Возвращение в спорт Ирины Старых после трехлетней дисквалификации в нынешнем сезоне получилось впечатляющим: седьмое место в первой же спринтерской гонке на этапе Кубка IBU в итальянском Мартелле, серебро на этом же этапе в гонке преследования и, наконец, золото – в индивидуальной гонке в Арбере. Там же мы и встретились: за неделю до чемпионата Европы Ирина согласилась на разговор.
– С момента вашей дисквалификации в декабре 2013-го о вас не было почти никакой информации в прессе. И первый вопрос, что называется, лежит на поверхности: зачем вам не в самом юном возрасте вообще понадобилось возвращаться после столь долгого перерыва?
– Когда я только начала выступать на этапах Кубка мира, все сразу стало складываться довольно удачно. В спринте стала пятой в Эстерсунде, третьей – в Хохфильцене, в Анси заняла второе место в гонке преследования, видела перед собой только одну цель – Олимпийские игры. И в один день это все оборвалось. Это было так больно, казалось настолько несправедливым… Наверное, поэтому так и не сумела выкинуть из головы мысли об Олимпиаде. Сидеть три года без какой бы то ни было соревновательной практики было, конечно же, очень тяжело, но, пока ждала ребенка, успела хорошо отдохнуть, набраться сил. Поэтому даже выбирать не пришлось – возвращаться или нет.
ХОТЕЛОСЬ ЗАБИТЬСЯ В УГОЛ И СИДЕТЬ ТАМ
– Вернуться на высокий уровень после рождения ребенка – не самая простая задача. А что такое возвращаться, когда к этому добавлена столь продолжительная дисквалификация?
– Тяжело было в самом начале. Как-то одновременно навалились и разочарование, и колоссальное внутреннее опустошение. Когда узнала о том, что мои пробы положительны, мы находились на сборе в Обертиллиахе, должны были на следующий день вылетать в Москву и оттуда – на Олимпиаду в Сочи. Первая мысль была о том, что я, конечно же, уже никуда не вернусь – просто не смогу. К тому же я была уже не слишком молодой спортсменкой. Но когда вернулась домой, удалось немного успокоиться, тем более что меня в тот момент очень сильно поддержали все родные и близкие. И мы с мужем стали думать о втором ребенке.
– Поначалу, если не ошибаюсь, в вашем случае речь шла о двух годах отлучения от спорта?
– Да. Поэтому когда прошло полтора из них и мне добавили еще год, это было несколько обескураживающе.
– Морально это сильно вас убило?
– Вы знаете, нет. Помню, подумала, что даже в самой плохой ситуации можно при желании найти свои плюсы: могли ведь и четыре года дать. Вот и решила, что, раз уж у меня остается шанс вернуться в спорт, надо попытаться использовать его по максимуму. Лучше сделать что-то и жалеть о том, что не получилось, чем сокрушаться, что даже не попробовала воспользоваться шансом. То же самое мне сказал муж.
Все остальное было делом техники. Когда появился ребенок, это только придало мне моральных сил, условия для тренировок у нас в Увате идеальные, о таких только мечтать можно, вот я и начала тренироваться под руководством своего тренера Сергея Старых.
– Я застала в спорте времена, когда любая, даже абсолютно нелепая положительная проба, как это было, например, в случае с Любовью Егоровой, автоматически превращала спортсмена в изгоя. С тех самых пор каждый раз пытаюсь понять, каково это – рухнуть из абсолютного благополучия на абсолютное дно. Каково, например, вам было смотреть в глаза девочкам, вместе с которыми вы выиграли эстафету в Рупольдинге и результат которой из-за вашей допинг-пробы был аннулирован?
– Мне в тот момент было до такой степени плохо, что все события слились в одну сплошную и непроглядно черную полосу, из которой я даже не пыталась выделить то или иное событие. Думала только о том, что подвела всех. Хотелось забиться в угол и сидеть там, не выходя из комнаты и никому не показываясь на глаза. Мне казалось, что, как только выйду на люди, все начнут тыкать в меня пальцем.
– А в реальности тыкали?
– В этом отношении мне повезло: я сразу уехала домой, оказалась среди близких людей, семья, ребенок – все это, конечно же, отогревало. Но каждый раз, когда думала о случившемся, снова накатывало чувство вины: перед тренерами, перед командой, перед федерацией, перед болельщиками. Кроме того, за ту же выигранную эстафету всем пришлось возвращать медали и призовые деньги, которые мы успели получить.
– В том, что касалось тренировок, какие-то ограничения вы испытывали?
– Тем, кто отстранен от выступлений, запрещено тренироваться вместе с национальными командами. Но Уват – такое место, куда не так часто кто-то приезжает на сборы. Хотя для биатлонистов там есть абсолютно все: и трассы, и стрельбище, и спортивные залы, и бассейн.
ДРУЗЬЯ НЕДОУМЕВАЛИ, ЗАЧЕМ ВОЗВРАЩАТЬСЯ В СПОРТ
– Вы часто думали о том, каким может оказаться ваше возвращение в мир большого биатлона?
– Нет, знала лишь то, что мне нужно очень быстро бегать, если хочу вернуться в команду. Быть, что называется, на голову выше остальных. На самом деле ничего более конкретного не загадывала. Поводов для какого-то чрезмерного беспокойства у меня не было: и физически, и психологически я была к концу декабря в очень хорошем состоянии. Хотя когда заболела перед соревнованиями в Чайковском, расстроилась сильно. Я ждала тех стартов, специально готовила себя к ним, много думала о том, что должна с первых же гонок показать, что готова вернуться в сборную. И совершенно по-дурацки простудилась.
– Но не отказались от выступлений?
– Нет. Бежала с температурой и даже в таком состоянии сумела отобраться на Кубок IBU. Сейчас как минимум вижу, что я не хуже остальных.
– В чем для вас заключается разница между Кубком мира и Кубком IBU?
– Когда в 2013-м я попала на этап Кубка мира впервые, у меня осталось ощущение каких-то нереальных скоростей, которые демонстрируют лидеры. Сейчас тоже многие говорят о том, какими нереальными стали скорости. А мне кажется, что ты либо готов бегать на топ-уровне, либо нет. Разница прежде всего в психологическом восприятии. Большинство российских спортсменов, приезжая на Кубок мира, заведомо, как мне кажется, настроены на то, что это какие-то совершенно особенные соревнования. А об этом просто не нужно думать. Помню, когда сама впервые попала на этот уровень, не знала вообще никого из соперниц. И в Эстерсунде в первой же гонке приехала пятой.
– А не опасались, приехав на свой первый этап Кубка IBU в этом сезоне, что тыкать пальцем все начнут в вас именно сейчас, когда весь российский спорт переживает не самые простые времена?
– По отношению к себе я этого не ощущаю.
– Насколько вы «толстокожий» человек в плане общественного мнения?
– Сейчас как-то научилась с этим справляться. Раньше было сложнее: все принимала слишком близко к сердцу, долго переживала, не умела «отпускать» ситуацию. Собственно, как раз поэтому многие мои друзья недоумевали: зачем мне вообще понадобилось возвращаться в спорт?
– Какая из гонок этого сезона принесла вам наибольшее количество эмоций?
– Я была собой недовольна, даже когда выиграла индивидуальную гонку в Арбере. Осталось ощущение, что могла и ходом пройти быстрее, и в стрельбе пока еще недорабатываю. Особенно сильно это чувствовалось в Мартелле.
– Там действительно было так тяжело стрелять, как об этом говорят?
– На самом деле да. Во время спринтерской гонки был постоянный шквальный ветер, который буквально сносил с коврика, не позволял даже установку поймать. К этим условиям надо было как-то приспосабливаться: спринт же, нельзя позволить себе терять время. В гонке преследования погода была более ровной. При чистой стрельбе на последнем рубеже я уходила бы на заключительный круг лидером. Но допустила один промах и стала только второй. Видимо, время чисто стрелять еще не пришло.
– Если сравнить собственное состояние с тем, что было три года назад, вы стали лучше или хуже?
– Мне кажется, пока еще не вышла на прежний уровень. Хотя в Мартелле со стрельбой мне откровенно не повезло. Понимаю, что, если вернусь на этапы Кубка мира, больших успехов при моем нынешнем уровне готовности там, скорее всего, не будет. В то же время для меня сейчас все значительно легче, чем было на протяжении последних трех лет, что я тренировалась одна и не имела никакой возможности хоть с кем-то себя сравнить.
РЕШЕНИЕ ТРЕНЕРСКОГО ШТАБА ПРИМУ КАК ДАННОСТЬ
– Очень немногие спортсмены, чьи пробы оказываются положительными, бывают готовы принять этот факт как данность. Сейчас, по истечении трех лет, вы понимаете, почему такое с вами случилось?
– Я не понимаю другого: в тот период у меня брали допинг-пробы чуть ли не каждый день. Почему какие-то из этих проб оказались отрицательными, а две, взятые в тот же период, дали положительный результат, так и осталось для меня загадкой. Но честно вам скажу, сейчас я уже просто стараюсь обо всем этом не думать. Нет никакого смысла ворошить прошлое.
– Если у вас не получится вернуться в этом сезоне в сборную, будете продолжать тренироваться дальше?
– Да. Дети у нас с мужем находятся под присмотром бабушек, есть кому помочь, другими словами. Муж по-прежнему во всем меня поддерживает, хотя порой, когда становилось совсем тяжко, я в сердцах говорила ему: «Да скажи ты мне уже, чтобы я все бросила и сидела дома!»
– Отказывается?
– Смеется. Таких слов, говорит, я тебе никогда в жизни не скажу. Потому что прекрасно вижу, как сильно ты хочешь реализовать свою мечту. Получится или не получится – это уже совершенно другой вопрос.
– А о чем именно вы мечтаете в этом сезоне, если не секрет?
– Все спортсмены традиционно мечтают о главном старте. В этом сезоне это чемпионат мира в Хохфильцене. Летом, во всяком случае, я начинала подготовку к сезону именно с этой мыслью. Сейчас для меня более близкая цель – чемпионат Европы, от которого напрямую зависит, попаду я на чемпионат мира или нет. Так что задача – выступить на европейском первенстве максимально хорошо.
– Ситуация вокруг всех российских сборных складывается сейчас не лучшим для нас образом. Думаю, вы и сами понимаете, что тренеры могут не спешить привлекать вас в основную команду – как и Александра Логинова. Если в Хохфильцен вы не попадете, расстроитесь сильно?
– Нет. Какими бы ни оказались тренерские решения, нужно просто принять их как данность.
Елена Вайцеховская, «Спорт-Экспресс»
