Полгода назад Егор Сорин совершил, возможно, самый важный шаг в своей тренерской жизни – ушел в самостоятельное плавание из самой известной в российских лыжах группы Маркуса Крамера с ее лидером, двукратным чемпионом мира и победителем «Тур де Ски» Сергеем Устюговым. О том, кто лучший спринтер в мире, чем корейская Олимпиада отличалась от прочих соревнований и как правильно работать с женщинами, специалист рассказал специальному корреспонденту РИА Новости Елене Вайцеховской на лыжном сборе в австрийском Рамзау.
Скелет Крамера
— Год назад здесь же в Рамзау я с удовольствием наблюдала за тем, как слаженно и четко вы работаете с Крамером, поэтому уход в самостоятельность восприняла как абсолютную неожиданность. Как долго назревало это решение?
— Изначально я шел работать в сборную команду одним из специалистов-аналитиков комплексной научной группы. Неформально же был помощником, сначала Юрия Михайловича Каминского, потом — Маркуса. Хотелось получить опыт и знания, которые могли бы потребоваться для самостоятельной тренерской работы в будущем.
— Другими словами, вы с самого начала относились к сотрудничеству с Крамером как к этапу карьеры?
— Конечно. Мы три года проработали вместе, я много чему научился. Последние полгода нашего сотрудничества даже искал возможность поработать с кем-то из спортсменов индивидуально. Так, собственно, сложилось наше сотрудничество с Аней Нечаевской. В декабре я увидел, что она готовится к «Тур де Ски» без тренера и предложил свою помощь. Сначала с тренировочными планами, а последние два месяца перед Олимпиадой я уже непосредственно ее тренировал. При этом, естественно, продолжал помогать Маркусу.
— Он не обиделся на вас за решение уйти?
— Для него мое решение точно не стало новостью. Он и сам не раз говорил, что я готов к самостоятельной работе. И полностью поддержал меня, когда я и сам дозрел до этой мысли. В какой-то степени нас подтолкнула к этому сама ситуация, которая сложилась в группе за год до Олимпиады. Тогда в группу пришло довольно много новых спортсменов, и было видно, что это начало создавать Маркусу определенные проблемы в работе с лидерами – нельзя было допустить, чтобы они потеряли в тренерском внимании. Мы думали даже о том, чтобы разбить группу на две части, за одну из которых в большей степени отвечал бы я, а Маркус получил бы возможность более плотно заняться лидерами. Но тогда это не понадобилось. Ну, а после Игр мы с Маркусом и руководством ФЛГР решили, что было бы хорошо создать некую молодежную команду, которая будет работать в том же ключе, как группа Крамера.
— То есть ваша нынешняя работа — это некая калька с той методики, которую внедрил в российские лыжи немецкий специалист?
— Абсолютно. Но надо понимать: есть некий методический скелет, который у нас с Крамером по сути идентичен. И есть детали. Это выбор средства подготовки, время тренировочной работы, время интервалов, какие-то стили, технические и прыжковые упражнения. Иначе говоря, я уже сам как бы обвешиваю этот скелет тем, чем считаю нужным на основании предыдущего опыта не только с Крамером, но и с Каминским. В плане техники, развития спринтерских качеств, что для молодых спортсменов очень важно, я очень много у Юрия Михайловича перенял.
— На протяжении двух последних лет я периодически слышала от некоторых лыжных специалистов, что методики Каминского – это уже, в какой-то степени, прошлый век. Работая с этим специалистом, у вас не было ощущения, что он, грубо говоря, отстал от жизни?
— Абсолютно не было. В свое время как раз Каминский был новатором спринтерского направления. Он первым в России начал использовать скоростно-силовые тренировки, развивать у спортсменов взрывные качества. Так что его наработки использую не только я, но и очень многие другие тренеры. Другое дело, что развивать чисто спринтерское направление сейчас стало не совсем актуально.
— Почему? Разве специализация в спорте высших достижений не становится все более и более узкой?
— Это вопрос, на который нет однозначного ответа. Возьмем, допустим, Йоханнеса Клебо и Федерико Пелегрино. Последний — чистый спринтер, Клебо — универсал. Или Петтер Нортуг и Ола Хаттестад. Первый — универсал, второй — чистый спринтер. И это соперничество универсалов со спринтерами внутри самого спринта сохраняется на протяжении восьми или десяти последних лет. Так что если говорить о мужчинах, чисто спринтерское направление вполне можно развивать. У женщин – нет. Там всегда побеждали универсальные спортсменки. Быть чистым спринтером в женских лыжах очень сложно.
— Весь мой спортивный и журналистский опыт говорит о том, что спринтером надо родиться. И что спринтеры и стайеры – это абсолютно разные по своему характеру и менталитету люди.
— Абсолютно верно. При этом из спринтера всегда можно сделать дистанционщика. А вот из дистанционщика спринтера не сделаешь никогда. Но это совершенно не мешает развивать у людей спринтерские качества. Чем, собственно, всегда занимался Каминский.
Крюков и другие
— Можете назвать тройку самых великих в вашем представлении спринтеров в истории лыжного спорта?
— Тур Арне Хетланд. Никита Крюков. Хаттестад. Хотя все трое абсолютно разные. С Крюковым мы, можно сказать, росли вместе — с 16 или 17 лет тренировались в группе Каминского. Его отличительная черта – это сильная психологическая составляющая, умение в нужный момент в нужном месте показать свой абсолютный максимум. Вряд ли можно сказать, что он обладал какими-то выдающимися природными качествами, кроме взрывных мышц плечевого пояса, но он всегда умел себя настроить — вовремя абстрагироваться, закрыться от ненужного внешнего воздействия и выдать тот результат, который от него требовали. Никита всегда был душой любой компании, со всеми с удовольствием общался, но когда нужно было настроиться на гонку, не замечал никого. Ну и огромным козырем был его одновременный ход, дабл-полинг. Он, можно сказать, первым задал этот тренд и долгое время был лучшим в этом компоненте.
Что касается Хаттестада – он, на мой взгляд, один из немногих спринтеров-универсалов, который на главных стартах года всегда был хорош и в классике, и в коньке. Дважды выигрывал чемпионат мира, стал чемпионом в личном спринте на Играх в Сочи. О Хетланде мне говорить сложнее – я не застал его эпоху.
— Почему же тогда его назвали?
— Потому что именно он в свое время начинал развивать спринтерское направление, долгое время был в нем лидером. Мы довольно много общались, когда Хетланд уже закончил бегать, да и Маркус хорошо его знает. Норвежец был новатором. Сам себя тренировал, постоянно искал какие-то новые виды тренировки для развития спринтерских качеств, много занимался силовой подготовкой. Так что я выделил бы его как спринтера-первопроходца.
— Когда вы рассказывали про Крюкова и дабл-полинг, я вспомнила уже достаточно давнюю плавательную историю о том, как тренер двукратного олимпийского чемпиона в баттерфляе Дениса Панкратова придумал, что первую половину бассейна можно плыть под водой. Под водой человек всегда плывет быстрее, к тому же у Панкратова были очень сильные ноги, и он на первых 25 метрах выигрывал у соперников почти корпус. Но потом это запретили, и Панкратов выигрывать перестал.
— Дабл-полинг тоже сейчас сильно ограничили — включили зоны, где спортсмен обязан идти попеременным ходом.
— То есть, если бы Крюков продолжал бегать, побеждать ему стало бы значительно сложнее?
— Да. Потому что слабая сторона Никиты – это неумение бегать в подъем. Трассы сейчас стали тяжелыми, с подъемами, в которые нужно именно забегать, так что Крюкову становилось с каждым годом все сложнее и сложнее — он достаточно много проигрывал на этих участках. Если вспомнить чемпионат мира в Фалуне, то как раз два крутых подъема на той трассе не позволили Никите выиграть спринт. А Нортуг, наоборот, эти два участка прошел очень легко.
— Никита, насколько помню, объявил о том, что не поедет на Олимпиаду, еще до того, как началась история с отстранениями российских спортсменов. С вашей точки зрения, почему такое решение было принято?
— Мне сложно ответить на этот вопрос. Насколько мне известно, у Крюкова были довольно серьезные проблемы со спиной еще за год с небольшим до Олимпиады – в ноябре 2016-го. Он мне тогда сам с большой горечью в голосе говорил, что придется пропустить высокогорный сбор, вместо этого ехать в клинику, проводить тестирование, реабилитацию. Весной вопрос вообще стоял о том, чтобы закончить карьеру — доктора рекомендовали либо операцию, либо колоть сильнодействующие обезболивающие препараты, большая часть которых находится в спорте под запретом. И только наш специалист Сергей Чечиль сказал, что проблему со спиной можно устранить у него в клинике. Благодаря этому, собственно, Крюков и вернулся в строй. В июле уже тренировался в полную силу и настраивался на Олимпийские игры более чем серьезно. Что случилось потом, я просто не знаю.
А потом Устюгова накрыло…
— Игры в Пхенчхане стали для вас первой Олимпиадой?
— Да.
— И каковы впечатления?
— Абсолютно верно, конечно, что Игры не сравнить ни с какими другими соревнованиями. На первый взгляд – праздник, все виды спорта в одном месте, красочные церемонии награждения, а по сути – театр боевых действий. Не было уютно там. Для меня это был такой палаточный лагерь, временно возведенный. Холодно, ветер неимоверный.
— До сих пор, если честно, пытаюсь представить себе состояние вашего тогдашнего подопечного Сергея Устюгова, когда он узнал, что его не допускают до участия в Играх. Мне кажется, что в этот момент все, кто имел отношение к лыжным гонкам, должны были пребывать в шоке, в депрессии.
— Так абсолютно все и были в шоке. Потом показалось, что все-таки есть надежда, что допустят. Надеялись до последнего. Маркус уже улетел в Пхенчхан с Юлей Белоруковой, ну, и с другими спортсменами из нашей группы, а мы с Сергеем все еще оставались в Италии и ждали окончательного решения МОК. Даже все лыжи Устюгова успели отправить в Корею — на тот случай, если вдруг дадут разрешение стартовать.
— Как Сергей пережил всю эту историю?
— Сложно. Сначала мне показалось, что он даже не понял, что происходит. Спокойно сказал, что продолжаем готовиться к концу сезона, будем бегать все этапы Кубка мира, все будет хорошо. Потом, с каждым днем, накрывало, накрывало, и уже где-то через неделю накрыло окончательно – он уехал домой. Сказал, что хочет побыть один.
— Знаю, насколько сильно тренеры дорожат такими талантами, как Устюгов, когда те попадают к ним руки. Не было жаль добровольно с ним расставаться?
— Мы с Сергеем и сейчас хорошо общаемся. Просто уже как друзья. Что касается работы, мне сейчас гораздо интереснее возиться с молодыми. Для них я авторитет, они совершенно иначе воспринимают то, что я им говорю, впитывают информацию, как губки. У всех глаза горят, им все интересно. Самое главное, они мне полностью доверяют. Работать без веры бесполезно, какая бы хорошая методика у тренера ни была. Если спортсмен хоть в чем-то не доверяет наставнику, результата не будет.
— Сколько у вас в группе спортсменов?
— Десять.
— Не многовато? Психологи утверждают, что даже когда люди собираются за одним столом, оптимальное количество – девять. Если гостей больше – нарушается общение.
— В этом есть рациональное зерно. Сам замечал: когда проводишь собрание, лучше разделять спортсменов на две группы — тогда они гораздо лучше и адекватнее воспринимают информацию. В тренировочном плане проще, тем более, что у меня есть помощник Николай Панкратов. Антон Смирнов и Александр Печёнов – это наш сервис, Елена Гладкова – массажист, Константин Валерьевич Лысков –доктор. Плюс аналитик Алена Теплова. Так что условия для работы созданы хорошие.
— Страх совершить ошибку в вашей работе присутствует?
— Присутствовал, но сейчас уже как-то спокойно к этому начал относиться. Во-первых, методика отработана. Во-вторых, уже есть уверенность. Я вижу реакцию организма, вижу, что спортсмены развиваются, улучшают определенные качества. На первом сборе было крайне волнительно. Особенно нервной получилась первая тренировка на велосипеде. До этого я ни разу не был в Кисловодске, не знал там вообще ничего — где на велосипеде кататься, где на роллерах. К тому же многие из спортсменов ни разу не катались на контактных педалях. Несколько минут я им дал покататься на пятачке, спрашиваю: все поняли? Никто не боится? Ну, и поехали. Мне велосипедисты показали маршрут, по которому сами катаются на маунтинбайках, я посмотрел — вроде, ничего сложного. Забил маршрут в навигатор, поехал, а там подъемы… Через 5 минут одна спортсменка падает, обе коленки себе обдирает. Следом вторая кубарем повалилась, третья через руль полетела. И это в первый тренировочный день! Вышел тренер – и положил всю команду.
— А сами вы когда успели локтем по асфальту проехаться?
— На камень неудачно наступил, когда на роллерах катался — ехал следом за своей спортсменкой на прошлом сборе. В Рамзау у нас уже никто не падал, слава богу. Поэтому и говорю, какая-то уверенность в том, что делаю, уже есть. Я не изобретаю велосипед, не придумываю какие-то свои микроциклы, следую определенным правилам, которым меня учил Маркус. И этих правил стараюсь придерживаться в составлении тренировочных планов.
Как заставить женщину слышать
— Тренерские планы принято держать друг от друга в секрете?
— Маркус никогда не секретничал, в этом плане. Думаю, даже сейчас, если попрошу его показать мне план – он покажет. Просто если тренер не понимает принципы построения тренировок, ему никакой план не поможет. Почему, например, мы первую интервальную тренировку сейчас делаем классикой, а не на роллерах коньком и не бег с палками, имитацию? Потому что бежать классикой легче всего. Это позволяет не завысить интенсивность в первые дни в горах.
— Видите ли вы в своей группе каких-то отдельных личностей, способных на большой результат, или работа направлена на жесткую конкуренцию, которая рано или поздно должна вытолкнуть лидера из своей среды?
— Дело в том, что вся работа, что в группе Крамера, что в моей, строится от индивидуальной интенсивности. Каждый работает в своей зоне, так что прямой конкуренции между спортсменами как таковой нет. Безусловно, есть тренировки, где можно зарубиться между собой, потянуться за лидером. Но я никогда не пытаюсь кого-либо выделить, не говоря о том, что сделать это летом очень сложно.
— А вообще, сложно работать тренером и не иметь любимчиков?
— Мне не сложно. Спортсмены наоборот жалуются на то, что я часто голос повышаю.
— Попросту говоря, вы на них орете?
— Да, ору. Если какой-то спортсмен не понимает своей задачи и по ходу тренировки начинает что-то неправильно выполнять, в какой-то момент приходится повышать голос. Особенно с девушками это эффективно работает. То есть, тогда они быстрее могут воспринять, как правило. С ребятами у меня практически всегда спокойное общение. Потому что они всё достаточно четко понимают, и эмоции их не захлестывают, как захлестывают эмоции девушек.
— А вы женаты?
— Нет.
— Мне кажется, я понимаю, почему.
— Ну, просто девушек очень часто захлестывают эмоции, они перестают слышать то, что ты им говоришь. Приходится «встряхивать», а потом объяснять: если я на кого-то прикрикнул на тренировке, это совершенно не значит, что вы плохие и что у нас с вами отношения как-то испортились. Поэтому, собственно, я никогда не выделяю любимчиков.
— На вас сколько-нибудь давит мысль, что многие ваши коллеги сейчас пристально следят за вашим самостоятельным тренерским плаванием? Или это наоборот добавляет азарта?
— Не сказал бы, что сильно это чувствую, но я стараюсь не обсуждать с тренерами сборной свою работу. Это сейчас лишнее. Весной мы с коллегами общались много. И Юрию Викторовичу (Бородавко) я много вопросов задавал, и с Каминским советовался, хоть он и перешел работать в Казахстан. И раз выбрал для себя определенную тренерскую линию, по ней и иду, ни на что не отвлекаясь. Планы ведь были составлены еще в апреле-мае.
— В апреле и мае, подозреваю, никому в голову не могло прийти, что в октябре в Рамзау не окажется снега.
— План работы это поменяло не сильно. Навык лыжного хода мы, в любом случае, восстановим до первых стартов.
— Сколько времени обычно уходит, чтобы восстановить навык после лета?
— На то, чтобы восстановить соревновательные скорости и соревновательную технику, нужно порядка двух-трех недель. На медленной скорости техника быстро восстанавливается, буквально через несколько дней работы на снегу.
— Когда вы составляете планы на сезон, там существует графа «предполагаемый результат»?
— Конечно, существует. Но надо понимать, что большинство моих спортсменов только вышли из юниоров. И те результаты, которые они показывали в юниорах, было сложно как-то сопоставить с результатами взрослых. Потому что на чемпионатах России никто из них даже близко к «десятке» не подходил. В среднем, на адаптацию юниора во взрослых лыжах уходит три-четыре года.
— Другими словами, те люди, с которыми вы работаете сейчас – это потенциальные участники Олимпиады, которая будет в Пекине?
— Именно так.
Анна Нечаевская: «С Сориным проблем во взаимопонимании нет никаких»
Бронзовый призер Олимпийских игр лыжница Анна Нечаевская заявила РИА Новости, что в новой команде с новым тренером чувствует себя абсолютно комфортно, проблем с взаимопониманием с Егором Сориным у них нет.
Нечаевская готовится к сезону в недавно созданной тренировочной группе под руководством Сорина, ранее выполнявшего роль помощника Маркуса Крамера.
«Когда новый тренер, новая команда, новая подготовка — это всегда что-то интересное, — сказала Нечаевская. — Меняется план тренировочный, сами тренировки. Мне все очень нравится, у нас очень дружная команда, ребята и девчонки все ладят хорошо. Тренер очень внимательный, и в плане общения со спортсменами всегда контакт есть. Если есть недомогание или по тренировке чувствуешь, что что-то не так, он всегда готов обсудить и найти компромисс».
«Не люблю загадывать о дальнейшем, о форме, тем более что сейчас немного приболела перед сбором, — заявила Нечаевская. — Но мне кажется, что я немного добавила в силовом плане, силовая подготовка была моим слабым местом, именно руки. Мне кажется, что этот момент я подтянула за летний период. Конечно, сейчас все совсем другое, поэтому рано говорить. Придет зима, придут старты, потом уже будем думать, что и как».
Нечаевская на Олимпийских играх в Пхенчхане завоевала бронзу в составе эстафетной команды.
«Конечно, хочется теперь еще большего (улыбается). Появилась какая-то уверенность в себе, а этого мне немного не хватало», — отметила лыжница.
