Эту историю о великом отечественном тренере Владимире Вениаминовиче Иерусалимском Biathlonrus.com планировал опубликовать гораздо позже, но едва текст Константина Бойцова попал в распоряжение, вся команда офсайта СБР забыла и про старт чемпионата Европы, и про кубковые рейтинги, и про сборы национальных команд.
В рамках проекта «Биатлон. Сделано в России», посвященного 20–летию СБР, — исторические завоевания и сегодняшние будни одного из самых уважаемых тренеров в нашей истории Владимира Иерусалимского.
О Владимире Иерусалимском я слышал все то время, что пишу о биатлоне: от его бывших коллег, воспитанников, знакомых из других команд и даже других видов спорта. Интонация этих упоминаний была всегда неизменна. Немного пафоса, подчеркнутое уважение («А вы не знаете, так молчите…«), какое-то внутреннее сознание того, что совместная работа с героем повествования стала заметной вехой в их собственной жизни.
— Он очень жестко спрашивал! Понимал только один результат — победу, притом даже в мелочах. Тот кто выдерживал у него — выдерживал потом все.
— Какая-то не наша педантичность. Немцы так подробно все не расписывают и не контролируют…
— Тренер от бога. Все умел — и индивидуальную тренировочную программу написать, и группу в чувство привести, и лыжи подготовить. Если в кого-то он поверил — значит, удался спортсмен. Интуиция была необычайная.
— С себя требовал больше всех. Там где другие не способны были признать свою очевидную вину — Иерусалимский брал ее на себя даже сверх меры. Считал, что если спортсмен не дал результата, значит, он его плохо подготовил…
Чем еще были характерны эти рассказы? Обрывочность. Очередной рассказчик будто не решался брать на себя ответственность нарисовать «портрет явления», обходясь присказками. Кроме того сами эти присказки были редки и почти никогда ироничны или шутливы (что для биатлонистов, в общем-то, редкость). Удивительная ситуация, по стажу работы в сборных (а тем более — заслугам) Иерусалимский уступает лишь легендарному Александру Привалову, а по количеству упоминаний, кажется, всем кто когда-либо работал с национальной командой биатлонистов. И это при том, что на периоды его работы (1966–1974, 1982–1987 — не считая работы с молодежным составом) приходятся едва ли не самые славные наши победы. Наконец, почти все истории об Иерусалимском звучали в так глубоко прошедшем времени, что первое время у меня даже складывалось впечатление, что мне рассказывают о человеке, давно ушедшем в лучший из миров.
Позже я, конечно, узнал — Иерусалимский жив, от активной работы в биатлоне отошел к середине 90–х, на пенсии с начала нулевых, последние несколько лет сильно болеет. Потом узнал, что мы с великим тренером соседи — наши дома в Химках находятся один от другого в десяти минутах ходьбы, и значит, неплохо было бы напроситься как-нибудь в гости да порасспросить. Да все как-то не складывалось. Нынешней осенью узнал от Привалова, что Владимир Вениаминович уже совсем расхворался и понял — откладывать более нельзя. Да и коллеги из СБР подтолкнули — мол, попроведовать да рассказать, о том, как сегодня живет великий тренер.
«Знаете, он сейчас ничего не видит, очень плохо слышит и почти совсем не говорит… — огорошила меня жена Иерусалимского — Маргарита Даниловна. Но вы заходите. Я попробую ему что-то передать от вас, может он что-то скажет, да и сама я многое помню».
На 14–м этаже позднесоветской высотки, выходящей фасадом на ревущее днем и ночью Ленинградское шоссе, меня встречает Маргарита Даниловна.
«Я вас хочу предупредить — дед сильно переживает из-за того что не может рассказывать. После инсульта у него очень плохая речь, а в последнее время он стал еще очень многое забывать».
Наш короткий разговор на лестничной клетке происходит в интерьере многочисленных цветов в горшках и двери от холодильника «Минск». Дверь обклеена многочисленными стикерами с эмблемами всевозможных биатлонных соревнований, брендами лыжных производителей (в том числе и давно забытых). Дополняют эту пестроту автографы: Булыгин, Васильев, Гундарцев, Шална…
«Холодильник давно выбросили, а дверь жалко, — поясняет Маргарита Даниловна. — Отвезу на дачу — внукам будет память».
По двухкомнатной квартирке хочется ходить, как по музею: разглядывать фото на стенах и шкафах, дивиться на сувениры, коими биатлонные турниры 60–70 годов баловали своих участников, листать альбомы, папки, общие тетради, слушать рассказы автора этих бесчисленных рукописей. Но слушать некого. Хозяин реликвий почти неподвижно сидит в старом кресле возле телевизора. Не видящие глаза слезятся, он поминутно подносит к ним носовой платок. Сохнущая левая рука в вязаной перчатке. Изредка легендарный тренер нажимает кнопку часов рядом с креслом и часы громко сообщают о московском времени. Не то чтобы Владимиру Вениаминовичу крайне необходимо знать, который нынче час (и даже число), просто такой способ общения с внешним миром. Выбор в его положении невелик. Есть телевизор, по которому можно послушать спортивную трансляцию (ни одной биатлонной гонки Иерусалимский не пропускает), есть диван, на который великого тренера перекладывает жена, которая все время рядом (хотя и годы берут свое и сравнительно недавняя операция отняла немало сил у экс-тренера по лыжным гонкам). Еще есть кресло-каталка у стены, но вывозить мужа прогулку Маргарите Даниловне удается редко — лишь в случае крайней необходимости или когда навещает дочь или внуки, но им и по дому стариков дел и без того хватает.
«Это наша первая благоустроенная квартира, — рассказывает Маргарита Даниловна. — До нее жили в общежитском домике при базе «Планерная».
Он родился в 1933 в Ряжске, что в Рязанской области. Занимался лыжными гонками (победитель и призер чемпионатов СССР в эстафете и серебряный призер — в гонке на 70 км), окончил техникум физкультуры в Мичуринске, пошел работать по распределению в родной «Спартак», а тут…
На дворе стояла весна 1966. В сборной по биатлону, которая стараниями Владимира Меланина, Александра Привалова и других гвардейцев первого призыва (1958–1959) уже завоевала все что можно, решено было сменить тренера. Родина так настойчиво требовала для биатлонной сборной нового специалиста (ее первый тренер Евгений Поликанин был по призванию стрелок, а по образованию тренер по гимнастике), что призер Олимпиад и чемпионатов мира, трехкратный чемпион страны Привалов досрочно завершил карьеру спортсмена и тут же был поставлен у руля национальной команды. А специалистом по лыжной подготовке к нему назначили Иерусалимского. Бывалые биатлонисты, знавшие нового тренера по лыжной подготовке еще как спортсмена, пылись отсоветовать Привалову напарника, но было поздно. В первый же год сборная Привалова-Иерусалимского вернулась с чемпионата мира с золотой медалью (ее обладатель — Виктор Маматов), а через год четверка наших стреляющих лыжника добыли в олимпийском Гренобле полный комплект наград (золото в эстафете, а также серебро и бронзу — в индивидуальной гонке).
Тандем работал до 1974 года — до чемпионата мира в Раубичах (первого чемпионата мира на территории нашей страны).
В те годы тренеры выполняли все функции разом. Мазать лыжи, строить стрельбища, прокладывать трассы, ходить по инстанциям, договариваться со спортивными базами и гостиницами, винтовки-патроны. И все это попутно к ежедневным тренировкам, написанию планов и так далее, и тому подобное. Когда в тех же Раубичах возводили первый в стране специально-биатлонный комплекс — кто, по вашему, дублировал функции архитектора, инженера и прораба? Тренеры, разумеется. Привалов, Иерусалимский и их немногочисленные коллеги. Кто-то, вероятно, не согласится, но изучая документы и слушая рассказы тех лет, я все больше утверждаюсь в мысли — оглушительный по меркам того времени провал (ни одной медали в двух личных гонках не смогла компенсировать даже выигранная с подавляющим преимуществом эстафета) — прямое следствие того, что тот же Иерусалимский почти год занимался главным образом вопросами строительства. И дозанимался до того, что надорвал себе спину. Думаете, вспомнили после этого о двух золотых Олимпиадах и трех чемпионатах мира, где собирали по три медали из четырех возможных (1969,1970, 1973)? Или, быть может, стали тренеры рассказывать о своем участии в коммунистической стройке (на коммунистических, разумеется, основаниях) отечественного биатлона? Ничего подробного! Иерусалимский со всей своей принципиальностью написал заявления об отставке и отставку приняли (должен ведь был кто-то отвечать).
Владимир Вениаминович тем временем ушел на работу в молодежную сборную. Владимир Аликин, Александр Попов, Сергей Булыгин, Юрий Кашкаров, Дмитрий Васильев, Альгис Шална, Валерий Медведцев — кто только не прошел под руководством Иерусалимского суровую школу спортивного мужества.
«Он был неистово-требовательным человеком, — вспоминал Васильев, с которым я созванивался уже после визита к тренеру. — Даже если, например, в футбол играем, то требовал, чтобы непременно победили и каждый проигрыш рассматривал как удар по престижу. При этом сам бегал больше всех и жилы из себя тянул наравне с нами — юными и здоровыми. А еще он был первым в моей практике тренером, писавшим индивидуальные планы. Для меня это было удивительно! Имея почти бесконечную скамейку запасных, он находил время для каждого в отдельности, даже не имея представления о таланте и потенциале нового спортсмена. «Так! Ты сегодня делаешь ускорения по 375 метров, ты — по 415, ты — по 400…« — примерно такими были его установки. Нам это даже смешным казалось — что там 375? Да ускоримся на 400 — убудет с нас что ли? Но он строго следил, как выполняются задания. Писал он их ночами от руки в общих тетрадях, вырисовывал графики на миллиметровой бумаге — для каждого в отдельности…
После Олимпиады 1980 года Иерусалимского снова начали подтягивать к главной сборной — слишком хорошо знал он контингент, пришедший в первую команду страны. Именно его опыт помог сборной, например, быстро и сравнительно безболезненно перейти с классического хода на коньковый.
«Переход состоялся сразу после Олимпиады в Сараево, — снова вспоминает Дмитрий Васильев. — При этом все мы о коньковом ходе имели весьма приблизительное представление. Отставали поначалу очень сильно. Нам не впервой было, упустив из виду какую-нибудь техническую новинку годами наверстывать упущенное. Но Вениаминыч, кажется, потерял сон… Ходил на тренировки других сборных, часами просматривал кинопленки (которые сам и снимал), сам осваивал новую технику скольжения (и ведь освоил в рекордные сроки!) и нас заставлял работать над ней сверхурочно. Как результат — еще в начале сезона 1985 мы уступали соперникам, а на чемпионате мира в Рупольдинге Кашкаров выиграл индивидуальную гонку, а все мы вместе еще и эстафету. Ну а через год на авансцену вышел Валера Медведцев, и в Холменколлене сборная собрала все золото.
Что еще делать тренеру, вернувшемуся в сборную вместе с «золотым поколением»? Собирать дивиденды… Но Иерусалимский был не таким. Когда в 1987 в Лейк-Плэсиде его сборная вместо двух золотых (в трех гонках) взяла одну серебряную награду, то он без раздумий написал заявление по собственному.
«Все вокруг понимали, что это случайность, — продолжает Васильев. — В Америке было тепло, и у нас элементарно не было мазей на такую погоду. Но всем ведь было понятно, что это эпизод — спустя пару недель после чемпионата мира мы приехали в Калгари на предолимпийскую неделю и выиграли практически все. Но Иерусалимский был непреклонен — чемпионат мира проигран и кто-то должен за это ответить. Он написал отчет и в нем взял на себя ответственность, попросив освободить от должности. И это накануне Олимпиады, где (это понимали все) мы как минимум эстафетное золото брать были обязаны. Кто так сейчас способен поступить?»
Копия того отчета по сей день хранится у Иерусалимских дома…
Владимир Вениаминович вернулся к работе с резервом. Параллельно работал в ведущих центрах биатлона. Сперва в Ижевске, потом в Ханты-Мансийске. Все думали — он скоро вернется. Он даже съездил на чемпионат мира 1991 года в Норвегию и сказал по возвращению, что молодежь стала другой, что его требований народ в массе своей выполнять не готов, и он в таких условиях успешно работать не сможет. До 1996 года работал в Ханты-Мансийске, после чего вышел на пенсию и окончательно осел в Химках.
Сидеть дома он не хотел и пошел искать работу недалеко от дома. Нашел должность вахтера в военном госпитале. Работал… Потом начальник того госпиталя узнал, кто сидит у него «на подъезде» (генерал знал кто есть кто в биатлоне) и стал поручать Владимиру Вениаминовичу работу по хозяйству — Иерусалимский ладил с техникой… Так прошло еще несколько лет.
В возрасте 73 лет заслуженный тренер окончательно вышел на пенсию и все менее охотно покидал дом — тем более в СБР о нем почти не вспоминали и на мероприятия не приглашали. Дома жила собачка, с которой Владимир Вениаминович выходил гулять. Потом собачка умерла… В 2008 с Иерусалимским случился инсульт.
Вот уже несколько лет он живет в четырех стенах. Диван, кресло, телевизор, жена, дочь, внуки, в моменты обострения приходит врач…
«У деда еще хорошее сердце, кровь в порядке… — Маргарита Дмитриевна впервые за время нашего разговора всплакнула. — Просто о нем забыли. Союз биатлонистов последние два-три года стал помогать с деньгами — это неплохая помощь… Да мы и не нищие — пенсия около 11 тысяч, дочь как может помогает. Но приходящего на дом врача нам не потянуть, а мне все труднее с дедом справляться. Вот и прошлую ночь почти не спала — ему что-то хуже стало, стонал, а что с ним — понять трудно даже мне. Никто из бывших спортсменов и тренеров деда не навещает. Я понимаю — с ним сейчас почти невозможно общаться, но он ведь все чувствует, пытается говорить».
Набираю телефон Васильева и передаю трубку Маргарите Даниловне. Услышав знакомый голос, старушка вновь начинает плакать.
— Дима, про деда сейчас никто не вспоминает. Он три года ни с кем не общался. Вот — скажи ему что-нибудь, — и дает трубку мужу. — Это Дима Васильев…
— Ди-ма…, … — Иерусалимский пытается что-то сказать и смотреть на это нет уже никаких душевных сил. Великий и забытый тренер цепляется за жизнь, которая уходит — против его железной воли.
«Если человека нельзя вылечить — это не значит что ему нельзя помочь» — подсказывает постер социальной рекламы, расположенный неподалеку от дома Иерусалимских на улице 9 мая.
С тех пор как в 1996 году он ушел из биатлона о нем редко вспоминали. Почему? Чем провинился этот бессребреник перед отечественным биатлоном? Почему его никуда не приглашали, не отмечали ничем? Почему даже у меня, пристрастно интересующегося журналиста в начале нулевых сложилось впечатление, что Иерусалимского с нами уже нет? Он не просил для себя денег — пока мог попросить (думаю, вернись к нему сейчас речь, не попросил бы и теперь), но стипендия СБР очень пригождается семье заслуженных пенсионеров в их повседневной жизни. Впрочем, куда больше они нуждаются теперь в простом человеческом внимании тех, с кем Владимир Вениаминович делал биатлон — его славу, его традиции…
Биатлон молод, но его пионеры успели состариться, а память о них, даже тех кто еще живет среди нас… Незаметно ушли первый чемпион мира и олимпийский чемпион Владимир Меланин, участники первого чемпионата мира и призеры последующих первенств Дмитрий Соколов и Валентин Пшеницын… На улице 9 мая в продавленном кресле тесной комнаты с окнами на Ленинградку почти неподвижно доживает свой век Владимир Иерусалимский. Неужели такова судьба великих тренеров?
Константин Бойцов, Пресс-служба СБР
