Двукратному олимпийскому чемпиону, президенту федерации биатлона Санкт-Петербурга Дмитрию Васильеву 8 декабря исполнилось 60 лет!
Вся биатлонная семья поздравляет Дмитрия Владимировича с юбилеем, желает крепчайшего здоровья и успехов во всех многочисленных начинаниях.
А пресс-служба СБР предлагает вам вспомнить о спортивном пути Дмитрия Васильева, в котором было всё – и большие победы, и неожиданное завершение карьеры, и предложение от «братков», и многое-многое другое.
– Вы как-то говорили, что биатлоном начали заниматься случайно, перейдя из лыжных гонок. А как в лыжах оказались?
– Наверное, 90 процентов советских мальчишек пробовали себя в разных видах спорта. Я не был исключением. К нам в школу пришёл тренер по боксу и спросил: «Кто хочет пойти ко мне в секцию?» Я загорелся. Бокс, драться научат, здорово же! Пришёл на первое занятие. Тренер задерживался, там были только ребята постарше, которые занимались уже не первый год. Если честно, это были самые отъявленные хулиганы. Они и мне и говорят: «Давай проверим, сильный ты или нет». Надели на меня перчатки размером с мою голову, поставили против пацана, который был минимум на две головы выше. Тот ка-а-а-а-к дал – я аж отлетел куда-то. В голове шум стоял и звёздочки в глазах. В тот момент я осознал, что бокс, наверное, не совсем моё. Вернее, мне это популярно объяснили. Знакомство с моим первым видом спорта оказалось не слишком удачным. Сейчас смотрю некоторые титульные бои, но любви и тяги к боксу у меня с тех пор точно не осталось. А было это, когда я учился в первом классе.
– Так по голове приложили, что из бокса сразу в лыжную секцию побежали?
– Почти так и было. Мой старший брат занимался лыжными гонками, а секция располагалась недалеко от нашего дома – в Невском лесопарке под Питером. Ну и пошёл по стопам старшего брата со второго класса. По сути, я даже не выбирал, выбрали за меня.
– В лыжах старшие ребята не предлагали проверить свои силы, как в боксе?
– (Смеётся) Нет, там другое было. Помимо меня в лыжи записались все мальчишки из нашего класса. Мы хотели весело время проводить – кататься с горок, преодолевать самодельные трамплины. Лыжи ломали, получали за это по шее, так и шёл процесс воспитания и тренировок. Чтобы с горки скатиться, в неё ведь сначала забежать нужно было. Так Николай Михайлович Яковлев меня натренировал, что на первенстве района по своему возрасту в тройку сильнейших забежал, а после этого уже и самому интересно стало, начал более серьёзно относиться к занятиям лыжными гонками. В лыжах неплохо выступал, дважды на Минпросе третьим был. Те соревнования фактически были первенством СССР среди юношей. Ну а потом произошёл злосчастный случай с биатлоном.
– Злосчастный?
– Ирония, конечно, но хоть книжку пиши о тех временах. Это было в Мурманске. Я заканчивал 10-й класс в спортивной школе-интернате № 62, сейчас это училище олимпийского резерва № 1. Этот же интернат, кстати, заканчивали великие спортсмены Владимир Сальников и Александр Дитятин. Лыжный сезон у меня совершенно не получился. То ли физиологические изменения в организме шли, то ли ещё по какой причине, но бегал я неудачно. «Праздник Севера» в Мурманске – последний старт сезона, а я бегу грустный. Старт провалил, сезон провалил, жизнь закончилась. Встретил приятеля, который на тот момент уже был в биатлоне. Он меня спрашивает: «Что случилось-то, чего грустишь?» Я рассказал, а он предложил пойти пострелять на стрельбище. Ну я и согласился. Внимательно послушал, что мне сказали, впервые взял в руки мелкашку и… сразу начал попадать.
– И сразу перешли в биатлон?
– Меня тогда динамовцы (друг бегал за «Динамо») стали уговаривать – давай к нам, у тебя же получается. Я им говорю: «Да какой биатлон, я – лыжник!» Но они не сдались. Подвели меня к старшему тренеру ЦС «Динамо» Евгению Васильевичу Сергееву. Тот предложил мне съездить только на майский сбор в Сухуми – «Мы там только в футбол гоняем, стреляем, а всё остальное время купаемся и загораем». В биатлон, в общем, меня сманили поездкой на море, я же до этого никогда на море не был. Я из простой семьи и всегда говорю: папа – водитель, мама – кондитер, какое уж тут море? Решил схитрить, съездить на море, позагорать, поплавать и вернуться потом в лыжи. Так всё и было, но в конце сбора у нас была стрелковая контрольная тренировка со взрослыми. И я на этой тренировке стал вторым, проиграл только одно очко первому. После этого тренеры мне сказали, что никуда меня не отпустят, годик я должен пробыть в биатлоне, а уж потом могу идти куда хочу. Я подумал – по Сухуми ездят, сборы все проводят. Ну и согласился. Моим тренером в «Динамо» стал Николай Александрович Кикоть.
– Сколько времени прошло с того момента, как вы впервые взяли в руки винтовку до дебюта на Олимпиаде в Сараево?
– Три года. В 21 год я поехал на свою первую Олимпиаду и вернулся с золотой медалью. Хорошо пробежал свой этап в эстафете. Со страху, наверное (смеётся). Очень не хотелось в Афганистан ехать – нас именно так простимулировали перед эстафетой. «Медаль не завоюете – поедете в Афган служить».
– Это после неудачных личных гонок?
– Да. Но эти неудачи были по объективным причинам. Дело в том, что параметры нашего оружия не соответствовали техническим требованиям. Технический делегат от СССР просто профукал изменения в правилах. Мы вообще случайно узнали об этом. Спасибо коллегам из сборной ГДР, которые на тренировке накануне гонки сказали, что нас не допустят с таким оружием. Мы сначала посмеялись, подумали, что они нам просто настрой хотят сбить. Но потом пошли в оргкомитет, чтобы проверить оружие и убедились, что восточные немцы действительно переживали за нас, сказали правду. Что тут началось! У нас гонка завтра, оружейник ложи подрезает и крепит все детали в страшном цейтноте. Кое-как успели. А если бы не вышли на гонку, нас бы, наверное, прямо там и расстреляли. Мы впервые винтовки с другими ложами попробовали непосредственно во время индивидуальной гонки. В таких условиях и речи не было про какие-то высокие результаты.
В спринте было чуть получше, но к эстафете немного пристрелялись. Тем не менее, Альгимантас Шална всё равно два круга схватил на стойке. И мы стали чемпионами с двумя штрафными кругами, представляете! Мы выиграли вопреки всему, да ещё и четыре неофициальных рекорда Олимпиад установили. Первый – у нас была самая молодая команда-чемпион за всю олимпийскую историю: мне – 21, Кашкарову – 20, Шалне – 24, Булыгину – 21. По сути юниоры на Олимпийских играх победили. Второй рекорд – Юрий Кашкаров до сих пор остаётся самым молодым олимпийским чемпионом в биатлоне. Третий – наше преимущество после первого этапа было больше минуты. Четвёртый – до нас никто не выигрывал Олимпиаду с двумя штрафными кругами.
– Как победу отмечали?
– Ничего особенного. Мы ведь мальчишками были, да и строго всё. В те времена неважно, кем ты был – олимпийским чемпионом или чемпионом мира: не вписываешься в общую канву, не соответствуешь требованиям, предъявляемым к советскому человеку – до свидания, в три секунды разберутся. И сколько таких примеров было! Так что мы вели себя достойно.
– Сейчас звание олимпийского чемпиона многие двери открывает.
– Времена изменились. И меня возмущает отношение современных спортсменов к жизни. Они просто не понимают, как устроена эта жизнь. Это и к тренерам претензия, они ведь и наставники тоже. В продолжение предыдущего вопроса – я всегда был трезвенником, так что никакого спиртного точно не было.
– Выиграть в 21 год Олимпиаду – это же круто. Только осознать сложно, наверное.
– Наверное, пафосно прозвучит, но мы в те времена бегали не за медали. И тем более не за деньги. Мы бегали за флаг своей страны, старались внести свой вклад в общую победу. Ни о каких деньгах вообще не думали. А про осознать – вы правы, не сразу поняли, что сделали. Наверное, только по возвращении, когда в Кремль пригласили.
– Призовые за победу дали?
– Огромную сумму! Прямо в Сараево выдали по 500 долларов за золотые медали. Я никогда столько денег в руках не держал. Когда вернулись домой, дали ещё премию в рублях. Разошлись эти доллары мгновенно – небольшие подарки близким, сувениры. Я даже не понял, на что именно потратил. Вот только дали и их сразу не стало. Хотя по покупательской способности те 500 долларов, кажется, нынешним 5000 равны, если не больше.
А после Олимпиады ещё целый сезон в Госкомспорте платили зарплату по олимпийской ставке. Но если ты после этого сезона не подтвердил эту ставку сильным результатом, то и зарплата снижалась до самой обычной. И неважно, что ты – олимпийский чемпион. То есть постоянно была мотивация. Кроме зарплаты же мы другие деньги не получали, призовых у нас не было. Это справедливо. Мы никогда на такое положение дел не обижались.
Это сейчас футболисты сидят на лавке и получают зарплату в 3-4 млн рублей в месяц. Чем их вообще мотивировать? Им уже ничего не нужно. Потому у нас и футбола нет, что он из государственной кормушки деньги получает. Был бы он полностью частным, ситуация была бы иной.
– Четыре года с Сараево до Калгари тяжело дались? Всё-таки, вершина достигнута, расслабленность могла наступить.
– Да какая расслабленность? Мы были голодными до побед. Дополнительных сил, конечно, звание олимпийского чемпиона не придало, но уверенности прибавилось. Я внезапно понял, что тоже могу составлять конкуренцию всей мировой элите. До этого бегал с мегазвёздами – Франком Ульрихом, Франком-Петером Рёчем и другими и даже не думал, что могу быть им ровней. Робел, неуверенно себя чувствовал. А когда стал олимпийским чемпионом, робость ушла. Силы же придавал только тренировочный процесс. Я искал оптимальный вариант даже не тренировок, а подводки к главному старту.
– А ещё ведь пришлось переучиваться с классики на конёк.
– Да. Как сейчас помню, это был январь 1985 года. В декабре того сезона мы отбегали классикой, а в январе приехали на этап в Оберхоф, вышли с Сергеем Булыгиным на тренировку и удивились: по ровной части трассы снег так исполосован, словно ёлочкой кто-то шёл. Но так обычно в подъём ходили, а тут равнина. Что это такое вообще? И тут мимо нас просто пронесли ребята, которые шли каким-то странным ходом. Вот это да, как от стоячих убежали! А завтра гонка. Мы обалдели. Попробовали с Серёгой прокатиться так же – лыжи длинные, палки короткие. Думаю, если бы нас кто-то снимал в тот момент на видео, катался бы от смеха. Гонку бежали классикой, но получили такой проигрыш, что стало понятно – придётся учиться этому ходу. И мы учились. Тогда главным тренером сборной СССР был Владимир Вениаминович Иерусалимский. Какой же великий человек! Он ведь тоже не знал, как бегать коньковым ходом, но внимательно смотрел за другими спортсменами, а потом давал нам какие-то упражнения, которые сам придумывал. Ну пробежали мы следующую гонку буквально враскоряк. Руки и ноги отказывали, ведь тело не было приспособлено для конькового хода, лыжи, палки – ничего не подходило, снег тоже рыхлым был. «Наелись» так, что встать не могли. Терпели, учились и даже выиграли эстафету на чемпионате мира в Рупольдинге. Правда, без меня – мне аппендицит вырезали.
– До Калгари, в общем, было чем заняться.
– Ещё бы. Я ехал на Олимпиаду с целью завоевать личную медаль, поскольку выступал очень неплохо на Кубке мира, забегал в призы в разных гонках. Но в спринте «перебдил». На лёжке сделал ноль, а на стойке никак не мог сделать последний выстрел. Я уже перестоял на рубеже и не стрелял, теряя время. Выстрелил, промахнулся, побежал штрафной круг, а в итоге стал девятым. А ведь вполне мог обыграть Сергея Чепикова в борьбе за бронзу. Не сложилось. Это единственное, о чём я с лёгкой грустью вспоминаю, оглядываясь на свою карьеру. Кстати, у Максима Цветкова была такая же ситуация в Пекине, но он затянул последний выстрел и остался четвёртым, хотя мог быть чемпионом. Мы допустили одну и ту же ошибку – никогда нельзя менять то, что ты делал раньше.
– На той же Олимпиаде вы в составе сборной вновь выиграли эстафету.
– Да, и очень уверенно, хотя перед гонкой эксперты отдавали предпочтение сборной ГДР. Они сильно спринт пробежали. Вот только не стоит сравнивать эстафету с личными гонками, там совершенно другая психология. В Калгари это явно проявилось: мы победили, а восточногерманские биатлонисты даже в число призёров не попали.
– Ощущения от этого золота были ярче, чем от победы в Сараево?
– Я бы сказал, что они были совершенно другими. В Сараево мы сделали всё неосознанно, пацанами были. А в Калгари уже ехали с иным настроем, готовились более профессионально, ответственность была другая. За победу, кстати, нам сразу выплатили по 1200 долларов. Просто завалили деньгами, потому что это была большая сумма, мы считали себя миллионерами. Жизнь удалась! Сейчас, к сожалению, размер радости другими категориями измеряется. Подход простой у нынешних биатлонистов: будут деньги – будем бегать, не будут – не будем. Так нельзя, конечно. Меня разочаровывает потребительское отношение спортсменов, которые считают, что им все должны, а сами они забывают элементарное «спасибо» сказать. И это отбивает желание что-то делать для таких людей.
– Вы же рано и неожиданно завершили карьеру. Почему?
– Да, ровно в 27 лет я сказал, что бегать больше не буду. Меня по какой-то причине вывели из сборной – я до сих пор не понимаю, почему так произошло. В команду пригласили ребят, которые проигрывали мне ходом по две минуты и хуже стреляли. Но они были в сборной, а я нет. Финансирование ухудшилось, страна начинала рушиться. Если бы у меня были тогда такие условия, какие я сейчас создаю биатлонистам Санкт-Петербурга, я бы ещё две Олимпиады пробегал. Ведь ушёл в возрасте, в котором сейчас многие только начинают раскрываться. Я только-только понял, как именно мне нужно было тренироваться, подводиться. Из команды весной 1989 года вывели не только меня, но и других спортсменов. Попробовал я тренироваться с «Динамо», но уровень уже был другой. Это было не моё. Я ушёл от непонимания.
– И всё равно резко всё случилось.
– Резко и тяжело, что тут скрывать. Я уходил просто так, не было никакого запасного аэродрома. Закончил университет Лесгафта, начал языки учить. Женился, дочка родилась в 1993-м. На что жил? Я же ничего не умел, кроме как хорошо стрелять и неплохо бегать. Знакомые предложили заниматься челночным бизнесом. Съездил в Южную Корею, привёз оттуда разные товары, перепродал – и пошло дело. Стал одним из первых челноков в стране, кажется. На жизнь хватало. Подкатывали и братки, предлагали работу по моему прямому назначению, огромные деньги сулили. Но я отказался – лучше буду голодным, но останусь честным и главное живым. Автомобили стал гонять, на этом уже стал зарабатывать гораздо больше.
– Братком предлагали стать, а актёром? У вас же киношная внешность.
– В тёмных очках вообще Дитер Болен или Дольф Лундгрен (смеётся). Но так и не дождался приглашения, к моему удивлению. Видимо, не пересеклись наши пути с продюсерами и режиссёрами. Дело случая, но я по этому поводу сильно не переживал никогда.
– Вы всё-таки вернулись в спорт. Зачем, ведь всё и без того было хорошо?
– Александр Иванович Тихонов предложил в 1999-м должность генерального менеджера сборной. Это же на стыке спорта и бизнеса. Так и стал спортивным функционером. На каком-то этапе я даже очень хотел стать президентом СБР, было своё видение развития биатлона, но передумал. Достаточно региональной федерации, да и вообще дел хватает. Я же строю спортивные объекты в Санкт-Петербурге, развиваю СДЮСШОР №3, где работаю директором. Это более интересно для меня. Все мысли о президентстве в СБР уже далеко в прошлом.
– Вас часто сравнивают с Александром Ивановичем в плане резких высказываний.
– Ну нет, мне до него хоть в этом плане, хоть в плане спортивных достижений очень далеко. Когда я высказываюсь, даже резко, я стараюсь быть объективным, объяснять свою точку зрения. Она может многим не нравиться, поскольку я говорю без купюр и лишней дипломатии, но так болевые точки быстрее вскрываются. Я ведь тоже переживаю, возмущаюсь несправедливости в любых её проявлениях. Не вижу ничего зазорного в своих резких словах, особенно если в них нет оскорблений, а есть та самая правда-матка, которую далеко не все могут произнести. Со стороны может казаться, что я рублю сплеча и на эмоциях, но это совершенно не так. Над тем, что я говорю, я всегда думаю.
– Недавно Галина Куклева сказала, что она – абсолютно счастливый человек. А вы?
– Ответ будет таким же. Меня часто спрашивают, хотел бы я повторить свою жизнь? Да ни в коем случае! Зачем? Идти по одному и тому же пути скучно и неинтересно. А я человек любопытный, слежу за всем новым, стараюсь применить в работе, особенно в школе, где работают 300 сотрудников и учатся более 4000 детей. Какой тир у нас в школе! Даже представители пулевой стрельбы признали, что таких тиров в России больше нет. Мне приятно, что после себя я оставлю что-то полезное. Тир, лыжероллерная трасса протяжённостью 3 км (а будет 7 км!) в черте огромного мегаполиса – этим можно гордиться. Я вообще живу по принципу «торопись делать добро». Вот я и тороплюсь. Звучит пафосно, но мне по барабану.
