В следующем году в прокат выйдет биографическая спортивная драма о Елене Вяльбе.
Действие фильма «Белый снег» охватывает события из жизни спортсменки, начиная с её детства в Магадане и заканчивая чемпионатом мира в Тронхейме в 1997 г., где она установила рекорд, победив во всех пяти гонках.
В интервью «АиФ» Елена Вяльбе рассказывает, почему появился «Белый снег», и вспоминает, как решила не думать больше про свои километры, но стала думать про километры других.
Виктория Хесина, «АиФ»: Елена Валерьевна, создание «Белого снега» – чья инициатива?
Елена Вяльбе: Мой коллега Александр Пак (руководитель проекта «На лыжи!» – Ред.) затеял эту историю. У него есть друг Тимур Хван (продюсер. – Ред.). Как-то они между собой поговорили, и родилась такая идея. Спросили у меня: не против ли я? Я думала, мы встречались, общались… Мне было важно понять – кто будет создавать фильм. Можно же такого насоздавать, что не только мать родная, но и сам себя не узнаешь.
– Фильм биографический. Чего там больше, слёз или радости?
– Там всё: подъёмы, падения, слёзы, радость. Всё как было в моей жизни.
– Вы сами в какой-то роли появитесь?
– Нет, меня не будет. Но есть роль у моей внучки Ангелины – она сыграет меня 8-летнюю.
«Тут двери не запирают»
– Ваши слова: «Магаданец – это навсегда». Магаданцы – они особенные?
– Да, куда бы ты ни уехал – ты всё равно магаданец. Никак по-другому!
Особенные ли мы? Знаю одно: чем дальше от центра, тем люди более открытые, честные. Будь то сибиряки или дальневосточники – они не юлят, не притворяются. Может быть, это и неправильно. Особенно по нынешней жизни. Но это ничем не искоренить.
Знаете, у нас область была огромная, Чукотка в неё входила. Такие пространства, два часовых пояса. А людей-то мало. Бывало, садишься в рейсовый автобус и понимаешь, что знаешь всех, кто едет в нём. Как они попали в Магадан, кем работают, кто дети, внуки. Даже сейчас многие двери на замки не запирают. Это тоже, наверное, о чём-то говорит.
Люди, природа… Магадан – это место, куда тянет всегда. Когда плохо и когда хорошо.
– Честность, открытость – вам лично это мешало?
– Мешало. Часто. Но часто и помогало. Но меня так дед воспитывал, всегда говорил: «Стой на своём!» Хочешь – делай. Нет, конечно, если я хотела прыгнуть с гаража в снег, то получала и от деда, и от мамы. (Улыбается.) Речь не о какой-то блажи. Но за свои нормальные желания, мечты надо бороться.
– Вы говорили, что хотели побольше рассказать в фильме про дедушку и бабушку – такая сложная у них судьба. Их история – про любовь или про лагеря?
– Скорее про любовь. Когда деда репрессировали и сослали в лагерь, они с бабушкой только начали встречаться. И она за ним поехала из Ленинграда. В пустоту, в неизвестность. Никто толком не знал, где он конкретно. Но нашла же она как-то его на Колыме, в сотнях километров от Магадана! Дед иногда смеялся, кивая на свою руку: «Поехала вот ты за мной. А оно тебе надо было?» Но, видимо, надо было, раз, несмотря на все сложности, они смогли пронести свои чувства от юности до глубокой старости. Вот это меня восхищает.
– Кисть этой руки, вы рассказывали, он сам себе отрубил, когда уже не мог больше копать мёрзлую землю в лагере, понял, что загибается…
– Да, про руку мы знали. Но вообще дед не рассказывал о том, что происходило в лагере. Я многого не знаю. Собственно, не знаю даже, за что его репрессировали. Единственное, помню, как у дедушки в глазах стояли слёзы, когда он доставал свою бумагу, где было написано: «Реабилитирован».
– Да. Я любила, когда он меня с собой брал. Пыталась с лодки нерп кормить, морских котиков.
– Нерпы, котики. Что ещё было в магаданском детстве?
– Поскорее сделать уроки – и на улицу. Если была возможность схватить кусок хлеба, посыпать его сахаром и с кем-то поделиться из друзей – вообще радость. Лепить пельмени всей семьёй – так, чтобы за один день наделать на целую зиму. Придумать с двоюродным братом упряжку для собаки, чтобы она нас на санках катала. Лыжи… Самое обычное детство у меня было. Трудное, но счастливое.
– В лыжную секцию вас заманили мазью «Темп», которую можно было жевать вместо жвачки?
– Было. (Смеётся.) Мы с подругой сделали себе лыжню в огороде и катались там на своих деревянных лыжах. Но каждый год на нашу огородную территорию залезали ребята из детско-спортивной школы – ломали наш забор, чтобы проложить свою трассу. В общем, не знаю, что на меня нашло, но я выскочила и давай ругаться с тренером – хватит, мол, в огород залезать. А он и говорит: «Ты не кричи, а приходи в секцию заниматься». Я спросила: «А лыжная мазь есть?» Он кивнул. Ну мы с подругой и согласились, раз будет безграничный доступ к мази. Жевательной резинки не было тогда, вот и жевали все «Темп» – хорошая мазь, на основе смолы. Мне кажется, только зубы ленивого ребёнка не отпечатались на этой мази.
– Как появились первые пластиковые лыжи?
– Лыжи стоили 500 руб. Это была месячная зарплата моей мамы. Я просила её купить их мне, она сказала: «Нет». Посчитала, что если я так хорошо бегаю на деревянных, то пусть бегаю на них и дальше. В итоге лыжи мне дали в секции. Там была одна пара пластиковых. Кто-то пробежал, освободил их, если у тебя хороший результат – ты следующий.
– Вы же и на коньках пытались кататься.
– Не то чтобы пыталась… Нравилось гонять с пацанами в хоккей. Никакой коробки у нас в помине не было. Искали любой лёд, где можно было поиграть, – море, лужа… Но один раз мне шайба прилетела в голову. Швы наложили. Тренер увидел и сказал: «Ещё раз услышу по хоккей, сам тебе голову оторву».
«Хотелось другой жизни»
– Когда впервые пришла в голову мысль: «К чёрту лыжи! Не могу больше бегать»?
– Где-то в 1996-м. Ну а в 97-м я уже объявила, что этот год последний. Я очень рано пришла в профессиональный спорт (на взрослом Кубке мира дебютировала в 1986 г., в 17 лет. – Ред.) и просто устала физически, морально от того, что нужно настраиваться каждый день на эти километры. Хотелось другой жизни, чаще видеть сына… Но самое парадоксальное, что столько времени прошло, а я по-прежнему редко вижу своих детей. Потому что работа моя любимая, командировки и т. д.
– Быть спортсменом или быть главой федерации – что сложнее?
– Сейчас я знаю эту «медаль» с двух сторон – и со стороны спортсмена, и со стороны руководителя (была гл. тренером сборной, в 2010 г. избрана президентом Федерации лыжных гонок России. – Ред.). И скажу, что быть спортсменом – это лафа. У тебе нет иных забот, кроме того, как тренироваться и выходить на старт. Если ты нормально готовишься, знаешь свои силы, психологически тебя ничто не угнетает. Дёргаться, может быть ночью не спать ты будешь только тогда, когда есть проблемы – что-то упущено, где-то заболел. Но опять же ты думаешь только о себе. И совсем другая история, когда ты думаешь, переживаешь за всех. Даже просто стоять на трассе, когда бегут твои спортсмены, особенно если это чемпионат мира или Олимпийские игры, – такая куча нервов.
– Из-за самоизоляции появилась возможность побыть с семьёй. И как оно – сидеть дома?
– У меня ведь свой дом. Осуществила детскую мечту, построила в 1997 г. в Подмосковье. И тут всегда есть чем заняться – масса работы по хозяйству, можно поиграть с ребёнком в бадминтон на улице, попрыгать, потанцевать. В общем, нормально. Варя (дочь. – Ред.) знает, что карантин, коронавирус, и никуда не просится… Но не представляю, что было бы, сиди я в квартире, как большинство.
– Сегодняшняя ситуация в плане денег добавляет головной боли?
– Уверена, всё будет сложнее, чем раньше. Я в этой ситуации стараюсь понять людей, с которыми работаем и, надеюсь, будем работать. Это не только Минспорт, но и все наши спонсоры, экипировщики и т. д. Мы должны понять, поддержать друг друга… Но я же реалистка. Понимаю, нас ждут непростые времена.
