— Дмитрий, вы семь лет руководите питерской федерацией биатлона и прекрасно знаете ситуацию, что называется, изнутри. Вам не кажется, что плачевные результаты российских биатлонистов, которые мы наблюдаем уже не первый год, следствие не каких-то личных и деловых качеств тех, кто стоит во главе СБР, а всего лишь отражение существующей в спорте системы?
— Так это взаимосвязанные вещи. Если человек возглавляет ту или иную структуру, именно он определяет политику развития. Другой вопрос, хочет ли руководитель взваливать на себя тот колоссальный пласт работы, который всегда бывает связан с модернизацией. Любая спортивная федерация в нашей стране обладает определенными возможностями. В частности – инициативой. Но прежде чем что-то менять, нужно очень хорошо подготовиться, проработать все детали. Фактически, предоставить на рассмотрение в «верхах» уже готовый документ. Подготовить такие предложения в основной закон о спорте, при которых система была бы изменена, но при этом не пострадали бы тренеры.
— На данный момент, тем не менее, мы имеем ситуацию, когда все тренеры, работающие на юношеском уровне, вообще не заинтересованы в том, чтобы выводить спортсменов во взрослый спорт.
— То, о чем вы сказали, это, конечно же, проблема не одного лишь биатлона, а всего российского спорта в целом. Государство создало такие правила, в которые тренеры с удовольствием играют. Они получают за своего спортсмена, что называется, сейчас и сразу – как только он показал результат, выиграв какие-то юношеские соревнования. И большинству из них совершенно безразлично, что будет со спортсменом дальше. Работать иначе система просто не позволяет, поскольку тренер на этапе начальной подготовки не обладает такими же возможностями, как и тренер на этапе спортивной специализации. В связи с этим весь российский спорт несет колоссальные потери. Мы теряем огромное количество талантливейших детей.
Те, кто в свое время писал закон, руководствовались, в общем-то, благими намерениями: сохранить тренеров на этапе начальной подготовки, дать им стимул работать. Просто никто тогда не думал, насколько пагубными последствиями такой подход может обернуться для спорта высших достижений. И получилось, что мы собственными руками уничтожили тот конвейер, который должен был поставлять талантливых спортсменов в сборные. Сейчас туда добираются единицы из числа совсем крепких талантов, которых, как говорится, ничем не убьешь. Таких, как Антон Шипулин. А ведь на этапе начальной подготовки ребят, соизмеримых по таланту с Антоном, достаточно много.
— Считаете, реально эту ситуацию переломить?
— Конечно. Я достаточно давно изучаю этот вопрос и почти уверен, что найти понимание в министерстве спорта будет несложно. Тут же достаточно задать себе простой вопрос: что нашему государству нужно от спорта? Если мы ведем речь о массовой физкультуре – это один вопрос. Если о большом спорте – совершенно другой. И подходы к решению этих вопросов должны быть абсолютно разными. Для проведения комплекса мероприятий направленных на подготовку спортсменов, которые будут в состоянии конкурировать на самом высоком уровне, создания наиболее благоприятных условий для подготовки молодого резерва для пополнения сборной недостаточно только выделять деньги, нужно создать такую систему, при которой, во-первых, тренерам было бы невыгодно форсировать результат, добиваясь того, чтобы их подопечные выигрывали все подряд в юношеском возрасте, а, во-вторых, должна быть обязательно создана «вертикаль», когда спортсмен переходит от тренера на уровень выше, затем – еще выше, и, наконец – попадает в основной состав сборной. И вот если на этом уровне человек начинает побеждать, поощрять за результат нужно не только тренера сборной, но всю «цепочку», включая ту школу, из которой человек вышел.
Сейчас есть такая порочная, на мой взгляд, практика, как начисление школе коэффициента результативности за победы спортсмена на юношеском уровне. И школы начинают устраивать гонку, поскольку этот коэффициент им не хочется терять. От этого зависят зарплаты, премии и так далее. Здесь даже не нужно что-то кардинально менять, нужно всего лишь правильно расставить приоритеты: дала школа спортсменов в сборную – получила свой коэффициент.
— Если бы вы стали президентом СБР, с чего бы начали работу?
— Давайте я немного видоизменю ваш вопрос: с чего, на мой взгляд, нужно начать работу человеку, который изберется на этот пост, кто бы этим человеком ни был.
— И с чего же?
— С дисциплины. С выстраивания четко функционирующей структуры и четкого разграничения полномочий. Понятно, что для того, чтобы увидеть результат, нужно время. Возможно, не год и не два. Но то, о чем я сказал, это основополагающие вещи. В СБР на сегодняшний день этого нет. Все занимаются всем, и никто ни за что не отвечает. Возможно, раньше просто не было необходимости резко «закручивать гайки», поскольку только сейчас стало по-настоящему понятно, в насколько масштабном и глобальном кризисе находится российский биатлон. Дальше – уже точка невозврата. Яма, выбираться из которой придется не один олимпийский цикл. Поэтому сейчас нужно кардинально переосмыслить все, что происходит. В одиночку с этим не справится никто, должна обязательно быть команда единомышленников. Поэтому, собственно, мы с Виктором Майгуровым и решили объединить усилия и работать вместе.
— Что, на ваш взгляд, делают не так российские тренеры? Почему результаты сборной с каждым новым сезоном падают все ниже?
— Дело, как мне кажется, не в тренерах, а в том, о чем я сказал: должно быть четкое распределение функций. Если руководитель доверяет тренеру какой-то участок работы, он не должен вмешиваться в работу специалиста. И никто другой не должен. А ведь это вплоть до сегодняшнего дня вообще никак не соблюдалось. Тренеров все время пытались учить, как именно им следует работать, какие давать нагрузки. Вокруг команды постоянно крутились какие-то аналитики, которые никогда не имели собственной тренерской практики, но постоянно что-то рекомендовали, никак не отвечая при этом за результат. Это же абсолютное безумие! Теория и практика хоть и связанные между собой вещи, но никогда теоретик не поймет практической работы, если сам ей не занимался. Что все мы слышали после Игр в Сочи? Что Шипулин будет рвать соперников похлеще молодого Бьёрндалена. И что мы увидели? Спортсмена, у которого мало того, что нет результата, так еще и жуткая депрессия, поскольку он просто потерял себя. А во что за четыре года превратился Алексей Волков?
— Я не понимаю другого: неужели в сборной команде такие нагрузки и такая обстановка, что спортсмены, судя по их высказываниям, готовы уйти куда угодно и тренироваться с кем угодно?
— Из своего опыта могу сказать, что слушать только спортсмена здесь тоже неправильно. Действующего спортсмена вообще нельзя воспринимать всерьез. Лично меня до такой степени удивляет и раздражает, как нынешние спортсмены себя ведут, что я даже как-то подходил к Александру Привалову, к Виктору Маматову, и спрашивал: неужели я сам был таким же?
— У вашего поколения, для начала, были совершенно иные результаты.
— Дело не в этом. Мы тоже порой бурчали, капризничали – это обычная реакция любого человека, когда работать приходится много и тяжело. Но не припомню, чтобы хоть кто-то пытался указывать тренеру, как именно тот должен его тренировать. Это даже в голову не приходило. Но доверие тренерам было безоговорочным. Доверие и дисциплина. И это, кстати, залог успеха в любой работе. Даже если что-то делаешь не совсем правильно, но упорно долбишь в одну точку, результат будет выше, чем у того, кто постоянно мечется и выполняет работу абы как. Думаю, что как раз этим объясняется тот факт, что наш общий результат всегда был достаточно высок: мы жили в системе и системно работали. Сейчас от системы остались какие-то лохмотья. А ведь без жесткой дисциплины в спорте вообще невозможно добиться результата
Меня поразило и то, что после полностью проваленного сезона я не услышал какого бы то ни было порицания действий аналитического отдела. При этом тренеров клянут на каждом углу, как только могут. Как вообще можно работать в таких условиях, когда с одной стороны тебе постоянно и абсолютно беспорядочно что-то советуют, а с другой — приходит спортсмен и заявляет, что вообще не считает нужным тренироваться так, как ты ему говоришь? Если бы я хоть раз заявил подобное, на этом, полагаю, моя карьера сразу бы закончилась.
— Чем вам было тяжелее всего жертвовать в годы выступлений?
— В моем случае вообще не приходилось говорить о каких-то жертвах – я слишком сильно был увлечен спортом и поставленной целью. Мне безумно хотелось выиграть личную медаль, а все складывалось так, что побеждал я только в эстафетах. При том, что в Кубках мира был достаточно успешен. Многим, знаю, очень тяжело жертвовать общением с семьей, с детьми. Это действительно сложно, но надо понимать: раз уж выбрал спорт, ты все равно не сумеешь полноценно сочетать спорт и личную жизнь. Мне было проще – я не был женат. Но ограничивать себя все равно приходилось сильно. Особенно непросто было летом, когда все вокруг отдыхают, а ты идешь на тренировку на тридцатиградусной жаре и тренер говорит: «Сегодня прыжковая имитация 30 км». Большинство нынешних спортсменов, уверен, вообще не поверят: как можно на такой жаре провести тридцать километров прыжковой имитации? Да, это тяжелая работа, жуткая. Но мы все это делали. И не передать, какое внутреннее самоуважение испытывает спортсмен, когда выполнил подобную тренировку. Ни с чем не сравнимое чувство: доползаешь до кровати, не в состоянии дойти до душа, падаешь, все болит, гудит, но ты понимаешь, что сделал это! Эти ощущения до сих пор во мне не притупились. Да, наверно, это жертва. Но цель стать лучшим все это оправдывает.
— У вас после спорта была довольно интересная и успешная карьера в бизнесе. Как считаете, тот, кто стоит во главе спортивной отрасли, должен быть в большей степени спортсменом, или надо, прежде всего, уметь просчитывать развитие спорта как бизнеса?
— Управлять биатлоном должен только биатлонист – в этом у меня нет и тени сомнения. Но биатлонист с управленческим опытом. Пусть это будет региональная федерация, но не один и не два и не четыре года. А лет 6-8, чтобы по-настоящему прочувствовать, что такое управленческая работа, пройти в ней все стадии. Это обязательное условие, как в армии: не может стать генералом тот, кто не был солдатом. Точно так же как тренером сборной ни при каких условиях нельзя ставить вчерашнего, пусть даже самого успешного спортсмена.
— А как же Александр Привалов, который стал главным тренером в 34?
— Тогда все-таки биатлон был другим. Поменялось время, условия, требования. Все стало намного сложнее. Невозможно успешно работать, когда ты не знаешь, как все устроено. А вот когда знаешь, когда сам все это прошел, тебя уже никто не обманет. К тому же далеко не всегда успешный спортсмен может стать хорошим управленцем. Это нужно доказывать точно так же, как ты доказывал, будучи спортсменом.
— Когда вы завершали спортивную карьеру, считали так же?
— У меня был совершенно жуткий комплекс неполноценности. Я на каждом шагу ощущал, что ничего не умею и ничего не знаю. Первые два года вообще не слишком понимал, чем заниматься. Закончил институт, пошел учить английский язык, не столько потому, что это было нужно, а просто чтобы заполнить образовавшуюся пустоту. При этом я почти сразу сунулся в серьезный бизнес. Ничего в этом не понимал, но на начальном этапе просто повезло: только что развалился Советский Союз, на русских была определенная мода, их везде принимали. Мне тогда казалось, что, если ты открыл собственный магазин, то уже можешь считать себя состоявшимся в бизнесе человеком. Столько шишек набил… Но это был колоссальный опыт. В спорте все гораздо проще. Там есть черное и белое: ты и твой соперник, победа, или поражение. Поэтому спортсменам после спорта бывает так сложно адаптироваться. Но опять же: должно быть желание чего-то добиться. Не просто заработать денег, а что-то создать. Неважно что, пусть поначалу это будет всего лишь структура из трех человек. Потому как ты развиваешься, только создавая новое.
