Антон Шипулин, объявивший о завершении своей карьеры, в интервью Денису Косинову рассказал, как ему удалось стать большим спортсменом, как научился принимать самостоятельные решения и что явилось главной причиной ухода из спорта.
Два месяца назад Антон Шипулин объявил, что все же продолжит карьеру. Уточнил, что целых полгода толком не тренировался и что в нынешнем сезоне на хорошие результаты не рассчитывает. Однако в следующем сезоне чемпионат мира пройдет в его любимом Антхольце, это и есть цель. Что ж, все это прозвучало понятно, логично и ожидаемо.
Но вот в середине декабря австрийская прокуратура начала «следственные действия» в отношении пяти российских биатлонистов по поводу «возможного нарушения допинговых правил». В числе этих пяти спортсменов оказался и Шипулин. На визит австрийских следователей Антон отозвался кратким постом в соцсетях, в котором в очередной раз заявил, что всегда был чист, остается чистым и теперь. И вот через две недели Антон специально прилетел в Москву, чтобы официально объявить об окончании карьеры. 29 декабря — «Рождественская гонка», и всё.
— Почему вы все-таки решили завершить карьеру?
— По нескольким причинам. Самым большим потрясением для меня стало то, что в прошлом году нас не пригласили на Олимпийские игры. И до сих пор не прислали четкого аргумента, почему это было сделано… вообще никакого аргумента не прислали. В какой-то момент мне показалось, что эмоционально я с этим справился. Что самое плохое уже позади и такое больше никогда не повторится. И, возвращаясь в спорт, понимал, что жертвую очень многим. Тем более после полугода, проведенного с семьей, когда я понял, что для меня семья стала еще важнее, что я хочу уделять им как можно больше времени. Я не видел первые шаги своего ребенка, я не слышал его первую фразу, первый смех. Но тогда у меня была определенная цель. Я шел к ней и сознавал, что она достижима. Но после очередного беспочвенного обвинения, которое я получил в Австрии, честно говоря, опустил руки. Два-три дня я лежал один в номере в Обертиллиахе, рядом не было ни тренера, ни близких. Смотрел в потолок, тренировался всего раз в день. И то лишь для того, чтобы выйти, подвигаться. Чтобы пролежней на спине не было (смеется). Безо всякого желания. И начал расставлять в голове приоритеты. Для чего мне это нужно, если завтра повторится такая же ситуация? Для чего я буду тренироваться и тратить время, которое могу потратить на семью, если перед самыми главными стартами опять начнутся политические игры? Я даже листочек бумаги перед собой положил, на котором писал «плюсы» и «минусы». И так-то трудно было собираться на тренировки, тяжело было с мотивацией. А теперь я понял, что это все ни к чему. То время, которое я трачу на спорт и которое может оказаться бесполезно потерянным, я лучше потрачу на семью и буду дома.
— Понятно, что «плюсов» в пользу решения завершить карьеру больше, чем «минусов». Но эти «минусы» для профессионального атлета, положившего жизнь на спорт, не что иное, как мечта. Ведь речь шла о несбывшейся мечте, которую все же хотелось осуществить. Неужели она недостаточно велика, чтобы рискнуть?
— Каждый, наверное, помнит себя ребенком, мечтавшим о чем-то великом. И я был таким ребенком, мечтал о великом спорте. Но сейчас спорт превратился в грязь. Мне даже не хочется выходить и бороться в этой грязи. С такими нападками на российских атлетов… Мы все видим, что к иностранцам отношение совсем иное. Им дают спокойно тренироваться, выступать. Я прошел большой спортивный путь, и сейчас для достижения высоких результатов мне нужна очень большая мотивация. Мы с тренером недавно вспоминали, как все эти четыре года выходили на тренировку и у нас блестели глаза. Сейчас этого блеска в глазах нет. Не хочется дальше выступать в этом грязном спорте. И детская мечта рассеялась, потому что, оказывается, не все зависит от тебя. Есть какие-то внешние факторы, которые в любой момент могут тебя опрокинуть. Можно сказать, что я разочаровался в профессиональном спорте.
— А вот Анатолий Тарасов своим хоккеистам говорил: «Канадцы вас бьют, арбитры им подсуживают, а вы отвечайте голами». У вас нет желания «ответить голами»? «Да, пусть периодически приходят австрийские и итальянские полицейские. Да, пусть чехи, шведы и американцы делают громкие заявления. А я буду выходить на трассу и выигрывать». Это недостаточная мотивация для Антона Шипулина?
— Если бы Антону Шипулину было 23-25, то это было бы достаточной мотивацией. Но сейчас я понимаю, что с каждым годом не молодею, четвертый десяток пошел, 32 года будет в августе. И, к сожалению, фактор здоровья не позволяет на сто процентов использовать свой организм, чтобы быть конкурентоспособным.
— Вы имеете в виду последствия злополучного мононуклеоза?
— И это тоже. Даже сегодня я приехал к вам на антибиотиках, потому что болею уже в третий раз за последние три месяца. Только начну приобретать какую-то форму, только начну выходить на какой-то приемлемый уровень, как меня стопорят какие-то вирусные заболевания. И я понимаю, что не хочу гробить свое здоровье ради не очень чистого спорта. Лучше я останусь здоровым и буду жить в семье.
— А были бы вы здоровы, отважились бы преодолевать «грязь спорта»?
— Было бы мне 25, скорее всего, да. Но в 31 год уже поздно бороться с ветряными мельницами. У меня поменялись приоритеты.
— Можно ли сказать, что вы безумно устали не от грязи, а от спорта как такового?
— Да. Я устал. Когда ты делаешь работу, которая тебе не нравится, когда работаешь лишь для того чтобы работать, возникает усталость. В профессиональном спорте тренировочный цикл очень плотный. Встаем на зарядку, потом первая тренировка, вторая, вечером работа с оружием. И центральная нервная система перегружается. Ее надо как-то разгружать. А разгружается она только хорошими эмоциями. А когда ты постоянно в «загрузе», да еще какие-то побочные факторы на тебя давят, ты просто не успеваешь восстановиться. И выходишь на тренировку не радостно улыбаясь, а скрипя зубами. И понимаешь, что сейчас надо два часа потерпеть, потом три часа отпахать, вечером надо как-то заставить себя выйти на вторую тренировку… Четыре года назад все было по-другому. Просыпаешься, чувствуешь легкую усталость. «Да! Значит, вчерашняя тренировка пошла впрок. Сегодня я сделаю еще одну тренировку, завтра будет вообще хорошо! Потом отдохну, пообщаюсь с друзьями, семьей». И настрой меняется. А в последнее время я чувствовал усталость — даже когда не тренировался. Уставал от того что надо было принимать решение. Полгода я вставал по утрам и думал, продолжать ли мне карьеру. Это было очень тяжело. Я понимал, что дата, которую я определил, чтобы сказать, продолжаю я или нет, все ближе и ближе. Да, мы с Сашей Легковым съездили в Грецию, он дал мне толчок, я снова загорелся. Но потом снова после каждой тренировки задавал себе вопрос: а зачем? Я уже привык к семье, уже понял, что такое по-настоящему жить дома. А еще я после первого сбора заболел, после второго сбора снова заболел, сейчас я тоже на антибиотиках. Не очень хорошо мучить организм в таком возрасте. Плюс еще другие факторы. Все это привело к тому, что неделю назад я принял решение завершить карьеру. И я сейчас рад, что меня начинает отпускать. Потому что поставил точку и назад уже не вернусь.
— Вы практически слово в слово повторяете сестру Анастасию, которая на первом этапе Кубка мира в Поклюке говорила, что все еще пребывает в сомнениях, надо или не надо ей оставаться в спорте. И потому намерена понять, получает ли она по-прежнему удовольствие от спорта или нет. Мол, во вчерашней гонке ей удалось насладиться процессом, а в сегодняшней не получилось. А ведь она еще дольше вас в спорте. Ей тоже хочется жить дома. И все же она нашла в себе какой-то источник внутреннего наслаждения. Вы не спрашивали у сестры, как ей это удается? У вас этого наслаждения нет и в помине. А у Анастасии оно откуда?
— Мы с ней много разговаривали об этом на сборе в Рамзау в октябре. У нас есть одно большое различие. Она не попадала в такую ситуацию, которая была у нас в прошлом году. Я ведь человек, который постоянно копается в себе. И то, что нас не пригласили на Олимпиаду, вышибло меня из колеи раз и навсегда. Если до этого, начиная с 2014-го года, у меня была мотивация, то потом, как по щелчку пальцев, она исчезла. Я даже помню, как тренер постучал ко мне в номер и спросил: «Ты слышал новости?» Я у него на лице всю информацию прочитал. Андрей Сергеевич (Крючков, личный тренер Шипулина. — Прим. ред.) не даст соврать, мне потом ничего не хотелось. Я не знал, мне выть, плакать или идти тренироваться. Ладно, он меня уговорил, я съездил на Марчелонгу (лыжный марафон. — Прим. ред.), немножко развеялся. А потом я тренировался только для того чтобы доказать, что я и на Олимпиаде смог бы. Но стоило мне пробежать хорошо первый этап Кубка мира после Игр — и у меня выключатель в голове щелкнул. Все, я свою задачу выполнил, доказал, прежде всего самому себе, что я в неплохой форме был бы на Олимпиаде. И больше у меня не было ни результатов, ни желания выступать. И как я не пытался восполнить спортивную энергию, какую бы мотивацию не искал, не получалось. Всегда перевешивала семья. Дима Малышко тоже не даст соврать. Мы с ним жили в одном номере, я ему говорил, что хоть сейчас бы уехал. Потому что не знал, зачем я трачу время, если нет желания. Но нет желания, это бог с ним. Я бы себя заставлял, находил какие-то позитивные моменты, старался бы разнообразить тренировки. Но эта история с австрийской полицией… И я махнул на все рукой.
— То есть основная причина завершения карьеры в том, что не все зависит от вас?
— Да, так и есть. Я и на эту ситуацию могу плюнуть, продолжить тренироваться. А после Нового года снова начнется возня — и что тогда? Зачем я буду эти два-три месяца тратить? Я почему-то чувствую, что на этом история не закончится. Такие беспочвенные обвинения предъявляют! Даже дураку понятно, для чего это было сделано.
Мама сказала: «Иди, заселяйся». Я в шоке был!
Антон Шипулин, как известно, родом из очень спортивной тюменской семьи. Родители — тренеры по лыжным гонкам, старшая сестра — известная на весь мир биатлонистка Анастасия Кузьмина, трехкратная олимпийская чемпионка. Когда она перешла из лыжных гонок в биатлон, младший брат тоже захотел сменить вид спорта. Но в Тюмени в его возрасте в секцию биатлона не брали.
Вопрос решила мама — и решила радикально. Отвезла сына в Ханты-Мансийск да там и оставила. Через пару лет Антон вернулся в Тюмень, но вскоре его сманил в Екатеринбург известный тренер Владимир Путров. Сманил не сразу, его первое предложение семья Шипулиных отклонила. Но через год согласилась, и Антон оказался в Екатеринбурге.
В этом городе он теперь и живет. Там он состоялся и как большой спортсмен, и как большая личность. Словом, жизненный путь Шипулина — целая чреда сильных поступков решительных людей. И очень важно, что эти поступки совершали люди не только решительные, но и умные. Иначе, как это часто бывает, талантливый юнец запросто мог бы и не превратиться в мастера.
— Как вы оказались в Ханты-Мансийске?
— Мама увидела, что я расстроен тем, что меня не приняли в Тюмени в секцию биатлона, и сказала: «Поехали со мной в Ханты-Мансийск». Собрали вещи, форму. Пока ехали, я думал: как так можно договориться? А она сходила к директору, поговорила, подвезла меня к коттеджу и сказала: «Иди, заселяйся». Я просто в шоке был! С одной стороны, радовался, а с другой — боялся вылета из гнезда. Всегда был с родителями, а тут надо было оставаться на сборе в команде, в которой я никого не знаю. Но ничего, хватило трех-пяти дней, чтобы освоиться и наслаждаться тем, что я биатлонист, а не лыжник.
— Ну и самостоятельный человек! Ни мамы, ни папы, сам по себе. Не было эйфории?
— Нет, она появилась уже после того, как я переехал в Екатеринбург. И я понял, что становлюсь самодостаточным. Начал зарабатывать какую-то копеечку, перестал просить у родителей деньги на сборы, начал копить, откладывать. Может, отчасти из-за этого я и влюбился в Екатеринбург. И когда через месяц вернулся в Тюмень, сказал родителям, что Екатеринбург – тот город, где я хочу жить.
— Как они приняли это решение? Не пытались отговорить? Мол, куда тебя несет из Тюмени?
— Сильно не отговаривали. Понимали, что там у меня будет сильный тренер, хорошие условия. Единственное — родители просили приезжать почаще. Для меня это тоже было вызовом. Еду с незнакомым человеком на машине в Екатеринбург, заселяюсь в общежитие, где я потом полтора года прожил. Мне, конечно, повезло, я жил в женском корпусе (смеется). Но условия… Одна душевая и один туалет на весь этаж, комнатки крохотные. Мне тогда Владимир Михайлович (Путров) выбил одноместную комнату, я в ней сделал небольшой ремонтик и жил более или менее нормально. А остальные ребята жили по три-четыре человека в комнатах.
— Путров всегда специализировался на том, что «доводил» молодых спортсменов до чемпионских достижений. Как он это делал?
— Сейчас я точно могу сказать, что он больше менеджер, чем тренер. У него есть способность видеть таланты. Без сомнения, у него большой опыт, иногда он даже чересчур много об этом говорит. Но я благодарен ему за то, что в первые год-два он ездил со мной, передавал свой опыт, рассказывал какие-то истории. Я этих историй выслушал уже не знаю сколько, по много раз каждую (смеется). Но способности менеджера у него очень развиты. Я даже стеснялся ходить с ним на важные встречи, потому что он всегда «шел буром». Если ему что-то надо было для своего спортсмена, для своей команды, то вынь да положь! Это нужное качество, но иногда я этого его качества даже стеснялся. Путров никогда не тренировал меня лично, не писал мне планы, но всегда находился рядом. Я помню, как мы приехали в Минск командой из трех человек. Осень, прохладно, дождливо, сыро. Приходим после тренировки и видим, что возле моей кровати три обогревателя стоят, а у ребят ничего нет (смеется). То есть Путров выбирал человека, на которого делал ставку, и его оберегал. Мне тогда было очень неудобно перед ребятами.
— Есть одна очень востребованная сейчас тема. Российские юниоры всех «рвут», но стоит им повзрослеть, как они тем же сверстникам начинают проигрывать. Почему так?
— Это система у нас такая, и ее надо исправлять. Я уже давно думал об этом. У нас очень часто выжимают соки из молодых спортсменов, не доводя их до взрослого спорта. Парня передают из одной возрастной группы в другую, и в каждой группе тренеры начинают форсировать подготовку. Им же нужны зарплаты, премии. И, доходя до юниоров, спортсмены уже выжаты как лимоны. И потом уже не могут достичь высокого уровня, особенно если никто ничего не подсказывает. Систему нужно менять однозначно. Если брать норвежцев, других скандинавов, то у них до 14-15 лет вообще стараются не запускать детей в соревнования. Только в какие-нибудь шуточные. Но не так, что раз в неделю дети бегут, борются изо всех сил. У них есть клубы, и каждый клуб заинтересован в том, чтобы вырастить большого спортсмена. Работают вдолгую, на перспективу. А у нас спортсмен переходит от тренера к тренеру, и каждый тренер пытается его выжать. Мне повезло, что у меня были родители-спортсмены и старшая сестра, по стопам которой я шел.
— Глядишь, и вас отжали бы досуха, если бы не опытные родители и сестра, так?
— Да, я очень часто пользовался советами сестры и родителей. Когда я отобрался на юношеские Олимпийские игры и в первый раз оказался в горах, Настя мне сказала: «Антон, все тебя будут обгонять на два-три круга, даже девчонки, но ты десять дней ходи нога за ногу, пешком. Чтобы пульс не выше 140. И все у тебя будет хорошо. Если ты в первый раз в горах переберешь нагрузку, то выпадешь потом на три-четыре года». Так и вышло. Меня обходили и пацаны, и девчонки, а через 12 дней я выиграл контрольную тренировку. Потом выиграл и спринт, и преследование на юношеских Играх, а ребята, которые меня поначалу обгоняли на несколько кругов, проиграли мне по несколько минут. Но почему-то это мне сказала сестра, а не тренеры. Вот в чем проблема! У нас очень мало образованных специалистов. Вот сейчас пошло новое поколение. Например, Артем Истомин (тренер мужской сборной России по биатлону. — Прим. ред.), еще несколько молодых тренеров. За ними будущее. Но им надо давать возможность. Кадры есть, пусть и немного. Но тут другой вопрос. Великие тренеры, у которых по одному, по два, по три чемпиона мира, не дают хода молодым. Я столкнулся с этой проблемой, когда начал работать с Андреем Крючковым. Все фыркали — кто это? Что за молодой? У него же даже звания «заслуженный тренер» нет, кто он такой (улыбается)?! Абсурд! Но я знал, что он сядет с десятью такими заслуженными и в теории уделает всех десятерых вместе взятых. И такие специалисты есть. Тот же Артем Истомин или Антон Щурбинов. Но нужно давать им работать.
«Мы живем, как в инкубаторе, не сталкиваясь с внешним миром»
Успешно миновав препятствия, на которых спотыкаются и останавливаются очень многие талантливые юниоры, Антон Шипулин оказался в основной сборной перед самым началом Олимпиады в Ванкувере в 2010-м. И неожиданно для себя выступил на тех Играх по полной программе. Даже был включен в состав эстафеты, но пробежал ужасно. Отстрелялся чисто, ушел на заключительный круг первым, и вдруг «встал». Проиграл за последний километр сорок секунд и после гонки ни разу не улыбнулся, хотя команда заняла третье место.
Что ж, это был важный урок. Антон многое понял про себя и в следующем олимпийском цикле стал лидером сборной России. Ну а дальше — золотая сочинская эстафета и начало работы с новым личным тренером Андреем Крючковым. Снова — цепь важных событий, каждое из которых превращало юношу в мужчину. Процесс трудный, но полезный. Мы ведь знаем: за одного битого двух небитых дают.
— Что такое важное не рассказали молодому биатлонисту Шипулину на Играх в Ванкувере, отчего он едва не умер на своем этапе эстафеты?
— После той Олимпиады каких только специалистов я не проходил. Но, как я сейчас понимаю, дело в психологии. Я головой не был готов бежать все гонки на Олимпиаде. Думал, приеду в этом возрасте на Игры — уже хорошо. Пробегу какую-нибудь одну гонку — вообще отлично! А тут так получается, что я бегу и спринт, и преследование, и масс-старт, и еще эстафету! Вот выключатель и сработал. Ответственность-то колоссальная. Я еще только из юниоров пришел — и сразу Олимпийские игры. И надо бежать в команде. Я хоть и дерзкий в каких-то ситуациях был, но, видимо, груз ответственности оказался таким большим, что я не справился. Отстрелялся великолепно и ушел первым! Но как только меня обогнал Тарьей Бё, выключатель и щелкнул. Ничем другим объяснить не могу. Мне было стыдно перед ребятами, что я за последний километр проиграл целую тележку и два паровоза.
— У вас даже ни одной фотографии с улыбкой после той эстафеты. Очень забавные снимки: трое, у которых рты до ушей, и четвертый — мрачный.
— Так мне до сих пор стыдно за свою вину. Если бы не сорок секунд, которые я проиграл за последний километр, ребята могли бы стать олимпийскими чемпионами.
— Уже не раз и не два вы упоминали, что в некоторых ситуациях голова не срабатывала. Вы с Крючковым работали над психологией?
— Он как психолог очень хорош: может и отвлечь, и настроить. Но у меня есть проблема. Я очень много думаю в тех ситуациях, в которых надо быть… Надо быть пофигистом. Тем более в спорте. Ну, пробежал плохо да и забыл. А я не могу себя остановить, как ни пытаюсь отвлечься.
— А Анастасия умеет вот так? Раз — и забыть?
— У нее это лучше получается. Но у Насти такая же черта. Слишком много переживает и обдумывает неудачи.
— Как вас вообще жизнь с Крючковым свела? Как Путров, в один прекрасный день объявился на вашем пороге?
— Это я объявился на его пороге. Пришел в 2014-м году к Александру Кравцову (на тот момент президент Союза биатлонистов России. — Прим. ред.) после окончания сезона, сказал, что хочу готовиться самостоятельно, но поработал бы с аналитиками, чтобы расширить свои знания. Он сказал, что есть у него один хороший человек — Крючков. Нажимает кнопку, вызывает его в кабинет. Крючков приходит и начинает мне рассказывать, как он видит мою подготовку. А я его спрашиваю в лоб: «Откуда вы знаете, что именно мне надо?» Он, не растерявшись, обратно мне в лоб с удвоенной силой: «Я тебя за советскую власть агитировать не буду. Могу просто рассказать о некоторых инструментах, чтобы ты сам ими пользовался». Я такой: «Оп! Понял». Вот так он меня осадил с первых минут (смеется). Потом я пошел к нему в кабинет и два часа с открытым ртом слушал. То, что я интуитивно понимал, но не мог выразить словами, Андрей Сергеевич мне за короткое время расписал на доске. Я понял, что с этим человеком я хочу работать. Потому что от предыдущих тренеров я никогда не слышал того, что сам только чувствовал. Да, были грамотные специалисты. Но донести до спортсмена важные вещи в правильной форме мало кому удается. А Крючкову удалось. И я попросил Андрея Сергеевича: «Давайте работать вместе».
— Для всех нас вы стали кумиром после сочинской эстафеты. Но сами вы считаете ту гонку своим высшим спортивным успехом?
— Я бы не сказал, что это мое высшее спортивное достижение. Да, это самая памятная гонка в моей карьере. Но все-таки я считаю, что большее достижение — это последующие три года, когда я входил в Топ-3 в мире. Особенно — в первый послеолимпийский год, когда я боролся с Мартеном Фуркадом за Хрустальный Глобус и мне не хватило всего 50 очков. Тот опыт, который я приобрел, та стабильность, которая была у меня в течение трех лет, — вот мое главное достижение в спорте. И это был как раз период работы с Крючковым.
— Вопрос банальный, но раз уж вы объявили об окончании карьеры, ответьте, пожалуйста. Что вам дал спорт?
— Закалку характера. Друзей. Любимую. Способность адаптироваться к сложным ситуациям. У спорта вообще очень много плюсов, но сейчас я понимаю, что есть и минусы. Мы живем, как в инкубаторе, — не сталкиваясь с внешним миром. Нас кормят, поят, одевают, обувают, а мы только тренируемся. И сейчас я осознаю, что после спорта придется научиться жить обычной жизнью. Думаю, как раз и пригодятся те качества, которые дал мне спорт.
