек не стремился к прогрессу в своем деле, он не точил бы эту фаску на современных станках. А по-старинке работал бы зубилом.
— Но вы же не стремились к тому, чтобы стать чемпионом?
— Так сложились обстоятельства. Возможно, сказался некий «потолок» возможностей. Но нет никакого повода делать из этого трагедию. Как я уже сказал, не нужно ставить себя в центре системы. Нужно просто быть одним из ее элементов. И тогда жизнь становится счастливее.
«Спорт-Экспресс»
Все материалы о Кубке мира-2008/2009 по биатлону
