Кристина Резцова уже давно известна биатлонным болельщикам, но обычно дальше рассуждений о блате, который якобы устроила ей мама, Анфиса Резцова, и баек про ее забеги в нижнем белье, надетом поверх лыжной формы, разговоры не шли. Мы встретились с Кристиной в Рамзау и она разрушила все представления о маминой дочке с взрывным резцовским характером, оказавшейся в команде благодаря протекции родителей.
– Сколько раз вы рассказывали журналистам историю про нижнее белье?
– Я не считала, но много.
– Долгое время вас знали по двум вещам: фамилии мамы и той истории про бег в нижнем белье поверх формы. Когда ситуация изменилась и добавилось что-то еще?
– Думаю, что осознанный переход случился в 2017-м. В юниорах я выступала на международных стартах, затем меня выгоняли из команды, я снова отбиралась – но все это было не на том уровне, к которому я стремилась. А с прошлого сезона, начиная еще с летней подготовки, благодаря команде и тренерам все было по-другому. Ну, и я повзрослела, так что с самых первых тренировок уже не было какой-то детской расслабленности, расхлябанности. После этого поверила, что я не только дочь Резцовой, но и сама по себе Резцова. Даже тренеры говорили, что я изменилась, стала серьезнее относиться к подготовке, тренировкам, режиму, который соблюдала как никогда до этого.
– Из молодежки, я так понимаю, выгоняли именно из-за нарушений режима?
– Да, два раза, и тут нечего скрывать. Я была шалунишкой, часто нарушала отбой, гуляла.
– Шалунишка после отчисления возвращалась в команду по спортивному принципу?
– Да, я всегда проходила через спортивный отбор, из-за этого на те старты, куда брали уже по внутреннему отбору, например, чемпионат Европы, не ездила. Никто не звонил и не просил за меня.
– В том, чтобы после того как тебя выгнали, вернуться по спортивному принципу, есть особое удовольствие?
– Огромное! Считаю (особенно если говорить о взрослых спортсменах), нужно давать людям возможность самим определять свой режим, время отбоя и так далее. Оценивать надо по контрольному старту, по тому, что показывают на трассе и рубеже, а не по готовности соблюдать распорядок и быть неконфликтным.
– А вы конфликтны?
– Возвращаясь к тому, почему меня выгоняли из молодежки. Возможно, да, поведение было неправильным, но есть еще один момент. Я очень люблю разговаривать с тренерами, задавать им вопросы по подготовке. И если не получаю ответа, то мне это не нравится, соответственно возникает конфликт. Спрашиваю еще и еще, люди раздражаются, мол, почему мне больше всех надо. Наверное, меня выгоняли и поэтому тоже. Точнее, подводили к уходу.
– Как подводили?
– Например, на первом же сборе в сезоне уже в самом начале я узнавала, что в мой регион звонили из сборной и сообщали, что я не еду на следующий сбор. А я даже не понимала, в чем причина, которую, потом, конечно, находили.
Все это я рассказываю, чтобы донести простую мысль: во всем должен был диалог. Мы все люди, и мы не в армии, здесь нельзя приказывать, требуя безусловного подчинения. Если тренер в чем-то уверен, то вполне нормально объяснить спортсмену, почему нужно делать именно это и именно так, а не иначе.
– С нынешним тренером Андреем Падиным диалог есть?
– Он очень хороший специалист, полностью отдающий себя работе. Всегда готов пораньше прийти на тренировку. Нас уважает, говорит, что парни ноют больше, чем мы. И я думаю, он знает, для чего мы делаем те или иные тренировки. Да, у девушек сложный характер, у них всегда есть отговорка: «Ну, я же девочка!» Надо просто с каждой найти общий язык.
– Как вам в Рамзау?
– Я тут второй раз, до этого была в прошлом году. Тогда все было достаточно сложно, потому что я впервые оказалась на лыжной подготовке на высоте 2600 метров и не могла понять, как можно ходить фактически пешком! А нам ставили условие, что, если лактат будет выше 1,5 ммоль/л, то выгоняют с тренировки. Сейчас уже знаю: если иду на пульсе 130, это значит, что я делаю тренировку с определенными целями, а не просто халтурю.
– А год назад мучала совесть?
– Да-да! Идешь на низком пульсе и думаешь: «Блин, если я буду и дальше так кататься, больше не побегу никогда!»
– В этом году полегче?
– В 2017-м у нас был достаточно тяжелый тренинг, много скорости и силовой работы. Сейчас подготовка более ровная, единственное – лыжные тренировки получаются скомканными из-за плохой погоды на леднике. Его иногда закрывают, и мы узнаем об этом в самый последний момент. В 7:00 пишут, что едем на ледник, а в 7:50 – что все отменяется, ледник закрыт. Ты сидишь и не понимаешь, к чему вообще готовиться.
– То, что ледник порой закрыт, беспокоит?
– Да, считаю, надо сделать определенное количество тренировок на высоте в условиях гипоксии, если это не выполнить, мы что-то потеряем, да и потенциал этого места не реализуем полностью.
– Смена тренера, отсутствие нормального ледника пошатнули планы на сезон?
– Абсолютно нет. Нас перед началом подготовки спрашивали: как мы оцениваем себя, сможем ли бегать все восемь этапов КМ или первые лучше пропустить? Что значит – сможешь или не сможешь? Конечно, я смогу! Почему кто-то может, а я нет?!
Да, в прошлом сезоне у меня под конец ухудшились результаты, но этому есть объяснение: то был самый насыщенный сезон в моей карьере, и на весеннем чемпионате России приходилось уже очень тяжело. Я не то что не хотела – не могла. Вздыхала и отправлялась на дистанцию без цели, без мотивации, из последних сил. Но даже несмотря на это, довольна прошлым сезоном. Провал на КМ можно объяснить ошибкой психологического плана, в которой виновата только я. Даже не подозревала, что способна так зажаться от волнения.
– Вы же дочь Анфисы Резцовой, унаследовавшая ее характер, какое волнение?
– Обычно я очень спокойно ухожу на старт, знаю, что умею и на что готова. Все шаги просчитаны. Произошедшее на этапе КМ было, наверное, чистым мандражом, причем я не боялась дистанции или соперниц, а просто испугалась статуса соревнований, взрослого этапа Кубка мира.
– Говоря о насыщенном предыдущем сезоне, вы же рассматривались и на поездку в Пхенчхан, так?
– Да, когда стало известно о недопуске основы команды, мы заполняли какие-то документы на поездку, получение экипировки, информацию для антидопинга и так далее. Лыжники отправили резерв, и я очень удивилась, что СБР не сделал то же самое. Не знаю, что бы там было, но могу сказать, что постаралась бы показать максимальный результат.
– Над стрельбой в прошлом году вы работали с Павлом Воронцовым, в этом – с Сергеем Коноваловым. Они отличаются в подходе?
– Воронцов – человек-риск, он требовал от нас скорости, но при этом не должна была страдать меткость, хотел, чтобы мы все делали сразу, одномоментно. Работа Коновалова более размеренна, спокойна, по его задумке, мы сначала должны научиться метко стрелять, а уже затем увеличивать скорость. Оба тренера на 200% отдаются работе, с обоими интересно, но сравнивать их нельзя. Спасибо Воронцову, что научил меня быстро стрелять, я в прошлом сезоне этого не боялась. А сейчас с Коноваловым мы отрабатываем мельчайшие детали, влияющие на точность.
– У вас ровно год новому ложу винтовки, удалось его настроить?
– Со старым ложем мне не хватало длины предплечья, чтобы упереться локтем в тазовую кость, в результате на стойке у меня одна нога висела. Чтобы решить эту проблему, заказали новое ложе, его привезли сюда, в Рамзау, но цевье на нем оказалось слишком узким, это развалило уже лежку, с которой у меня вообще никогда сложностей не было. Первое время был шок, я не понимала, что происходит. Стабилизировать стрельбу не могла до прошлого сбора в Токсово, только там я нашла ошибку, и ее удалось исправить. Сначала я из жидкого пластика сама сделала накладку на цевье, чтобы оно стало шире, а уже здесь оружейник доработал все капитально. Теперь на лежке тоже удобно.
– С таким ногтями – удобно?
– Вот видите, один сломался, пришлось переделать его другим цветом (смеется). Длина вполне рабочая, на тренировки не влияет.
– Татуировок по-прежнему три?
– Четыре! Перед этим сбором набила еще одну. Где и какую, не скажу, знает только младшая сестра.
– Фамилия мамы все еще давит?
– Я уже давно перестала относиться к фамилии Резцова, как к фамилии мамы. Единственное – прилетает от болельщиков, которые, как обычно, пишут, что мама меня куда-то по блату пропихнула. Но я на это не реагирую, хотя признаюсь – порой читаю комментарии.
– Зачем?
– Любопытно узнать мнение тех, кто считает себя знатоками биатлона.
– Нет ощущения, что им интереснее «околобиатлон», а не то, с какой стороны, к примеру, выполняется вход в мишень?
– Это совершенно нормально, и есть не только в болельщицкой среде, но и в сборной команде. Всех всегда обсуждали и будут обсуждать. Болельщики смотрят гонки, а затем пишут, что могли бы сделать лучше, правильнее подобрать состав и так далее. Пускай. Другой вопрос, что я, допустим, не разбираясь в бухгалтерском учете, не пойду на форум бухгалтеров высказываться, как выполнять те или иные проводки. Потому что понимаю: в моем совете там не нуждаются. Но есть люди, которые полагают, что в их советах нуждаются! Почему бы и нет, это их право.
В принципе, так и должно быть. Людей, которых показывают по телевизору, должны обсуждать. Это те же артисты. Если бы по ТВ транслировали, как работают бухгалтеры, – говорили бы про них, как это происходит, скажем, с депутатами Госдумы. Хотя никто из критиков не был в Думе и не знает, как там все устроено.
– Но мама знает, как все устроено в биатлоне, ее советы помогают?
– У нас все заканчивается ее фразой: «Я всегда была сильнее всех, для меня горы не горы, мы работали больше всех, обгоняли мужиков!» На этом обсуждение прекращается, потому что маме бесполезно объяснять, что сейчас совершенно другая подготовка и все изменилось. На мой любой вопрос, что вот мы сделали такой-то объем и как она считает, нужно было больше или меньше, мама говорит, что они делали больше, и всё! (Смеется.)
