Тюменский контракт
— С тех самых пор, как мужскую команду возглавил четырехкратный олимпийский чемпион Рикко Гросс, в биатлонных кругах ходят упорные разговоры о том, что немецкого специалиста приглашали в Россию прежде всего под вашего личного ученика Евгения Гараничева и что этот контракт оплачен тюменскими деньгами. Прокомментируете?
— Это не так. Контракт Гросса оплачивает Олимпийский комитет России, но почему-то никому из журналистов даже не пришло в голову это проверить. Во-вторых, сумма, которая все время фигурирует в разговорах о Гроссе и его якобы «тюменском» контракте, абсолютно не соответствует действительности. Она на порядок меньше.
— Откуда вы это знаете?
— Я довольно часто общаюсь с Рикко и всегда подшучиваю над ним по этому поводу. Говорю: «Рикко, дай интервью, объясни, наконец, людям, что ты не получаешь больше (Вольфганга) Пихлера. Гросс в этом отношении достаточно скромный человек. Его главная беда в том, что он так и не смог разобраться в хитросплетениях российского биатлона. Хотя все, кто непосредственно работал в команде, прекрасно понимают ситуацию.
— Что именно вы имеете в виду?
— Сами подумайте: почему первый год у команды Гросса был достаточно успешным, а потом вдруг все резко начало разваливаться?
— У вас есть ответ?
— Конечно. В первый год работы в тренерском штабе Рикко пять человек свободно разговаривали на разных языках. Это Александр Попов, Владимир Брагин, доктор, массажист, глава программы по компьютерному обеспечению, который до прихода в сборную порядка 10 лет прожил в Швейцарии. Все могли свободно общаться между собой, да и со спортсменами контакт был постоянный. Гросса поддерживали не только как четырехкратного олимпийского чемпиона, но и как одного из немногих немецких тренеров, кто имеет все три ступени тренерского образования. В Германии таких людей единицы, мне говорил об этом Роберт Кабуков, который десять лет жил и работал в этой стране, а сейчас работает в Казахстане вместе с Валерием Польховским. Но ровно через год, несмотря на все просьбы Гросса сохранить формат, тренеров и специалистов стали убирать. На второй сезон у него выбили трех человек. А главное — убрали его главную опору – Брагина и свели с Андреем Падиным.
— Считаете, что Падин недостаточно хороший тренер?
— Дело не в этом. А в том, что Андрей изначально не был готов работать вторым тренером под Гроссом. А Рикко изначально не имел никакой власти. Возможно, в какой-то степени ему недоставало характера, чтобы сказать «нет». Падин же сразу пришел с амбициями: я буду заниматься функциональной подготовкой, ты идешь на «трубу». И как бы всё…
— Согласитесь, старший тренер должен быть с амбициями, и не проблема Падина, что их не хватило Гроссу.
— Вопрос в том, чтобы амбиции были адекватны статусу. В биатлоне старший тренер сборной команды — это почти всегда функциональщик. Так сложилось, что наиболее успешно выступают команды, где функциональщик ведет тренировочную программу, а тренер по стрельбе встраивается в эту схему. Здесь же получилось так: в команду приходит второй тренер и сразу дает всем понять, что не намерен выполнять ничьи установки, потому что у него есть свое видение процесса.
Вынужденная мера
— Забирая Гараничева на индивидуальную подготовку под своим руководством, вы, получается, забирали его не от Гросса, а из этой обстановки?
— Там была такая ситуация: на тренерском совете в сентябре месяце официально объявили, что Гараничев получил перенапряжение второй степени и тренироваться вместе с командой не может. Это было как раз следствием летней подготовки, проведенной по программе Падина. В предыдущие два сезона все шло нормально, достаточно сказать, что на пик формы Гараничев оба раза выходил к чемпионату мира. То, что он не брал медали, – другой вопрос, в биатлоне это часто не вопрос готовности спортсмена, а вопрос одного выстрела. Но Евгений всегда был лучшим из всех российских спортсменов — обыгрывал Шипулина, обыгрывал всех остальных.
Сложность работы со сборной заключается ведь еще и в том, что на этом уровне отдельные спортсмены уже имеют такой опыт и знания, что тренер им вообще не слишком нужен. Например, Александр Логинов. До него у меня вообще не было спортсменов, которые были бы так интеллектуально развиты. Саша читает не только Ремарка и Хемингуэя, но и более сложные книги по философии, психологии, разбирается в методиках подготовки. Применительно к биатлону с ним можно разговаривать на любую узкоспециальную тему, причем он будет доказывать свою точку зрения, используя чисто тренерскую методологию. Другими словами, Логинов способен на равных вести разговор с любым специалистом и тренироваться вообще без команды. Но таких единицы. Большинство спортсменов полностью зависит от тренера. Я был в шоке, например, когда увидел, какие тренировки проводил Падин в Тюмени. Там есть очень тяжелый круг, пять подъемов, и на этом круге мы обычно делали три-четыре серии шагово-прыжковой имитации. То есть, один круг спортсмены прыгают, второй – шагают, потом снова прыгают. У Падина спортсмены делали за тренировку семь кругов, и все прыжковые. Уже тогда я сильно засомневался в том, что кто-то из парней сможет выжить при такой нагрузке. В конце августа был контрольный старт, на котором Гараничев прошел два круга дистанции и остановился – не смог продолжать гонку. Его просто вырубило. Тогда я и сказал Гроссу: либо совсем забираю своего спортсмена из команды, либо в сентябре месяце он работает по отдельной программе.
В сентябре и октябре Гараничев сделал меньше 50% от общей работы, благодаря чему по чуть-чуть начал выходить из этого мертвого состояния. До января месяца показатели гемоглобина в крови ни разу не превысили отметку 140-142 единицы, хотя для нормального выступления должно быть 160-165. Поэтому мы и решили, что, если собираемся продолжать готовить Евгения к главным стартам, его нужно убирать с декабрьских этапов Кубка мира.
— Планы Гараничеву писал Гросс?
— Да. Но вел его в предельно щадящем режиме. Благодаря этому в Рупольдинге Евгений уже показал достаточно хороший ход. То же самое в Антхольце. Проблема возникла в другом – коэффициент стрельбы с 87-88 в марте упал на 82. Причем это все были выстрелы, которые принято называть решающими. Как правило, это был либо последний рубеж, либо последний выстрел.
— Применительно к Гараничеву это всегда принято списывать на нервную систему.
— Стрельба – это всегда в какой-то степени психология. Но был еще один нюанс. Женя третий год подряд менял ложе. Как только он начал это делать, коэффициент стрельбы стал резко уменьшаться.
— А зачем он начал что-то менять, если все было хорошо?
— Характер такой. Если что-то для себя решил, переубедить невозможно.
Защита Гараничева
— Меня не покидает ощущение, что по отношению к окружающему миру ваш спортсмен постоянно занимает оборонительную позицию.
— Объясню, почему. В свое время Евгению пришлось пробиваться в очень непростых условиях, скажем так. Его первый тренер и мой хороший друг Иван Снегирев работал кочегаром в школе — так получилось, что лыжная секция в школе имелась, а тренера найти не могли. Вот и попросили Снегирева, чтобы он занимался с мальчишками, раз уж сам в молодости бегал.
Пришли дети, стали заниматься, когда начались морозы, все разбежались. Остался один Гараничев – самый мелкий. Снегирев мне тогда рассказывал: мол, я все жду, когда ходить перестанет, а он ходит и ходит, ходит и ходит. Над ним в школе все смеялись: ты что, чемпионом мира собрался стать, что ли?
Когда Женька первый раз приехал на областной сбор в юниорскую команду, там было заведено выходить на зарядку в единой форме. А тут – парень из деревни, в трусах по колено, в китайских кедах, в какой-то футболке аляпистой… Тренер, не буду называть его фамилию, не придумал ничего лучшего, как при всем строе сказать: «Что это еще за чучело приехало на сбор?»
— Жестоко.
— Женька обиделся, собрал вещи и в тот же день уехал домой в деревню. Решил, что не для него все это. Пришлось Снегиреву ехать в Пермь, встречаться со всеми тамошними руководителями спорта, добиваться, чтобы парня одели, снова отправили в команду. И в результате зимой Гараничев стал чемпионом мира – выиграл юниорское первенство.
Это я к тому вам говорю, что у Евгения есть свои очень жесткие принципы. Он не пьет, не курит, не позволяет себе никаких развлечений. Все четко разложено по полкам: отбой, подъем, тренировка, железная дисциплина. С одной стороны, это хорошо, но, с другой — плохо. Потому что любая тренерская ошибка – неважно, моя ли это ошибка, Гросса или Падина – сразу приводит к плачевному результату. Как это, собственно, и произошло на том августовском сборе. Гараничеву ведь даже в голову не приходит, что тренерское задание можно не выполнить.
Я сам как-то был свидетелем, как Падин дал задание команде бежать 80-минутный кросс, потом собраться в тренажерном зале. Через час от начала тренировки вся сборная уже была в зале. Один Гараничев продолжал нарезать круги вокруг здания. Я тогда даже спросил его: мол, ты-то что в зал не идешь? А он часы показывает: «Еще двадцать минут осталось».
Вот в этом он весь. У него не бывает скидок на плохое самочувствие, на биохимию, на настроение, на что-то еще. Думаю, это отложилось с детства. Что, если будешь хорошо и много работать, результат обязательно придет. В какой-то степени так оно и есть. Вы когда-нибудь считали, сколько за всю историю советского и российского спорта у нас было спортсменов, которым удавалось выигрывать индивидуальные олимпийские медали? А я считал, их 15. И в это число входит Гараничев. Вроде мелочь, а приятно.
— Насколько сильно вас угнетает тот факт, что вашего спортсмена не ставят в эстафету на главных стартах?
— В этом сезоне Гараничеву очень активно предлагали войти в эстафету. Предлагал Падин, предлагал Гросс. Но Евгений наотрез отказался. Сказал: «Ставьте другого человека, я не побегу». То есть он сам для себя просто выкинул эстафету из головы. Интересно, что на Кубках мира Гараничев за много лет ни разу не подвел команду. Был даже прецедент на этапе в Антхольце, когда он сделал три промаха и тремя запасными патронами все три мишени закрыл. В биатлоне это высший пилотаж.
Но на чемпионатах мира у него происходит сбой в голове. В Холменколлене в 2016-м вы же видели, как он красиво прошел «лежку», обошел кучу народа, пришел на второй рубеж: четыре выстрела попадает, пятый — мажет габарит. Потом признался, что, когда винтовку снял и полез за доппатронами, уже понимал, что не попадет. То есть какой-то пунктик у него в голове сложился, именно по поводу главных стартов. При этом Женька больше десяти раз заезжал в призы в эстафетах, шесть раз становился первым.
Я даже иногда думаю, может быть, он в чем-то прав? Необязательно на эстафетах зацикливаться, можно ведь бегать индивидуальные дисциплины.
— 90% биатлонистов вам бы на это ответили, что эстафета – это почти гарантированный вариант медали.
— Все так, но он же легких путей не ищет?
Выжженная земля
— Почему вы не соглашались войти в комиссию по рассмотрению и выдвижению тренерских кандидатур в сборную – сделали это только под давлением?
— Понимаете, в чем дело… Я последний раз был в отпуске в 2013-м – уехал на две недели. И очень сильно рассчитывал, что в этом году мы с женой хоть ненадолго куда-то вырвемся, вместе отдохнем. Поэтому первая реакция была чисто эгоистичной – отказаться. Но раз выдвинули, буду работать.
— А готовы назвать свои личные кандидатуры, кого бы из тренеров вы видели в национальной сборной?
— Я еще в 2015-м говорил, что считаю нашей главной тренерской проблемой. У нас в биатлоне очень долго существовала одна и та же группа специалистов, которые периодически между собой менялись. И получилось так, что за ними осталась выжженная земля. 50-летних тренеров практически нет, 40-летних – и того меньше. А теперь посмотрите, во сколько лет пришел работать в сборную великий Александр Привалов? В 33 года. Во сколько лет в лыжных гонках стал работать великий Александр Грушин? В 39. Александр Гомельский в 25 принял баскетбольную команду, Анатолия Тарасова в пятьдесят с небольшим уже на пенсию списали.
А сейчас на посты в сборной претендуют даже те, кому под 70. Я когда-то читал одну из научных работ Томского университета, в которой были проанализированы графики выхода на пик результата. У тренеров-функциональщиков это 45-55 лет. После этого у всех идет спад.
В Ханты-Мансийске, например, довольно сильно критиковали Виталия Норицына, хотя всех лучших спортсменок в последних двух сезонах дала группа, которую он ведет вместе с Павлом Ланцовым. Но обратите внимание, кто именно критиковал. В подавляющем большинстве это люди, которым под 70 или даже больше. Считаю, что это просто страх уйти и дать возможность молодым начать реализовывать себя.
Мне очень понравилась работа Андрея Прокунина в Корее. Я бы вообще вытащил его обратно в Россию — вижу, насколько фанатично он работает. Андрей смог организовать систему, у него хорошая группа, причем состоит она тоже из русских специалистов. Вот таких людей нужно набирать, которые будут жить своей работой, не будут со сборов вылезать. Вы знаете, кстати, что в Корее сборы идут 60 дней подряд?
— Да ладно?
— Я сам был в шоке, когда узнал, что у корейцев меньше 40 дней сборов вообще не бывает. Андрей объяснил, почему сложилась такая система. Дело в том, что корейским спортсменам, когда они не находятся на сборах, не платят зарплату. А на сборе и кормят, и поят, и зарплата идет. Прокунин, знаю, очень тяжело к такому режиму привыкал. Но ведь все видят результат. Я говорю сейчас даже не о Тимофее Лапшине. У Прокунина даже «чистые» корейцы очень сильно поднялись.
За такими тренерами, считаю, в биатлоне будущее. Взять того же Гросса: вот сейчас он уйдет, в Австрию или куда-то еще, и начнет нас обыгрывать. А мы будем локти кусать: какого специалиста потеряли! Как было с Пихлером.
— Считаете, все произойдет именно так?
— Когда Гроссу руки развяжут? Почти уверен в этом.
— Вы видите хоть какой-то процент вероятности того, что Рикко может остаться в сборной?
— Знаю, что сам он очень этого хочет, и дело здесь совершенно не в деньгах. Но вряд ли станет ждать, пока мы «запрягать» начнем.
— А сколько времени вы собираетесь запрягать?
— В моем понимании, раньше 18 мая ничего не решится. И это очень плохо, потому что в двадцатых числах мая уже должна быть начата подготовка к следующему сезону. Я не люблю систему, которая присутствует у нас в молодежных командах. Когда они работают без дней отдыха и начинают новый сезон с конца апреля. При такой системе больше людей умирает, чем доживает — слишком большой отсев. Знаю, скандинавы по этой системе одно время работали, но быстро отказались. В юниорском возрасте это жесткий перебор.
Выбор Шипулина
— Вам самому никогда не хотелось стать старшим тренером сборной России?
— Нет.
— Почему?
— Я дважды работал в сборной, когда меня приглашал Валерий Польховский – просто не хотелось ему отказывать, скажем так. Но не могу сказать, что получаю большое удовольствие от работы с первыми людьми. Работа с резервом мне нравится гораздо больше. Я вижу их неумелых, потом вижу, как они растут. Для того чтобы работать со звездами, нужно иметь определенный тип характера.
— Но вы ведь работаете с Гараничевым, с Логиновым.
— Это немножко другая работа, индивидуальная, когда у человека возникают проблемы. Основная моя задача заключается в другом: найти талант, сберечь его, вырастить, суметь положить в обойму сборной.
— Не обидно понимать, что вы ищете таланты, поднимаете их до какого-то уровня, а потом своими руками отправляете в «черную дыру».
— То есть вы не разделяете точку зрения, что для Шипулина нынешний сезон получился хуже некуда?
— Тут вопрос двоякий. Я, например, согласен с позицией Александра Ивановича Тихонова, что мы в этом сезоне недосчитались очень многих медалей. Но по Шипулину, считаю, ситуация другая. Антон, безусловно, – это самый статусный спортсмен и, возможно, самый талантливый из тех, кто был на моей памяти после Сергея Чепикова. Из всех наших биатлонистов, кого я видел в своей жизни, Чепикова я, не задумываясь, поставил бы на первое место, а Шипулина — на второе. Насколько Антон себя реализовал, это отдельная тема. У меня, как у тренера, нет претензий ни к Андрею Крючкову, ни к Андрею Гербулову, которые работали с Шипулиным после Игр в Сочи. Они делали всё, что могли. Мы не можем знать сейчас, что могло быть, если бы Антон продолжил работать в команде. Кто может дать гарантию, что не стало бы еще хуже? Но так или иначе спортсмен пошел другим путем. Создал свою команду, создал себе свой максимально комфортный режим. А когда решение относительно своей подготовки принимает спортсмен, мы имеем то, что имеем.
