Предлагаем вниманию читателей «Лыжного спорта» полную версию публиковавшегося ранее на нашем сайте интервью с двукратной олимпийской чемпионкой Юстиной Ковальчик:
— В каком забеге ты сейчас участвуешь?
– Забег ради жизни. Наверное, можно так сказать. Очень тяжелый.
– Депрессия?
– Уже прошло больше года, как мне поставили диагноз – депрессивное состояние. Больше полутора лет я борюсь с бессонницей. Борюсь со своим организмом, с постоянной тошнотой, температурой в 40 градусов, страхами. С проблемами, которых раньше не было. В какой-то период хватало небольшой порции еды, чтобы меня стошнило. Сейчас стало немного лучше. Трудно при всем при этом тренироваться. У меня были дни, когда я смотрела только в потолок: не было ни сил, ни желания встать с кровати. Был только один вопрос – зачем?
– Видишь, что лежит под столиком?
– Журнал «Твой стиль». Со мной на обложке.
– С эффектной фотосессией, интервью, в котором ты охотно рассказывала о своих планах. В нем много энергии, оптимизма. Это было недавно.
– Да, у меня тогда была серьезная температура. Да, это было недавно. Недавно еще и была Олимпиада и золотая медаль. Недавно были десятки других победных гонок. Недавно принимала поздравления и улыбалась.
– Напоказ?
– За эти почти два года, когда я таком состоянии, я часто притворялась. Но эта фотосессия и интервью, как в «Твоем стиле», для меня стали спасением. Не обязана была это делать. Но я хотела. Хотела посмотреть на себя со стороны, на красивых фотографиях, как-то зацепиться за это, почувствовать уверенность в себе. Хотела что-то делать, потому что хуже всего закрыться в квартире и никуда не выходить. Весь этот дурной период старалась не показывать, что у меня на душе. Потому что мне говорили, что так надо. Поэтому притворялась, что я самый нормальный спортсмен на свете: есть тренировки, соревнования, за словом в карман не полезу. После сезона я всегда делаю одну фотосессию, вот и после Сочи такую сделала. Недавно получила приглашение на бал в Нью-Йорке – отлично, полетела. За эти два года были дни и даже недели, когда казалось, что проблем нет, а я постоянно смеялась. Но сказки быстро заканчивались.
– И, например, вскоре после Олимпиады вместо того, чтобы отпраздновать с семьей, ты села в машину и доехала аж до Андорры?
– Да, типа покататься на горных лыжах. Хотела быть в таком месте, где вокруг только полный покой, горы и не будет много поляков. Доехала до этой Андорры как в трансе – больше 2000 км. У меня бывают моменты, кода я готова кинуться на солнце с мотыгой, выбросить все это горе в черту. А бывает так, что и пальцем не могу пошевелить. Гонки меня еще как-то мобилизовали. Как раз на главных соревнованиях: на Играх в Сочи и чемпионате мира в Валь-ди-Фьемме год назад или даже на многих стартах Кубка мира – я могла избавиться от депрессии. Хорошо спала, ела, боролась. Была счастливой и нормальной. Но в остальных гонках Кубка мира чаще всего я лежала без сна до четырех утра. Потом удавалось заснуть на два часа. Подъем в шесть, разминка, подготовка, в одиннадцать я выигрывала гонку и снова все плохо, бессонная ночь. Если даже после такой физической нагрузки не можешь заснуть, значит, дело плохо.
– Ты сказала, что это борьба за жизнь. За желание жить дальше?
– Это депрессия – со всем, что она приносит.
– Принимаешь лекарства?
– Были такие попытки, первая – больше года назад. Надо было попробовать, потому что депрессия продолжала прогрессировать. Я ничего не могла с этим сделать. Но попытка не удалась – я почти не реагировала на лекарства. Второй раз попробовала лекарства в сентябре прошлого года. Эффект был такой же слабый. Третья попытка – этой весной, когда мне было совсем уже плохо. Каждая попытка продолжалась месяц. Организм реагировал так: потери сознания, меня еще чаще тошнило, меня трясло, были приступы страха. Мне уже так не хотелось ничего химического, что за последние два года я не принимала витамины и железосодержащие препараты. Мне помогали только энергетические батончики и энергетические напитки. Свекольным соком меня мучали. В Сочи – икрой, потому что она улучшает кровь. Третья попытка принимать лекарства закончилась полным поражением и разными удивительными историями после их применения. Все в итоге выходило вместе с рвотой. А теперь я несколько недель работаю с психотерапевтом.
– Побеждаешь?
– Еще не знаю, что меня ждет. И, может, не хочу знать. Было тяжело и сейчас все время так же. Хочу, наконец, об этом открыто рассказать, потому что скрывать это все тяжелее и тяжелее для меня. Все труднее обманывать: почему не принимаю большинство приглашений, почему не иду туда, где будет много людей, почему упала в обморок недавно на марафоне, почему меня не было там, где я должна была быть? Сколько уже можно выдумывать самые разные причины? Надеюсь, что, может, сейчас хотя бы из-за этого мне будет легче. Я решила вернуться к тренировкам раньше обычного: уже в начале июня, а не в августе. Пусть бег на лыжах, который я в последнее время считала помехой для нормальной жизни, теперь мне поможет.
– После Сочи у тебя должно было быть время до августа, чтобы порадоваться жизни. Пять месяцев – самый большой отпуск в карьере. Но из твоих слов выходит, что он превратился в пытку.
– До августа я должна была дать себе шанс. Может быть, вылечиться. Может, почувствовать радость. Не говорю о радости от бега на лыжах. Только о радости того, что я живу. Хотела пожить, почувствовать что-то, что меня отвлечет от черных мыслей. Не получилось. Весной все стало еще хуже. Свобода не помогла. Переезд в Варшаву после Олимпиады не решил проблем. Слишком тяжело было. Жить тут в то же время хорошо в том плане, что за три месяца папарацци ни разу меня не встретили – все ищут меня в моих родных краях.
Я должна чем-то заняться. И раз у меня все валится из рук, буду заниматься спортом. Тем, что у меня всегда хорошо получалось. Может, благодаря бегу, маленькими шажочками, я и вырвусь из этого состояния. Тут для меня все ясно и понятно. Так бывало недавно: вокруг меня все рушится, а я на тренировках бью рекорды. Хотя бы один повод для улыбки.
– Ты стала олимпийской чемпионкой несмотря на депрессию. Более того, Игры в Сочи удались, как в сказке, учитывая, что ты бежала со сломанной костью стопы. И все это было фоном для тебя, ты боролась сама с собой все это время.
– Все спрашивали меня о стопе. И она действительно болела очень сильно. Как-то вечером я вышла прогуляться в ботинках без вкладок – и не могла дойти до отеля. Боль была страшная, но душа болела еще сильнее. Но я знала, что поборюсь на лыжне. Это моя работа. Надо выполнять. А побочным эффектом моего состояния стало то, что я сильно похудела, и это помогало на олимпийских трассах. Кроме того, я не могла себя здесь подвести. Если бы я еще и как лыжница бы провалилась, то потеряла бы последнее уважение к себе. Я, конечно, радовалась медали. На подиуме, когда заплакала. подумала: «Боже, я все-таки смогла это сделать, несмотря на два последних года. Это просто невозможно». У меня была сломана кость ступни, удален ноготь после обморожения – но это боль физическая, ее можно терпеть. Жизнь спортсмена – это эксперименты с физической болью. А тогда на подиуме у меня пронеслось перед глазами все, что со мной случилось за последнее время, насколько далеко временами мое тело было от спорта и с какими соперницами я соревновалась. Это был момент чистого счастья. Я смогла это сделать. Я сильная несмотря ни на что.
– У тебя были моменты за это время, когда хотелось просто разреветься перед всеми, крикнуть: все, хватит, мне нужна помощь?
– Было такое прошлой весной. Я была в секунде от того, чтобы бросить лыжи и все остальное. Но когда чуть успокоилась, подумала, что есть команда людей, которая на меня работает, есть болельщики. Что мои проблемы – не их вина и хотя бы из-за этих людей мне нельзя все бросать. Мой кризис никак не связан с победами и поражениями. С давлением в спорте я справляюсь, как обычно. Теперь даже еще лучше, потому что все спортивные проблемы, из-за которых я когда так переживала, теперь мне кажутся ерундой. И сейчас я даже больше выжимаю из себя на лыжне из-за того, что они меня не напрягают. Этот черный период в моей жизни не связан ни с кем из моей команды. Потому что они и так уже пострадали из-за таких слухов, особенно мой партнер по тренировкам Мачек Кречмер.
– Так от чего ты так убегаешь?
– Ну, вообще-то я не убегаю.
– Ждешь, пока тебя догонит жизнь вне спорта, где все будет в порядке, а она тебя все не догоняет?
– Можно сказать и так. Три последних года моей жизни были обманом. Я была страшно расстроена. В начале мая со мной случился классический нервный срыв. Теперь может быть только лучше.
– Объяснишь, о чем идет речь?
– О выкидыше год назад.
– Ты написала о нем недавно в Facebook. Но не все поняли.
– Я написала самыми простыми словами, которые только есть на свете: я потеряла дитятко. Так что не было никаких сомнений. Не знаю, как можно было подумать, что пишу о собаке. У меня даже рыбок в аквариуме никогда не было, потому что я росла в деревне, где животных обычно дома не держат. Недавно брат подарил мне щенка, чтобы мне было чем занять себя. До этого у меня собак не было.
Да, я была беременна, выкидыш случился в прошлом году, в мае, на сборах. В самом начале сборов. Я как раз тогда думала, как правильно поступить. Если бы доносила ребенка положенный срок, то в Сочи бы не выступила. Уже планировала для себя другую жизнь, как минимум на ближайший год. Собственно, во время этих сборов я планировала поговорить со своим тренером (Александром Веретельным – прим. Sports.ru), своей командой, Польским лыжным союзом. Союз вложил деньги в мою подготовку, моя команда – свое время. Я хотела им все объяснить и прояснить ситуацию.
К сожалению, судьба решила иначе. Это были ужасные дни. Так все запуталось, что осталась наедине со всем этим. Не говорила ничего ни тренеру, ни родителям, чтобы их не тревожить. Иначе было бы плохо: они пробовали бы дозваниваться до меня каждый день, а я часто не могу ответить на звонок. Единственное, что я могла – это попробовать справиться с этим самой. Многие люди, в том числе близкие мне, узнали об этом незадолго до того, как написала об этом в Facebook. Совсем все знали только трое. И они узнали об этом не сразу. Двое из них не могли поверить, что это правда. Потому что когда они видели меня, например, по телевизору, то видели там другую Юстину. Я притворялась. Хотела бросить лыжи, но поняла, что должна сначала дать волю эмоциям и только потом принимать решение. Я поняла, что лыжи будут моим убежищем. Решила, что несмотря на эту трагедию, буду готовиться к Сочи. Для себя, для ребят из моей команды.
– Ты занимаешься каторжным спортом. Не боялась, когда шла на тренировку, что ты так ослабла, что рискуешь здоровьем, а может, и жизнью?
– Нет, таких мыслей у меня не было. В таком состоянии ведь тянет к самоуничтожению. Мне казалось, что я не делаю на тренировках 100 процентов того, что должна. Хотя сами занятия я не пропускала.
– Тренер не сориентировался?
– О депрессии ему рассказала, об остальном – нет. Он сказал, что лучший способ справиться с ней – работа на тренировках. Тренер хотел сделать как можно лучше, а получилось… Я решила участвовать в Олимпиаде в Сочи, но мне было все хуже и хуже. Я выкладывалась на тренировках. Но раньше я всегда хотела выполнить 150 процентов от нормы. А тут просто делала, что мне говорили. Мыслями я была где-то далеко. Тренер должен был это видеть. Я вдруг начала слушать музыку на тренировках. Никогда этого не делала, считала, что она мешает сосредоточиться. А тут она мне понадобилась, чтобы заглушить собственные мысли. быстро дойти до тренировки, поработать, заглушить мысли, потом спрятаться. Другая тренировка, затем снова спрятаться. Сидела одна в комнате. Отсюда и конфликты с тренером. Я нервничала, он тоже. Приходила после бессонных ночей злая, как оса. Я очень сильна тогда замкнулась в себе.
– Вот почему тренер прошлой осенью был уверен, что это последний год его работы, потому что ни он, ни ты больше не выдержите?
– Я знаю, что не была идеальным спортсменом в последний год. Хотела только добежать до Игр, и все. У меня были слишком хорошие показатели на тренировках, чтобы провалиться в Сочи. Но когда закончила летние сборы – самые тяжелые, – была уверена, что делаю это в последний раз в жизни. Хотела уйти из спорта, начать жить по-другому. Потому что я уже была не в состоянии дать спорту столько, сколько хотела. Сказала об этом тренеру, поэтому он был уверен, что это наша последняя зима и после этого он уходит на пенсию. но во время сезона ситуация изменилась. То он меня убеждал, чтобы я не бросала спорт, то придумывал перерыв в почти пять месяцев, чтобы я отдохнула от спорта. Все изменилось в Сочи, когда рентген показал перелом стопы. До этого тренер долго не верил, думал, что это лишь сильный ушиб. Он видел, что я терплю, но я ему всего не говорила. Бегала в очках, чтобы никто не видел моих слез. Помню, как он заплакал, когда увидел рентгеновский снимок. Может, действительно, после этого он сменил подход, понял, как тяжело мне было.
А во время предложенного им большого перерыва моя жизнь так надломилась, что мы с ним встретились быстрее, чем думали. Потому что только в спорте вижу свое спасение сейчас. Два последних года я была на вечном перекрестке, а выбор дороги от меня, увы, почти не зависел. Теперь же мост сожжен. Двигаться по новой, незнакомой дороге – например, сменить профессию – было бы глупо и рискованно. Осталось попробовать вернуться к прежней Юстине – какой я была три года назад. Когда я была сама собой.
– Бываешь сейчас хоть иногда счастливой?
– Нет.
– Юстина трехлетней давности тоже не всегда была такой. Всегда могла сказать ответ что-то острое – как раз тогда была война в СМИ с норвежками из-за астмы.
– Да. Это было еще то время, когда я требовала от себя только побед. В том сезоне, когда был чемпионат мира в Осло, эта астма нам много крови попортила и порой было невесело. Но в жизни – все было прекрасно. Пока все не пошло плохо, считала себя очень счастливой. Родилась в сорочке. Даже когда были серьезные проблемы со здоровьем, дисквалификация, то могла взять быка за рога. Немного поплачешь – и вперед. А потом везение закончилось.
– Следишь за примерами спортсменов, которые признавались в депрессии? Недавно об этом говорили пловцы Ян Торп и Грант Хэккетт, до этого итальянский чемпион мира по футболу Джанлуиджи Буффон, а вратарь сборной Германии Роберт Энке и вовсе трагически погиб. Все, как и ты: люди с первых полос газет, успешные, с деньгами. Буффон вспоминал разговор с врачом: «Все ведь мечтают, чтобы жить, как ты». «А я так жить не хочу».
– Слежу, читаю. Еще ведь и Линдси Вонн призналась. Людям кажется, что у таких, как она – великая горнолыжница, – или таких, как я, не может быть депрессии. Спортсмену не дают право на такую слабость. А ведь, чтобы заставить свое тело переносить такие нагрузки, надо быть слегка сумасшедшим. И очень впечатлительным человеком. Хорошо знаю многих успешных спортсменов, вижу, что у них на душе, когда удается пробиться через защиту. Вижу очень впечатлительных, временами потерянных людей. То, что они ведут себя уверенно в спорте, ничего не значит. Спорт чаще всего бывает справедлив. Если много вложишь, то примерно столько же и получишь. В жизни можно вложить всего себя и не получить ничего. Для спортсмена это просто непонятно.
– Спортсмены периодически признаются в депрессии, но это все равно исключения, хоть и громкие. Эта болезнь остается табу. Хотя наверняка в каждой футбольной команде есть 2-3 таких человека.
– Это как раз одна из причин, по которым я решила рассказать свою историю. Потому что общество воспринимает депрессию как нечто постыдное. Само выражение: признался в депрессии. Признался. Как будто в чем-то плохом.
– Кто признается, тот временами слышит, что все это баловство. Молодые, богатые, успешные н могут быть в депрессии. Бывший тренер австрийских прыгунов с трамплина Александр Пойнтнер мог прочитать о себе: «Пусть попробует прожить на нищенскую пенсию, тогда увидит, что такое депрессия».
– Я как раз знаю, что такое жить бедно, сводить концы с концами. Был период в жизни, когда хватало только на хлеб и больше почти ни на что. Иногда не было денег доехать до дома. Но все это нельзя сравнить с моментом, когда рушится психика. Знаю, что реакция на это интервью будет разной. Но во мне все это зрело давно, я уже сыта по горло. Несмотря на то, что многих мой рассказ отвернет от меня, посмотрим, что будет дальше. Депрессия – это болезнь, просто она отличается от обычных болезней. И я чувствую потребность рассказать об этом именно сейчас. Многие видят во мне сильную женщину. Говорят мне иногда, что я самая сильная в Польше. Если самая сильная обращается к специалистам, то может, и кто-то еще преодолеет в себе стыд и обратится за помощью или отбросит маску. Может, люди что-то поймут. Надо начать об этом говорить.
Перевод с польского Андрея Санталова, источник sports.ru
