Ее судьба не давала мне покоя со времен Игр в Ванкувере, откуда Анна Булыгина могла бы вернуться самым счастливым человеком в мире, а вернулась — самым несчастным. Слишком сильным ударом стало для нее решение тренерского штаба отдать место в олимпийской эстафете другой спортсменке.
На этом, собственно, карьера биатлонистки тогда и завершилась, несмотря на то, что формально Аня не прекращала тренировки и даже выступила в декабре 2010-го в самом первом из этапов Кубка мира.
Говорили тогда, как водится, разное. Что Булыгина крайне близка к нервному срыву. Что она приняла решение завершить карьеру и не хочет возвращаться в биатлон ни в каком качестве. Что совершенно не стремится поддерживать отношения с кем бы то ни было из своей прежней биатлонной жизни.
Все это было очень похоже на правду. Но в конце декабря минувшего года Анна все-таки вновь заявила о себе: выиграла спринт на турнире «Ижевская винтовка», получив право вернуться в резерв сборной России.
Наш разговор состоялся накануне отъезда спортсменки в Европу. Но стоило мне выразить радость по поводу возвращения, Анна огорошила:
— Да я, в общем-то, до сих пор совершенно не уверена, что вернулась…
— Как вас понимать? Неужели не радует, что со дня на день вновь окажетесь в привычной для себя обстановке крупных соревнований?
— Я стремилась не к этому. В смысле не к тому, чтобы снова начать участвовать в соревнованиях. А к тому, чтобы вернуться на тот уровень, на котором когда-то была. Это пока у меня не очень получается. И радости как таковой нет. Не чувствую я никакой радости, понимаете? Причем это не сиюминутное состояние. Точно так же я чувствовала себя и полгода назад, и год. Поэтому в каком-то смысле боюсь возвращения на лыжню. Не хочется ведь показывать плохие результаты.
— Мне кажется, что вам сейчас следует думать не о результатах как таковых а стараться снова начать испытывать удовольствие от каких-то менее глобальных вещей. От бега по лыжне, от тренировочной усталости…
— Я стараюсь. Хочу поймать прежние ощущения, которые испытывала, находясь в форме. И прилагаю для этого достаточно много усилий.
***
— Насколько близки вы были год назад к тому, чтобы уйти из спорта?
— Так я и ушла. Во всяком случае, для себя тогда конкретно решила, что со спортом покончено. Тем более, что к этому решению шла достаточно долго.
— Но почему? Неужели настолько сильным оказался полученный в Ванкувере удар?
— Думаю, что да. До сих пор все это анализирую. К тому же я такой человек, которому нужно довольно много времени для того, чтобы все разложить по полочкам. Соответственно и осознаю я все, что со мной происходит, не сразу, а лишь по прошествии какого-то времени.
Вот и с Олимпиадой получилось точно так же. Сначала, когда мне сообщили, что я не бегу в эстафете, был просто шок. В этом шоковом состоянии я находилась достаточно долго. Морально меня добивала моя собственная привычка искать корни всего негативного в себе. Иначе говоря, чрезмерная требовательность. Я постоянно на протяжении многих дней прокручивала в голове всю олимпийскую ситуацию и с каждым разом все сильнее и сильнее винила себя в случившемся. А потом вдруг очень четко осознала, что больше не хочу жить со всеми этими мыслями. Не хочу стрессов, которые дает спорт, не хочу всей этой нервозной обстановки, не хочу постоянной ответственности за собственный результат перед собой, перед тренером, перед всеми. Слишком от всего этого устала. И от биатлона устала. Вот и решила: раз уж меня в этом виде спорта абсолютно ничего не привлекает, то ничего и не должно удерживать от ухода. Зачем продолжать истязать себя, если тренировки не приносят никаких положительных эмоций, а оборачиваются только проблемами со здоровьем? Всякая игра должна стоить свеч, ведь так?
— Что заставило вас передумать?
— Не знаю. Когда я пришла к решению закончить со спортом, то положила лыжи на полку в буквальном смысле этого слова. На целых две недели.
— Облегчение почувствовали в этот момент? Спрашиваю не просто так. Если решение верное, его всегда, как правило, сопровождает достаточно ощутимое чувство облегчения.
— Чувства облегчения не было вообще. Возможно, потому, что родные продолжали пытаться меня переубедить. Во всяком случае, мою собственную позицию на этот счет все они отрицали.
— Для этого имелись какие-то весомые аргументы?
— Какие-то аргументы у близких, безусловно, были. Что я — молодая, здоровая, сильная. Что я могу… Другой вопрос, что для меня эти аргументы уже не являлись сколь-нибудь значимыми. Меня вообще не так просто переубедить, если решение принято.
— Тем не менее вы продолжаете тренироваться.
— Определяющим стало, наверное, то, что для себя я так и не решила: чем стану заниматься, если полностью откажусь от биатлона. Поняла, что совершенно не готова к какой-то другой жизни. Вот и решила чуть-чуть притормозить, не спешить обрубать все пути назад.
— Что-нибудь кроме биатлона в вашей жизни за время раздумий появилось?
— По большому счету нет. Наверное, это еще одна причина того, что я продолжаю тренироваться. Не нашлось ничего такого, на что мне всерьез захотелось бы переключиться.
***
— Обида на тренерский штаб олимпийской сборной за то, что вас не включили в эстафетный состав, жива в вашей душе до сих пор?
— Не поверите, но я никогда не считала то решение несправедливым. Ни тогда, ни сейчас. Другое дело, что там, в Ванкувере, реакция была, естественно, не очень адекватной. Хотя и не такой болезненной, как некоторое время спустя, когда я полностью осознала, что произошло. Дело ведь не в вердикте, который вынесли тренеры. А в тех моих результатах, которые привели к такому решению.
— Год назад я разговаривала о ванкуверских Играх с Ольгой Медведцевой. И она сказала, что, с одной стороны, прекрасно понимала ваши чувства и очень вас жалела. Но с другой, если бы лично ее спросили, кто должен бежать в эстафете, скорее всего, отдала бы предпочтение Богалий-Титовец. Потому что на тот момент все знали: Анна вылезет из кожи, но свой этап не провалит.
— Да понимаю я все это. И то, что все рассуждали именно с позиций надежности. Поэтому и сказала вам, что во всем винила только себя. Это правда. Все ведь было в моих собственных руках. Наверное, я просто не справилась психологически. В том числе и с успехами первых стартов. Чем ближе был день эстафеты, тем больше я думала о ней и сильнее нервничала. Понимала, насколько это ответственная гонка. Вот и развалилась — в масс-старте. Если бы этого не случилось… Как бы то ни было мне до сих пор хочется верить, что я была бы в составе, если бы этого не случилось. Никакие другие версии даже рассматривать не хочу.
— Тренировались вы прошлым летом много?
— Да. Работала с тюменской сборной и со своим тренером — Леонидом Гурьевым. Собственно, он и сыграл основную роль в том, что я продолжаю бегать. В декабре 2010-го, когда я сказала ему о том, что решила уйти, ждала любой реакции. Была внутренне готова к тому, что Гурьев начнет меня ругать, или станет уговаривать остаться, или расстроится хотя бы. А он выслушал все и совершенно спокойно сказал: «Знаешь, тебе просто надо отдохнуть. Сменить обстановку, куда-нибудь съездить, развеяться». Я тогда, помню, опешила от его реакции. Даже возмутилась. У меня, можно сказать, жизнь заканчивается, а он — «развеяться»… Не понимает что ли, что я ни «развеяться», ни «отдохнуть» — ничего уже не хочу. Вообще ничего.
— Как Гурьев реагировал, когда вы через какое-то время снова пришли на тренировку?
— Как будто ничего не случилось. О чем тренер думал на самом деле, я просто не знаю. Да и не передумала я вовсе. Просто… Просто пока тренируюсь. Главное — что тренируюсь безо всякого напряжения. Понимаю прекрасно, что никто от меня ничего не ждет.
— А соревноваться хочется или страшно?
— Не знаю. Не поняла еще. Наверное, все-таки не очень хочется. Если бы я чувствовала, что подбираюсь к своей прежней форме, то, наверное, рвалась бы соревноваться как можно чаще.
***
— С кем-либо из команды вы все это время отношения поддерживали?
— Общалась с Олей Зайцевой, с Яной Романовой.
— А с Вольфгангом Пихлером после того, как он возглавил женскую сборную, разговаривать приходилось?
— Нет.
— Он сказал в одном из интервью, что очень рад вашему возвращению в команду. А сами вы какие-то эмоции в связи с этим испытываете?
— Совсем недавно у меня вдруг возникло ощущение, что я соскучилась. По команде в целом. Да и страха перед соревнованиями у меня нет. Мое нынешнее состояние по любому лучше, чем было год назад, когда мне вообще ничего не хотелось. Ни видеть никого не хотела, ни разговаривать…
— Не пытались обратиться к психологу?
— Думала об этом. И специалистов мне предлагали несколько раз. Но так и не решилась пойти на консультацию. Не знаю почему. Мне кажется, что если человек сам со своими проблемами не разберется, никакой психолог ему не поможет.
— Какие ощущения вы испытывали, выступая на «Ижевской винтовке»? Азарт был?
— Больше обычного я точно не нервничала. Изначально понимала, что эти соревнования ничего не решают и ничего мне не дадут.
— Подождите, что значит «ничего не дадут»? Если бы не ваше третье место в индивидуальной гонке и не победа в спринте, никому, подозреваю, не пришло бы в голову привлекать вас к выступлениям за вторую сборную в Кубке IBU, ведь так?
— Наверное, да. Просто до начала соревнований я вообще не подозревала, что мои результаты, какими бы они ни оказались, могут на что-то повлиять. Поэтому и настраивала себя на выступление соответственным образом. И потом… Очень тяжело радоваться попаданию во вторую сборную, когда ты уже побеждал — с первой.
Елена Вайцеховская, Спорт-Экспресс
