Наверное, нам всем стоило обратить на нее внимание в 2009 на чемпионате мира в корейском Пхенчхане, где Домрачева стартовала в гонке преследования 53, а финишировала пятой. Просто тогда вся Россия отчаянно болела за Ольгу Зайцеву, сражавшуюся за медали, и у 22-летней белорусской спортсменки не было никаких шансов быть замеченной. И кто бы тогда мог предположить, что через три года Домрачева впервые станет чемпионкой мира, а еще через два соберет три из четырех личных золотых медалей на Играх в Сочи?
– Даша, выиграть три гонки на Олимпийских играх – это чудовищно удачное стечение обстоятельств или четкий расчет?
– Прежде всего, это – моральная готовность к такому результату. Конечно, я не думала, что все сложится именно так, именно на этих дистанциях. Но внутренне настраивала себя, что таких гонок будет несколько. Даже на рабочий стол своего ноутбука еще летом повесила снимок золотой медали Игр в Сочи. Правда, эстафетной.
– Почему эстафетной?
– Оргкомитет Сочи проводил тогда пресс-конференцию по представлению дизайна олимпийских медалей. Естественно, в сети появилось много снимков, среди которых я и обнаружила медаль, предназначенную для награждения биатлонистов. Но она была как раз эстафетной – для награждения женской команды. Найти индивидуальную мне так и не удалось.
– Не первый год приходится слышать, что конкуренция в биатлоне до такой степени возросла, а результат зависит от такого количества факторов, что делать прогнозы стало совершенно невозможно.
– Так и есть. Но могу сказать, что именно в Сочи – если сравнивать со всеми остальными стартами сезона – сложились наиболее оптимальные погодные условия. Прежде всего – для стрельбы. Эти условия позволяли показать именно то, на что ты способен. Повезло и с туманом – в том смысле, что его не было. Плюс – удачный для меня рельеф трассы. Она тяжелая, но это не пугало: физически я всегда была достаточно сильна. Иными словами, в Сочи для меня сложилось абсолютно все, чтобы иметь преимущество.
* * *
– В день, когда вы выиграли первую из своих трех медалей, вас посещало хоть какое-то предчувствие большого успеха?
– Скорее, было абсолютное внутреннее спокойствие. Такое спокойствие перед стартом – редкость. Не перед каждым выступлением на Кубке мира случается.
– Спринт, тем не менее, вы проиграли. Но выиграли гонку преследования – в точности, как это случилось на чемпионате мира-2012 в Рупольдинге. Из чего я делаю вывод, что догонять вам комфортнее, нежели убегать.
– Ну, почему? Не всегда. Просто в спринте в Сочи у нас возникли некоторые проблемы с лыжами. С другой стороны, можно сказать, что все оказалось к лучшему: сервисная бригада сделала правильные выводы об особенностях трассы уже после первой гонки и еще усерднее колдовала над нашими лыжами все последующие дни.
А вообще моя первая победа на этапах Кубка мира случилась как раз в спринте. В Контиолахти, сразу после Игр в Ванкувере, я выиграла и спринт, и преследование, да и в этом году в Оберхофе тоже сделала дубль.
Вообще в моей биографии такое прослеживается: если первый старт получается провальным, все последующие складываются намного лучше. Неудачи сильно мобилизуют.
– Если сравнить ваши дебютные ванкуверские Игры и те, что были в Сочи, в чем разница?
– В Сочи не было ощущения чужой земли – язык-то один. Это было приятно, но в то же самое время немного давило. Все возгласы с трибун на родном языке цепляют гораздо сильнее и глубже иностранных фраз. Но к этому я тоже была готова – имелся опыт Ханты-Мансийска, когда там проводился чемпионат мира в 2011.
– Олимпийские игры – это, как правило, праздник лишь для тех, кто не борется за медали. Или у вас получилось иначе?
– Олимпиада – это всегда повышенное внимание, повышенный груз ответственности, причем со всех сторон. Но здесь, мне кажется, спортсмен сам должен что-то предпринимать, чтобы этот груз как-то с себя скинуть. Не позволить ему совсем уж тебя придавить. Поэтому и в Ванкувере, и в Сочи мы с девочками из команды старались как-то отвлекать друг друга, извлекать из Игр положительные эмоции всеми доступными способами, чтобы хоть чуть-чуть превратить их для себя в праздник. Ходили гулять, смотрели какие-то новые постройки, тем более что наша команда жила внизу, а не в Олимпийской деревне. Правда, все это работало только до начала соревнований. Потом уже я сама отключилась от всего, что происходило вокруг.
– А как это можно сделать после победы?
– Было сложно. После того, как я выиграла первую медаль, пошел такой всплеск совершенно неконтролируемых эмоций со стороны дома, что я очень резко прекратила вообще какое бы то ни было общение с внешним миром. Контактировала только с мамой, но даже ей не позволяла передавать мне поздравления в полном объеме. Нужно было любым способом удержать эмоциональную энергию внутри себя, не дать ей выплеснуться. На церемониях награждения, когда приходилось ожидать выхода на сцену в специальном помещении, старалась поменьше реагировать на то, что происходило вокруг – просто закрывала глаза и пыталась восстановиться. Все-таки и само награждение, и последующее общение с журналистами отнимали слишком много энергии.
– Почему, кстати, вы не стали жить в Олимпийской деревне?
– Мы жили возле железнодорожной станции «Роза Хутор» – в санатории «Беларусь». Он был для нас, как кусочек родной земли. Но дело даже не в этом. Сочинская трасса очень специфическая. Там сложный рельеф, плюс – сочетание высоты и достаточно специфических климатических условий. Возможностей привыкнуть ко всему, посмотреть, как реагирует организм на перепады высоты, на акклиматизацию, у нас было не так много – только предолимпийская неделя, во время которой мы тоже жили внизу и чувствовали себя в ходе выступлений достаточно хорошо. Вот тренеры и решили не рисковать, а просто смоделировать уже проверенную ситуацию. И оказались совершенно правы.
* * *
– Вы как-то сказали, что выступая в соревнованиях, стремитесь не выиграть у каких-то конкретных соперниц, а прежде всего сделать то, что должны. Комплекс задач, который входит в это понятие, как-то изменился за последние два года?
– «Все, что должна» – означает результат, который я реально могу показать на момент старта. Никаких более конкретных задач я для себя не обозначаю, потому что все это – лишние мысли по ходу дистанции. Просто концентрируюсь на своих действиях, на каждом шаге. Если начать думать о том, что нужно во что бы то ни стало попасть 18 раз из 20, попадешь в лучшем случае пять.
Самое главное, что за время своих выступлений я поняла о биатлоне, заключается в том, что соперники по большому счету не так важны. Гораздо важнее, что и как делаешь ты сам. Тем более что у нас не контактный вид. Не такой, где на ковер выходят два человека и нужно настраивать себя на то, чтобы «разорвать» соперника. В биатлоне такие мысли могут привести только к совершенно неоправданному расходу эмоций. Поэтому предпочитаю не отвлекаться на тех, кто бежит рядом.
– Какие чувства испытывали после четвертой стрельбы в гонке преследования, понимая, что фактически выиграли свое первое олимпийское золото?
– Сразу после стрельбы я вообще об этом не думала. На заключительном круге мне оставалось пройти еще несколько достаточно крутых виражей и опасных спусков, и я прекрасно помнила, сколько там случалось падений. А вот когда уже выкатилась на финишную прямую…
– Итальянская лыжница Мануэла ди Чента, выигравшая на Играх в Лиллехаммере свое первое олимпийское золото, сказала о своих ощущениях: «Volare…». Что она не бежала, а летела к финишу. Не чувствуя ни ног, ни лыжни, ни усталости.
– Очень похоже. В спринтерской гонке таких эмоций не бывает, потому что информация, как правило, доходит до тебя значительно позже, чем ты финишировал. А здесь ты действительно словно летишь, вбирая в себя и собственные эмоции, и эмоции трибун, и наслаждаешься всем этим до самозабвения.
– Золотая олимпийская медаль означает, в числе всего прочего, что цель, о которой вы мечтали всю свою жизнь, достигнута. И что с этой вершины есть лишь одна дорога – вниз.
– Для меня первая медаль стала, скорее, вызовом. Ужасно захотелось доказать, что она не случайна. Что я в состоянии справиться и с нахлынувшими эмоциями, и с ответственностью, которая сразу стала гораздо выше, и со всем прочим. Я бы даже сказала, что все мои достижения – неважно, медали это, кубки или какие-то другие титулы – не самоцель. И совершенно не мешают продолжать стремиться вперед. Потому что главное удовлетворение приносят не они сами, а путь к ним.
– Другими словами, мотивация продолжать тренировки после столь триумфального выступления у вас не уменьшилась?
– Ничуть. Разумеется, я буду помнить дни, проведенные в Сочи, всю оставшуюся жизнь, но это совершенно не означает, что я собираюсь мыслями там и остаться. Это уже в прошлом.
– Большой хрустальный глобус, которого пока еще нет в вашей коллекции наград, это какой-то особенный трофей, или всего лишь недостающий?
– И то, и другое. Особенный – потому что очень непросто провести на высоком уровне весь сезон. Физически для меня не составляет больших проблем выдерживать нагрузки на протяжении столь длительного времени. Но тут ведь нельзя не принимать в расчет то, о чем мы с вами уже говорили – внешние факторы, которые в биатлоне способны очень сильно повлиять на результат. Поэтому победа в Кубке мира – это еще и умение спортсмена всем этим факторам противостоять.
– На протяжении последних лет вы не раз подчеркивали тренерский вклад в вашу подготовку немца Клауса Зиберта. Почему он решил прекратить сотрудничество с белорусской командой?
– Есть сразу несколько причин, главная из которых заключается в том, что на днях Клаусу нужно ложиться на операцию. Естественно, мы рассчитываем, что все пройдет хорошо, и он быстро восстановится, но как это будет на самом деле – предсказать невозможно. За один день такие болезни не побеждают. А тренерская работа – тяжелое для здоровья дело. Слишком велико нервное напряжение. Я и сама ощутила это, когда в Рупольдинге смотрела эстафетную гонку, в которой не выступала. Было ужасно понимать, что ты ничем не можешь помочь, ничего не в состоянии сделать, чтобы твоя команда бежала быстрее и стреляла точнее. Можешь только наблюдать, верить и ждать.
Второй момент заключается в том, что подход Зиберта к тренировкам всегда был чисто немецким: построить спортсменов в одну шеренгу и велеть выполнять определенный объем одинаковой для всех работы. Это, как я понимаю, не всем нравится.
– Хотите сказать, что Зиберт пытался строить в одну шеренгу и вас тоже?
– Свою работу я с Клаусом корректировала индивидуально, хотя порой он всячески этому сопротивлялся.
– В Белоруссии всегда было немало сильных биатлонных тренеров. Между ними и Зибертом не возникло антагонизма, когда немец только пришел в команду?
– Клаус принес в нашу подготовку много нового – и в отношении методик, и в отношении построения тренировочных планов. Благодаря этому прирост результатов начался еще перед ванкуверской Олимпиадой, а мы сами стали многое понимать и много думать. Не исключаю, что как раз поэтому с нами стало намного сложнее работать – с опытом к спортсменам приходит достаточно тонкое понимание своего организма и того, как он реагирует на ту или иную нагрузку. Поэтому, собственно, для тренера и становится до такой степени важно знать и учитывать индивидуальные особенности каждого. Но отношения с Зибертом у всех нас остались очень теплыми.
* * *
– Вам доводилось сниматься в мужских журналах?
– Нет, никогда.
– А если бы предложили?
– В купальнике – без проблем. Мне нравится мое тело. Съемки для истинно мужских журналов меня не очень привлекают. Я бы не последовала примеру Мириам Гесснер.
– Какой-то специальный режим питания, чтобы поддерживать себя в форме, у вас есть?
– Он вырабатывается автоматически за годы тренировок и выступлений. В свое время нас много консультировали по этому вопросу. В этом году в том числе. Каких-то строгих ограничений у меня нет. Если хочется съесть пирожное, я вполне могу себе это позволить.
– Два года назад, рассуждая об уходе Магдалены Нойнер, вы сказали мне, что понимаете ее желание пожить простой человеческой жизнью. А сами пока не задумываетесь об этом же?
– Дело в том, что я не устала от биатлона. Не устала от тренировок. Мне ни в чем не приходится себя ограничивать, и даже в сравнении с теми, кто каждый день работает в офисе, моя жизнь не так уж и тяжела. Например, у меня есть возможность поспать после обеда, проводить много времени на свежем воздухе, причем не в самых плохих местах земного шара. Конечно, нагрузки приходится преодолевать огромные, но все это доставляет мне удовольствие. Зачем же от этого отказываться?
Еще я обратила внимание на то, что в странах постсоветского пространства и в Европе спортсмены совершенно по-разному относятся к профессиональному спорту. На Западе люди привыкли самостоятельно решать свои задачи. Я бы сказала, что они более творчески подходят к тренировочному процессу – как к любимой профессии, которая дает возможность постоянно развиваться, участвовать в построении своей жизни. В бывшем СССР как только человек попадал в сборную, он сталкивался с огромным количеством ограничений, не всегда имея возможность даже высказать свое мнение. По сути, только подчинялся чужим распоряжениям. Отсюда – совершенно другое отношение к спорту: как к чему-то очень тяжелому, в постоянных ограничениях, без права выбора.
Мне, наверное, повезло: еще в детские времена, когда я начинала заниматься биатлоном в Нягани, тренеры воспринимали меня как взрослую, думающую спортсменку. Не пытались строить и контролировать каждый мой шаг, понимая, что я серьезно отношусь к биатлону и никогда в жизни не пропущу тренировку без уважительной причины.
– Какие меры вы предпринимаете, если чувствуете, что простудились?
– Спасаюсь большими дозами витамина С, по-возможности пытаюсь отдохнуть, как следует выспаться. То же самое делаю, если чувствую, что организм опустошен – либо после гонок, в которых был большой выплеск энергии, либо при длительных переездах.
– Какая из встреч этого года стала для вас наиболее запоминающейся?
– После Игр в Сочи я познакомилась в Сыктывкаре с Раисой Сметаниной. Для меня стало большим откровением, что родители Раисы всю жизнь проработали оленеводами, а сама она провела первые годы своей жизни в чуме. Это ведь реальное чудо: ребенок, которому, казалось бы, не могло выпасть ни единого шанса в жизни, чтобы куда-то пробиться, стал героем для целого поколения. Сметанина просто потрясла меня своей простотой в общении и одновременно доброжелательностью. Еще на этапе Кубка мира в Норвегии меня познакомили с Бьорном Дэли. Но Сметанина произвела гораздо более сильное впечатление.
– А какое впечатление произвел на вас при первом знакомстве Оле Эйнар Бьорндален, помните?
– Помню, как он подошел ко мне на Играх в Ванкувере – поздравить с бронзовой медалью. Сам он в этот день выиграл серебро в индивидуальной гонке, разделив его с нашим Сергеем Новиковым. Я тогда в шоке была. Сам Бьорндален, вау!
– Можно ли сказать, что норвежец оказал на вас какое-либо влияние, как на спортсменку?
– Думаю, да. Профессиональный спорт – это непрерывный поток самой разнообразной информации, которую ты далеко не всегда получаешь от своего тренера. Например, когда к нам в команду пришел Рафаэль Пуаре, я позаимствовала у него несколько мелких, но интересных для меня деталей, на которых он даже не делал акцента – просто упоминал мимоходом. Что касается Бьорндалена, меня всегда восхищало его отношение к своему делу. Для него не бывает в тренировках никаких второстепенных вещей. Он подходит к работе с такой тщательностью, как, наверное, никакой другой спортсмен. Глядя на него, и становится понятно, что когда ты до такой степени любишь свое дело, отдаешь ему столько своей энергии, то оно непременно отплатит тебе взаимностью. Мне вообще очень нравится, когда люди побеждают не потому, что ненавидят соперника или рвутся кому-то что-то доказать, а потому, что любят само соревнование, стремятся стать лучше, чем были вчера. Вот и я стараюсь так поступать. Люблю биатлон, ежедневно отдаю ему часть своей энергии и чувствую, как все это возвращается ко мне до последней капельки.
Елена Вайцеховская,
«Спорт-Экспресс»
