Андрей Крючков – пожалуй, самая загадочная фигура нашего биатлона.
• Весной 2014-го Антон Шипулин, уже лидер сборной, ушел к нему на самоподготовку. Удивил не уход, а выбор: Крючков, в которого поверил Антон, занимался наукой и никогда не тренировал. Позднее пару Крючкову в мини-группе составил Андрей Гербулов – главный в стране спец по стрельбе.
• Шипулин провел противоречивые 4 года под руководством Крючкова. С одной стороны, каждый сезон заканчивал в топ-3 – такое не удавалось никому в истории России/СССР. С другой, за три ЧМ взял только одну личную медаль – серебро в 2015-м. Для сравнения, до перехода к Крючкову у Антона уже были три личные медали ЧМ – серебро и две бронзы.
• Несколько недель назад Шипулин после паузы почти в полгода вернулся в биатлон. Теперь он в команде, но и там дистанционно сотрудничает с Крючковым. За то время, что Антон размышлял о будущем, Крючков вернулся на прежнюю работу; его должность – начальник отдела стратегического планирования и прогнозирования подготовки сборных команд России.
***
– В этом году тренировочный процесс Антона предельно индивидуализирован: ни меня, ни Гербулова рядом нет. Я готовлю план, разрабатываю основные модели нагрузок; Шипулин его корректирует – где-то по согласованию со мной, где-то оперативно, прямо на тренировке, опираясь на собственные ощущения. Мы все обсуждаем – по крайней мере, раз в два дня. По утрам он присылает результаты биохимии, функциональной диагностики – я вношу разъяснения и замечания; по вечерам Антон рассказывает, как организм вел себя под влиянием нагрузок, мы делаем выводы, коррекцию и двигаемся дальше.
– И такой дистанционный формат эффективен?
– Да, если все делать аккуратно. В его ситуации со здоровьем и после такого перерыва было бы неправильно сразу ставить жесткие столбы – делаем только так и никак иначе. Состояние меняется каждый день, поэтому зажимать Антона в рамки нельзя.
Он регулярно созванивается с Гербуловым, высылает фото мишеней. Гербулов смотрит, как выполнено задание, что со стрельбой и состоянием в целом, и оттуда планирует свою часть работы. И объясняет мне, какую направленность выбрал.
Анатолий Хованцев недавно приезжал на экспертный совет, заходил к нам в отдел – мы побеседовали, я получил план, по которому работают остальные. Изучив его, мы скорректировали график Антона, ориентируясь на логистику – это нужно, чтобы он интегрировался в команду.
Никто его не выделяет как звезду, но на собрании тренеры сказали, что готовы на любую помощь. У Хованцева есть ассистент, который помогает Антону в силовых и функциональных тренировках, следит за качеством выполняемых упражнений. Мы никогда не отстранялись от сборной, сейчас Шипулин без проблем интегрировался в работу с командой.
***
– С 2014-го Антон работал в отдельной группе. Теперь он в сборной, а группы нет – не договорились с новым руководством СБР?
– Мы даже не рассматривали этот вариант. В апреле Шипулин взял паузу, а 31 мая у меня и у Гербулова закончились контракты, и каждый из нас нашел новую работу. Все лето мы созванивались с Антоном, и я его предупредил: я устроился на работу, которую не хочу терять – потом ее вряд ли получится вернуть. Если ты остаешься в биатлоне, то в этом сезоне тренируешься только со сборной. По чьим планам, это уже другой вопрос.
Но вообще, каждый год с вкатки, с ноября мы и так присоединялись к команде. И не покидали ее всю зиму – были на всех сборах, не противопоставляли себя составу. Ничего глобально не поменялось, кроме того, что нет меня и Гербулова. Но это объективные вещи – мы не можем по полгода сидеть без работы. Антон это понимает.
– До работы с Шипулиным вас если и знали, то как аналитика, но не тренера. Многих это возмутило: научный работник вышел из кабинета на тренировки, сразу получив лучшего биатлониста.
– Для меня это было не так резко – я с 2012-го работал с лыжными командами. Не помню, был уже начальником или просто аналитиком, но мы занимались методическим сопровождением – биатлон меньше, лыжные гонки больше.
Тогда я плотно работал с Юрием Каминским и его спринтерской группой, каждый месяц ездил на сборы. Мы готовились к двум ЧМ, к Олимпиаде. Кто-то думает, что до работы с Шипулиным я не видел снег – это не так. Опыт у меня был, я пришел не из кабинета.
– Все 4 года в группе с Антоном тренировался Алексей Волков, один сезон – еще Иван Черезов. Кто выступил именно за такой состав?
– Все исходило от Шипулина, потом мы обращались к руководству. Начинали втроем: Антон, Леша и я. После сезона-2014/15 подключился Черезов, уже не попадавший в сборную – это было предложение Антона. Я одобрил по трем причинам: а) у Ивана колоссальный опыт; б) он боец, на трассе неуступчивый, по-спортивному злой – для спарринга с Антоном то, что нужно, в) вызов мне как тренеру – попытаться вернуть уровень у возрастного титулованного спортсмена.
Волков спокойный, флегматичный, как почти все стрелки. Антон – резкий, взрывной; ему требовался такой агрессивный партнер, как Иван. Я подчеркну: ни Волков, ни Черезов никогда не рассматривались как некое дополнение к Шипулину. Я не расставлял приоритеты так: сначала Антон, а с остальными как получится. Всем уделялось равное внимание.
– Есть ощущение, что Шипулин создал зону комфорта с удобными партнерами и форматом работы и постепенно расклеился от тепличных условий.
– С точки зрения организации, психологии, диалога – да, все было удобнее, чем в большой команде.
Что еще считать тепличными условиями? Объем и интенсивность нагрузок, которые предлагали Антону?
Еще раз: я пришел не из балетного училища, а из лыжных гонок. Этот опыт оказал влияние на планирование. Кто-то думает, что лыжники мало тренируются? Конечно, это не был тупой перенос плана лыжников на план биатлонистов. Мы его адаптировали с учетом скоростей и специфики; при этом нагрузки, которые я предложил Антону, были сопоставимы с теми, что он выполнял до этого.
Тем более я обратился к Лопухову (бывший тренер сборной – Sports.ru), мы и до сих пор общаемся – вместе рассмотрели каждый месяц, что и как ребята выполняли у него: бег, роллеры, имитация. Я же не с потолка решил, что теперь мы работаем так и так. Было понимание, что наработано другими тренерами, что разрушать не надо. Оставалось понять, чего не хватает, и вкрапить то, что обеспечит прогресс.
Люди думают, что комфорт в группе Шипулина такой: вышел на тренировку, солнце светит, прогулялся 20 минут и вернулся домой. Ну нет, комфорт по нагрузкам у нас исключен.
– Тогда комфорт среды: рядом два друга, причем Черезов уже на излете, Волков и так не самый сильный бегун. Какую конкуренцию они могли навязать?
– Иногда в гоночной части тот же Волков уступал Шипулину. Но зачем Антону сильные спарринг-партнеры в подготовке – чтобы в августе он выдавал максимальную скорость? И как часто мы выходим на такие параметры? Максимум – один-два раза за сбор. Все остальное время работаем в индивидуальных пульсовых и лактатных режимах.
Давайте поставим Шипулину мощного спарринг-партнера – и тогда Антон выйдет из режима, который дает ему развитие. Выйдет ради чего? Мы же тренируемся не для того, чтобы Антон раз в сбор дернулся за кем-то на максимуме.
Шипулин максимально дисциплинирован и мотивирован, ему только дай задание: он сделает это с любым партнером или вообще без партнера. Он предельно мобилизован даже на тренировках, прекрасно чувствует индивидуальные параметры скорости. А брать человека под одну задачу, чтобы он раз в 10 дней навязывал Антону новый скоростной режим – ну это бессмысленно.
Другое дело – последние недели перед сезоном. Там режим работы организма приближается к соревновательному, поэтому нужен стресс, который часто воспроизводится. Вот тогда да, требуется командная работа, когда все друг друга подстегивают.
– Считается, что стрельба Антона зимой страдала из-за летней нехватки стресса, конкуренции, отвлекающих факторов – из соперников был только Волков.
– Волков – идеальный партнер в стрельбе. Он способен задать такие параметры, с которыми справится мало кто в мире – и по времени на рубеже, и по скорострельности, и по точности. Человек в течение 5 месяцев делает 1-2 промаха за тренировку – это по-любому мобилизует всех спортсменов рядом. К тому же Гербулов проводил спарринги, постоянно пытался их столкнуть, подхлестнуть. Нет никаких сомнений, что Волков стимулировал Антона к прогрессу в стрельбе.
Теперь про отсутствие конкуренции. Согласен, Антон не всегда демонстрирует стрелковую надежность, которая нужна для успеха. Но причина не та…
Вот промахи на ЧМ-2017, это февраль. А ведь с ноября Антон был в команде, мало того – соревновался, получал и стресс, и конкуренцию, и много соперников на рубеже. Но кто-то считает, что стрелковые ошибки в феврале случились потому, что летом на рубеже с Шипулиным лежало мало народу – один Волков. В чем логика? Положим рядом не только Волкова, но и еще кого-нибудь – тогда Антон задрожит, постепенно привыкнет к этому и спрогрессирует? Ну что за цирк, он же не перворазрядник.
Я понимаю, если бы всю предсезонку Шипулин работал отдельно, приезжал на первый этап и сыпался, а потом ситуация выправлялась бы. Тогда бы мне говорили: у вас начало сезона провальное, потому что летом вы без конкуренции – и люди были бы правы. Но Антон с ноября в команде, а стрелковые ошибки случаются – даже спустя 3-4 месяца конкурентной работы, соревнований. Значит, проблема в другом.
– И еще теория: Шипулин хорош у вас, потому что вы предложили относительно легкую работу, которая удачно легла на базу прошлых лет от Лопухова, Польховского, Аликина.
– Антон в недавнем интервью сказал, что после летнего периода ему тяжело даже подниматься по ступенькам. Понятно, что утрировал; но я знаю его цифры прошлого сезона и цифры конца сентября, когда он прошел обследование в ФМБА. Про ступеньки близко к правде – растренированность произошла. И тогда у меня вопрос: куда база-то делась? А ведь прошло всего 4 месяца без серьезной работы.
Ладно, Крючков не при делах в подготовке Шипулина, при этом Антон четыре сезона в топ-3 мирового биатлона. Но без серьезных тренировок (неважно, с Крючковым или другим человеком) эта мифическая база растворилась, ее просто нет. Почему даже великие биатлонисты, несмотря на огромный функциональный потенциал, тренируются и не рассчитывают на старую базу?
Антон 13-14 лет в спорте высших достижений. Но база исчезла, потому что организм не сохраняет ее надолго. У него есть привычка – избавляться от того, чем мы не пользуемся. А рассчитывать на базу прошлых лет – это как наесться до отвала в надежде потом не есть неделю; ты же заложил базу в желудок. Но нет, почему-то на следующий день опять хочется есть. Претензию про базу я не принимаю.
Но есть другое: мне достался спортсмен с очень высокими функциональными возможностями. Я не взял его второразрядником и не довел до ЗМС – это заслуга других людей, которые работали поэтапно. Мне достался отличный спортсмен, с огромным потенциалом, но и я не свесил лапки, думая: зачем его тренировать, если база и так хорошая?
Вот теперь мы убедились: никакая база не спасла.
***
– Все эти годы вас среди прочих громил Александр Тихонов. Когда называют крючкотворцем и отправляют тренировать лошадей – задевает?
– Я нормально воспринимаю критику – для меня это ушат воды, который позволяет взглянуть на проблему с другой стороны. Я читаю комментарии, высказывания наших великих тренеров и думаю: а ведь неплохо, в какой-то степени он прав – и это помогает.
Но есть огульная критика – от тех, кто не внутри процесса. Принцип у них один: я не знаю, что вы делали, но вы делали неправильно. Такая критика разрушительна, и я, естественно, расстраиваюсь – хотя Тихонов имеет на нее право.
– Даже Шипулин весной сорвался и ответил ему.
– Да, но я не буду. Для меня важнее оценка самого Антона. Каждый апрель мы садимся за стол с ним и Волковым: ну что, парни, за сезон мы наработали это и это – продолжаем? И каждый раз они отвечают: мы с вами. Почему мнение Тихонова должно меня задевать? Тихонов считает, что я должен тренировать лошадей; Шипулин считает, что я должен тренировать Шипулина. Причем уже пятый год так. Для меня это как рекомендательное письмо.
Если Антон скажет: сезон плохой и, как мне кажется, виновата тренерская концепция или методика, – вопросов нет. Я пойму, жизнь в спорте короткая; неудачный ЧМ – это минус год из жизни. Я никогда не уговаривал Антона: сезон не получился, но ты потерпи, я исправлюсь. Боже упаси, это точно не мое. Он сам видит и летом, и зимой: есть успехи и есть неудачи. И он постоянно делает собственный анализ – а дальше принимает решения.
– Шипулин до ухода из сборной выиграл три личные медали за три ЧМ, у вас – одну за те же три ЧМ, причем оставался без наград на двух последних. В чем причина?
– 100% – виноват тренер. Понятно, что он не бегает за спортсмена. Но спортсмен выступает так, как его натренировали – и никак по-другому. Неизвестно, как все сложилось бы на Олимпиаде; но я понимаю, каким получился прошлый сезон. Я сознательно не подавал документы на тренерский конкурс в СБР, потому что считаю: сезон крайне неудачный – это моя фатальная вина. Я ошибся методически – и на экспертном совете, и на тренерском обозначил ошибки, которые привели к такому плачевному результату.
– Их много?
– Основных – четыре. Две слишком глубокие, это не очень интересная тема.
Из более простого: летом мы перешли с тяжелых (медленных) роллеров на легкие (быстрые). Чем руководствовались: хотели сделать Антона побыстрее в олимпийский год – чтобы движения стали менее затянутыми, чтобы функциональный потенциал трансформировался в скорость. А для этого летом надо работать именно со скоростью – и мы полностью убрали тяжелые роллеры.
Как оказалось, если и надо было убирать, то более аккуратно, дифференцированно. Нельзя давать такой сильный крен, потому что структура движений, мышечных усилий стала совершенно другой. Уже по сезону я понимал, что это ошибка – Шипулин изменился, потерял мощность отталкиваний. Я мог заранее просчитать, но не просчитал.
Кто-то мне потом сказал: ты что, это же очевидная вещь – все катаются на тяжелых роллерах. Да нет, это не очевидная вещь – норвежцы катаются на легких, и проблем нет. Даже Blink (летний фестиваль – Sports.ru) они бегут на легких, тяжелые почти не используют. Но под Антона это не подошло, это совсем не его. И зимой были не те движения, которые хотелось видеть.
– Еще ошибка?
– Мы убрали ему объем низкоинтенсивной циклической работы. Опять же, в чем была идея: три года мы готовили организм к высокоскоростному режиму – именно объемами. На четвертый объем уже не так нужен, это подтверждают многие классики. Если мы возьмем учебники, то там так и будет: в четвертый год никто не поднимает объем, все трансформируют потенциал в скорость. Это требует определенной свежести организма; нельзя его ежедневно держать придавленным – иначе спортсмен не воспроизведет скорость.
И может, вопреки всем классикам, Антону это не подошло. Волкову, кстати, тоже. Функциональной надежности не было, у обоих были качели: то пробегут относительно хорошо, то плохо.
– Насколько сильно сказался мононуклеоз Антона?
– Если бы я захотел, то прикрылся бы им. Но кому врать? Себе? Мы сделали ошибки летом – в том числе, не проделали необходимую развивающую работу, потому что гнались за скоростью. Эти ошибки потом преследовали нас весь олимпийский год. Я не боюсь это признать – я работал сознательно и был неправ.
– Два ЧМ подряд без медалей – что за ошибки там? Особенно в 2016-м – Шипулин не был хорош в Осло/Холменколлене.
– Очень разные истории. Насчет 2016-го согласен – ошибка в подведении, с моей стороны.
До переезда в Холменколлен мы проводили сбор в Санкт-Петербурге. Я понимал, что все прекрасно – по пульсограммам, по его состоянию. Мы делали жесткие отрезки почти по 2 км – Антон ни секунду не проигрывал сам себе от начала до конца. Каждый круг – одно время, очень хорошее удержание скорости, он вышел на максимальные пульсовые параметры.
Это говорит о том, что и сердечно-сосудистая система, и мышечный аппарат работают сбалансированно, минимум ошибок в технике. Он был готов к максимальному результату. Я помню контрольную в Петербурге: Антон обыграл всех, выглядел очень хорошо.
– Все сломалось в Норвегии?
– Да, туда мы уехали с этой подготовленностью. И там я дал не ту модель, всего лишь одну тренировку предложил – и она в корне изменила состояние Шипулина. Он этого не признает, говорит: Андрей Сергеич, есть другие причины. Но я знаю – не надо было давать ему ту нагрузку перед стартом. И потом как снежный ком, мы из этого состояния не вышли.
Хотя в паре гонок медали были близко: пасьют, масс-старт. Но это было настолько вымученно, что я не посчитал бы медаль своей заслугой. Если бы Антон взял медаль, это было бы стечение обстоятельств, и я бы в разговоре с ним на это указал: она завоевана, но не благодаря, а вопреки.
– Одна тренировка испортила все – так бывает?
– Она была настолько жесткой… Антон по психологии хищник, ему надо постоянно быть в соревновательном стрессе, с кем-то соперничать. И его нельзя надолго выводить из этого состояния. В Осло я предложил такую тренировку, которая бы заранее ввела его в состояние предельной психо-эмоциональной мобилизации. Мой предыдущий опыт подсказывал, что такая тренировка позволит сохранить тот уровень готовности, который был в Петербурге – и мы будем прекрасно себя чувствовать. Но это фатальная ошибка.
Потом мы разговаривали, стоял вопрос о том, что Шипулину надо искать тренера лучше, потому что чемпионатами не разбрасываются. Но Антон сказал: вы голову не забивайте, работаем дальше, причина не только в том, о чем вы говорите.
Если спортсмен доверяет – надо идти дальше. А для себя я выводы сделал и, как показала практика, больше такой ошибки не допускал.
– ЧМ-2017 в Хохфильцене. Вы говорили про хорошую форму там, но Антон провалил спринт, а в пасьюте и масс-старте, имея шансы, вчистую проигрывал последний круг Бо.
– Смотрите, тот же сезон. В Нове-Место в спринте Фуркад победил с промахом, Антон – второй без промахов. Между ними полминуты по скорости и больше 10 секунд на последнем круге. В эстафете на ЧМ Фуркад после стойки проигрывал 4 секунды, но не приблизился – в чем дело?
– Возможно, в лыжах?
– Я сужу по тому, что скажет спортсмен. По лыжам вопросов нет, но я не занимаюсь подготовкой лыж. Для меня важны причины результата: сработала или не сработала методика, как подготовлен инвентарь – чтобы четко определить состояние, в котором спортсмен находился в гонке.
Бывает, он после гонки приходит и говорит: самочувствие великолепное, но лыжи не особо помогли. А бывает наоборот – ты стоишь на трассе, понимаешь, что у него высокая скорость, и радуешься. А он тебе после гонки: я никакой, только лыжи спасли. Самочувствие и ощущения спортсмена – для меня самая важная оценка. А лыжи – это не индикатор, правильно мы работаем или нет. Они помогают понять причины, но не делают работу за тренера или за спортсмена. Так вот в Хохфильцене Антон чувствовал себя превосходно – и говорил мне это после каждой гонки: все супер, но не срослось.
– На последнем этапе перед ЧМ (в Антхольце) он выиграл и был на подиуме – там чувствовал себя еще лучше?
– Наоборот, до ЧМ была тяжесть в ногах, придавленность. Не все объясняется медалями. В Антхольце он выиграл 20 км – нелюбимую гонку, потом пришел: Андрей Сергеич, никогда не было так тяжело, это просто смерть – мы сознательно на это идем? Я ему: не волнуйся, к ЧМ тебя выбросит на волну работоспособности, все будет нормально.
Вы говорите: в Хохфильцене от него убежал Бо. А как мы хотим? Чтобы Бо не готовился к ЧМ? Прогрессируют все. Мы спрогрессировали с 10-13 места по скорости в сезоне на 3-е во время ЧМ. Надо посмотреть, как спрогрессировал Бо – сколько выиграл у самого себя, сколько у других. Я не понимаю такую логику: Шипулин не обогнал Бо – значит, не в форме.
Работа лета-2016 дала результат: и у Шипулина, и у Волкова была высокая функциональная надежность. Не было провалов, кроме первого этапа – но уже второй получился хорошим. Не всегда была легкость, но они стабильно держали хорошую скорость; в этой ситуации подвести к ЧМ не так сложно. Это было возможно потому, что летом мы провели очень большую базовую развивающую работу. Ее нам и не хватило в олимпийский год.
***
– Согласны, что психология – слабое место Антона и ему не хватает работы над ней? С психологом или как-то еще.
– Давайте опять исходить от спортсмена. Как было в интервью Шипулина: для меня лучший психолог – мой тренер. Один заслуженный специалист мне потом сказал: я завидую твоим отношениям с Шипулиным; если бы про меня мой спортсмен в интервью сказал так же, я был бы безмерно горд.
Я не психолог по образованию; но если Антон так говорит – значит, ощущает помощь тренера в этом аспекте. Как минимум это пояснения по нагрузкам, планируемому состоянию после работы – чтобы он понимал, что и для чего сделано. Для него это лучшее психологическое подспорье.
– Бывший тренер сборной говорил не под запись: Шипулина надо знать – как настраивать, что именно говорить до гонки. А он (имея в виду вас) – не знает.
– Если спортсмен не бежит, никакой психолог не убедит его в том, что он силен как никогда. Спортсмен верит в себя и тренера – это и есть психологический компонент. Психология в порядке, когда нет сомнений в правильности работы. А их нет, когда есть или успешные старты, или определенное самочувствие.
Вам тренер говорит: надо общаться с Шипулиным до гонки, настраивать. По-моему, это как раз слова тренера, который Антона не знает. Я-то знаю, когда к нему надо подходить, когда нет. У нас уже выработался ритуал: он катается перед стартом, я на него смотрю – и все понятно: подходить не надо. Он потом сам подъедет, что-то расскажет, мы посоветуемся.
Кто-то хочет поиграть в няньку, но это не наш метод. Наш метод: настраивать через нагрузки, через придание уверенности в том, что работа эффективна. Антон проводит тренировку, получает заранее (!) планируемое самочувствие (и результат) – так растет уверенность.
– У него репутация биатлониста, который не способен выиграть на заказ. Золото есть у Долля, Лессера, Бэйли – у Антона нет. Что ему каждый раз мешает?
– Проблема не в том, что он психологически слаб. Я вообще смотрю с другой стороны: а вдруг Антон теряет концентрацию не из-за страха, а потому что уверен – будет еще 250 таких ситуаций?
Шипулин не видит в последнем выстреле единственный шанс завоевать медаль. Он понимает: впереди куча гонок, когда он останется один на один с мишенью, с соперником. Эта сила, которой он обладает, его как раз и сбивает. Люди послабее (я не беру Бэйли или Лессера, это прекрасные биатлонисты) ловят шанс, понимая: или сейчас, или никогда. У них предельная концентрация, они выгрызают каждый выстрел. Антону не хватает этой концентрации – возможно, именно потому, что он чувствует силы бороться в каждой гонке.
Все говорят про его слабую психологию, забывая эстафеты. То есть сегодня психология есть, а завтра нет? Просто за команду он предельно мобилизуется, зная, что в том числе и от него зависит результат; а в личных гонках такое ощущение, что не хватает именно восприятия конкретного старта как единственного шанса в карьере. Но дело точно не в слабости: если бы Антон дрожал, он никогда бы не стал одним из лучших финишеров в эстафете.
– Но проблема последнего выстрела давняя – как она решается?
– Главное правило у нас: не говорить спортсмену про ошибку. Никогда. Меня этому научил Гербулов. Если заостряешь внимание, спортсмен уже подспудно боится повторить ошибку. И, как правило, повторяет.
Мы предлагали такие тренировки, которые подсознательно исправляют ошибку, не концентрируя внимание на ней. Не было такого: Антон, смотри, у тебя рубеж – обязательно закрой последнюю мишень. Дается задание: например, качественно отработать второй и четвертый рубежи – там мы ждем предельной мобилизации. Но без акцента на пятом выстреле – чтобы все происходило на автомате.
Я понимаю, почему Антона раздражали вопросы про последний выстрел. Он и сам знает, какую мишень не закрыл. Если об этом напомнят 20 человек, лучше не станет. Конечно, мы с Гербуловым работали над этой проблемой – и планировали такие форматы, чтобы Шипулин приходил на рубеж в измененном функциональном состоянии. Так он учился справляться с тремором и эмоциями именно на пятом выстреле. Но мы никогда не обсуждали эту работу при Антоне.
***
– Вы из Аналитического управления ЦСП. Тренеры сборной жалуются, что аналитики давят на них, навязывая или корректируя планы и не неся ответственности. Почему так?
– Объясню, как работает Управление. В данном случае – проводит функциональную диагностику и выдает интерпретированные цифры: что означают, к чему ведут.
Второй момент – до тренера доводится информация о динамике в изменении работоспособности спортсмена не только по текущему сезону, но при необходимости за несколько лет. Если спортсмен по функциональному состоянию показывает негативную динамику, то тренера предупреждают о возможных рисках: подумайте, может, так и должно быть по плану, но мы это зафиксировали.
На основании сопоставления этой информации и той динамики, которую планировал тренер, у него появляется инструмент для принятия обоснованных решений по коррекции. Никакого руководства к действию со стороны аналитиков, никакого давления по принятию решений нет. Аналитики не внутри процесса, не на сборах, не видят спортсменов. В деталях все видит тренер, а аналитики – только в цифрах. И решения принимает тренер – иначе зачем он работает, если решения за него принимают другие люди?
– У многих наших тренеров образ динозавров, которые не развиваются, не учатся, не читают новое. Как развиваетесь вы?
– Не проходит дня, чтобы я что-то не перевел из иностранной литературы. Но перевел не бессистемно: почитаю это, потом то. Есть определенные аспекты подготовки, которые мне менее понятны. Нахожу материал, анализирую опыт людей, которые сталкивались с похожими ситуациями – это мое обучение.
– Самое интересное из последнего?
– Лыжника Клэбо (обладатель Кубка мира, трехкратный олимпийский чемпион-2018 – Sports.ru) тренирует, если не ошибаюсь, дедушка. Они отказались от горной подготовки. В нашем понимании это нонсенс: спортсмен не боится убрать дармовую прибавку в работоспособности! 100% – они так решили не со скачка. Значит, есть методические наработки. Значит, без гор они нашли такой прирост, который не получили бы с ними.
В чем плюс? Мы, наверное, сейчас не видим, поэтому нам это кажется диким и непривычным. У нас стереотип: два раза за предсезонку надо в горы, перед главным стартом – в горы. Но, например, немцы перед Олимпиадой не ездили в горы. Нам надо выходить за клише. Не мыслить с позиции: о, они не поехали в горы, я тоже не поеду. Надо разбираться – почему. И возможно, внедрять. Я на постоянном обобщении отечественного и зарубежного опыта.
– С кем из тренеров постоянно на связи?
– С Лопуховым и Каминским. Они рассказывают с позиции тренера, я адаптирую под свой опыт. Я не боюсь спрашивать, у меня нет заносчивости перед другими: со мной Шипулин, а вы учитесь, я и так все знаю.
Меня приглашают вести тренерские семинары, но я там от тренеров получаю больше, чем они от меня. Люди простым языком рассказывают такие вещи, которые я узнал бы, если бы что-то переводил полгода. Ну и плюс опыт помогает. Я не первый год в спорте, у нас лаборатория функциональной диагностики, я видел много спортсменов – что им предлагалось и что получалось.
– И все-таки наши биатлонные тренеры – динозавры?
– Я не знаю, как и где они получают знания. Но общаюсь с ними и вижу: все готовы учиться, все воспринимают новое. Не сразу применяют, но берут и переосмысливают. На уровне сборных у тренеров очень пытливый ум, они цепко выделяют информацию, что-то отбирают для себя, чтобы потом использовать.
– Пока вы работали отдельной группой, не возникало проблем с тренерами сборной? И Касперович, и Гросс хотели, чтобы Антон был в команде.
– Полностью доволен тем, как мы взаимодействовали. Мы не близкие друзья, но у нас со всеми были отличные рабочие отношения. Один пример по Касперовичу.
В прошлом году мы тренировались в Отепя (Эстония). Антон сломал роллеры – так мощно толкался, что продавил пару. Достали запасные – на следующий день он сломал и их. Все, больше роллеров нет – что делать?
Позвонил Касперовичу. Человек достал в Питере роллеры, нашел рейсовый автобус и передал с водителем – мы их получили. И на следующий день Антон их сломал. Звоню Касперовичу – он мне: Сергеич, вы что там с ними делаете, дрова колете? Потом перезванивает: встречай автобус, передаю с водителем.
А это он был на резерве – формально никак не связан ни со мной, ни с Антоном. Как бы его ни критиковали, он очень помогал.
– Гросс как будто все годы был немного в стороне.
– В первый год мы присматривались, был языковой барьер – я по-немецки не говорю; но обошлось без острых моментов. Во второй год он уже говорил и понимал по-русски. Работа наладилась во многих вещах, даже методических – он подходил к нам на тренировках, спрашивал. Видение совпадало даже по нагрузкам.
Мне понравился он как человек; я видел, как он ведет себя на Новый год в команде, на собраниях, на этапах. Даже когда команда выступала плохо, он поддерживал, искал положительные моменты. И находил мотивацию на следующий день. У него никогда не было упаднического настроения, мне это импонировало.
***
– К чему вы готовите Шипулина сейчас? Январские этапы? ЧМ-2019? ЧМ-2020?
– Задача пока одна – восстановить хотя бы ту переносимость нагрузок, которая была летом 2017-го. Организм должен вернуть ресурс, который позволит справляться с объемами и интенсивностью.
– После перерыва и мононуклеоза это сложнее?
– Это факторы, которые нам мешают. Я не хочу ничего списывать на болезнь. Видел, что Антона называли пятикратным мононуклеозником, – люди просто бред несут.
Мононуклеозом переболевают один раз, но угнетающее воздействие на иммунную систему он оказывает постоянно, постоянно держит ее в напряжении. Как только добавляются нагрузки – получается двойное действие, и вылезает болезнь. Если это уйдет, то это будет отличный сигнал; тогда мы рассчитываем на подготовку и к Кубку мира, и к ЧМ-2019.
Все поймем через месяц-два. А дальше я не фантазирую. Это ближайшая цель, давайте начнем хотя бы с этого.
– 4 года назад уход Шипулина к вам казался большим экспериментом. Теперь добавились болезнь и перерыв, а вы с Шипулиным и Гербуловым в трех разных точках. Эксперимент в кубе?
– До сентября я был на расслабоне: Антон не принимал решение, я не чувствовал ответственности. Теперь он все сказал; мне, с одной стороны, радостно. С другой, опять есть волнение и напряжение.
Но это нормально, в работе без этого невозможно – это определенное тренерское возбуждение, дающее возможность творить и погружаться в процесс. Это драйв. Только стресс заставляет нас мыслить критически. Когда мы в комфорте, то мы редко принимаем правильные решения. Стресс обостряет все чувства, мозг работает совершенно по-другому. В такие моменты решения бывают очень неординарны, но как потом оказывается, единственно верными.
