Дождливым утром мы едем в Токсово – за окном Военный институт физической культуры, где каждый – от охраны до завкафедры – отдает честь полковнику запаса, двукратному олимпийскому чемпиону по биатлону Анатолию Алябьеву. В свое время он здесь учился и готовился к важным соревнованиям – так же, как футболист Шестернев, хоккеисты Бобров, Хомутов и Васильев, баскетболист Еремин… А сейчас преподает – на мастер-классы приезжают даже студенты из Африки.
В свои 61 Николаич бегает энергичнее Андрея Маковеева, водит машину азартнее Виталия Петрова, а рассказывает байки так правдоподобно, что позавидовал бы Александр Тихонов.
– Вот видите, на этих препятствиях спотыкался еще наш прославленный Слава Быков. Я ему говорю: «Слав, ты отдохни, потом осилишь». Но он упорный был…
Не успеваем мы разглядеть живописное озеро Хепоярви и рассмотреть дом, где жила шестикратная олимпийская чемпионка, лыжница Любовь Егорова, как Алябьев ведет к биатлонному стрельбищу и говорит, что если довести до ума трассу – одной хорошей базой в стране станет больше.
И, пожалуй, перспектива в зимних видах должна интересовать Россию куда больше, чем грядущие Игры в Сочи, где шансов выиграть медальный зачет или даже зацепиться за тройку не так много.
***
– Олимпиада в Сочи – большой проект, от которого многие сошли с ума. Вы ехали в Лейк-Плэсид-1980 в не менее политизированной обстановке…
– Накачки началась еще за год до Игр – на предолимпийской неделе. СССР только что развязал войну в Афганистане, обстановка была накаленная. Плюс на двух чемпионатах мира подряд команда выступила плохо: 78-й год – без медалей, 79-й – только серебро Тихонова.
Нас собрал Вячеслав Захавин из спорткомитета: да вы что, да это Америка, другой континент – и отправили в Лэйк-Плэсид второй состав. Поехали я, Витя Семенов из Минска, Авдеев с Алтая. Четыре или пять человек. В общем, надо было выиграть там без лидеров.
– А если бы не выиграли?
– Ну, за одно место не повесили бы, но в следующий раз не отпустили. Приезжаем туда – и Захавин решил поучить нас стрелять: «Как винтовку держите? Я покажу, как надо». И становится криво, ноги разводит, берет оружие. Я ему: «Вячеслав Петрович, что вы показываете, вы даже стоите неправильно». Меня в спину тренеры тыкают: мол, молчи, потом разберемся.
Захавин мне: «Ты чего, пацан, медали выиграешь, что ли?». Я ему: «Будут медали, обещаем». Через день выигрываю 20 км. Захавин после гонки подходит: «Видишь, как я тебя научил».
– А дальше?
– Вторая гонка – спринт. У нас переводчик – Новиков Евгений Петрович, он потом первым президентом Союза биатлонистов работал. Хороший дядька. Но переводчик никакой – как я бы по-китайски говорил. Неправильно нам перевел правила в спринте. Там был необычный штрафной круг: заезжаешь на него, а он как аппендикс – не замыкается и выводит сразу на трассу. Новиков, естественно, в тонкости не вдавался.
– Это дорого обошлось?
– Ну конечно! Я промах на лежке схватываю и отматываю вместо одного круга два. И все равно иду в лидерах – наравне с Зибертом, Ульрихом. Ну блин, нет бы сообщили дальше, а молчали.
На стойке еще один круг получаю и опять прохожу два. Занял четвертое место. Если без двух лишних кругов, то выиграл бы. Новиков приходит: твою мать, ну как же так?! Написали протест – отклонили. Жюри справедливо ответили: сколько крутиться – это дело Алябьева. Хоть пять кругов – его проблемы.
– Что за трасса была в Лейк-Плэсиде?
– С длинными тягунами, много снега. Мы приехали – настолько были удивлены. Наверху стоит кран с пятиэтажный дом и откалывает огромные глыбы снега, и потом этот зернистый снег дробят, размалывают и рассыпают по всей трассе – очень скользкий, лыжи хорошо катили. Но за трассой была земля, я туда вылетел как раз на предолимпийской неделе в победной индивидуалке.
– Как умудрились?
– Обгонял по внутренней траектории какого-то китайца, а он расщеперился – пришлось по внешней. У меня одна лыжа на снег, вторая уже на земле – упал, разодрал руку, шрам так и остался. А бегал без перчаток, на последнем рубеже кровь стряхивал.
***
– На Олимпиаду я ехал дебютантом, хоть и был немолодой, 29 лет. Тогда было сложно попасть в команду: выступали Коля Круглов, Саша Елизаров, Саша Тихонов.
В 27 лет меня взяли первый раз. Тогда действовало что-то вроде правила: если тебе 26, ты не член сборной или не выполнил какой-то норматив, то уже не нужен. Димка Васильев так и ушел – результаты стали ухудшаться, и в 26-27 он, по сути, закончил.
– Как вас инструктировали перед отъездом на Олимпиаду?
– Собрали в ЦК КПСС, долго мурыжили. С нами поехала так называемая группа поддержки – отвечающая за безопасность. Инструктаж был сильнее, чем в армии. Просили ходить группами, четко следовать внутреннему расписанию, готовиться к провокациям.
– А провокаций и не было?
– Спортсменов не трогали. Только Иру Роднину и Сашу Зайцева остановила полиция, вроде как из-за готовящегося митинга. Но это мелочь, в целом все нормально было.
Только за два дня до отъезда нашу делегацию обокрали. Икру утащили, матрешек. Вскрыли полы там, где рефрежераторы стояли – и все унесли. А полиция говорит: ну чего переживать? Езжайте домой, все равно у вас выступление хорошее.
– Если в команде были такие переводчики, как Новиков, как вы понимали английский?
– Нам выделили других переводчиц – детей эмигрантов штата Индиана. Девушки хорошие, имена русские, у них даже собак звали Шарик и Тузик.
Сначала они к нам настороженно относились. Им в третьем классе на естествознании рассказали, что у русских, особенно сибиряков, к старости все тело покрывается шерстью, а на голове вырастают рога. И это детям! Они на нас так смотрели – искали рога, наверное. А когда мы уезжали – уже плакали.
– Как вам жилось в тюрьме, которая в 80-м заменяла олимпийскую деревню?
– Нормально, это была тюрьма для несовершеннолетних, но оборудована как неплохая гостиница. Ковры, кровати, столик, все застелено. Все, кроме англичан и американцев, жили там. У нас был свой блок, а женщин поселили в другом. То есть даже муж с женой – в разных местах: Вася и Нина Рочевы, Ира Роднина и Саша Зайцев ходили друг к другу в гости через кордоны.
– Что за развлечения могли быть в таких условиях?
– Часто играли в дурака: я, Шура Тихонов, Михайлов, Харламов и Валера Васильев.
Валера, кстати, все время курил. И дал слово Виктору Васильевичу Тихонову, что во время Игр – без затяжек. Случай был: у них шерстяные куртки, написано «Динамо». Валера обычно затягивался, выбрасывал сигарету и убегал, а тут чинарик оставил в руке. Тихонов заметил, подошел, обнял его и стоит. А от Васильева аж дым пошел, рукав прожегся. Валера сразу извиняется: все, Василич, больше не буду, один раз затянулся – от волнения.
– Тогда не было разговоров о бойкоте Игр в Москве?
– Как раз техком принимал решение по этому поводу. Хорошо, что голосовали члены МОК, а не политики. А все эти бойкоты – абсолютная дурь.
Когда было открытие Игр, над стадионом летал огромный зонд с надписью «Русские, руки прочь от Афганистана». На верхнюю точку стадиона забрался какой-то, извините, м…к с микрофоном и орал: русские свиньи, ваше место на помойке. Прямо во время открытия – на чистом русском языке, голос как у Левитана.
Плакаты рисовали 3 на 4 метра: американец дает пинок под зад русскому медведю
– А говорите, что не было провокаций.
– Мы, спортсмены, все равно чувствовали их в меньшей степени. А политики были напряжены.
***
– На Олимпиаде самочувствие с каждым днем ухудшалось. Мы приехали в Лейк-Плэсид за три недели. Нужно было или еще раньше, или позже. Мне потом посчитали по дням, по часам, что я в день спринта оказался в самой яме – хотя взял бронзу. То есть и индивидуалку выиграл в не очень хорошем состоянии.
– Значит, пик был где-то до начала Игр?
– За неделю до Олимпиады бежали тренировочную гонку, я там пер как черт – Ульриха ходом обыграл. Сделал одну минуту штрафа, а он без. Он первый, я второй. И там участвовали все спортсмены от каждой страны, 100 с чем-то человек.
Форма терялась – олимпийскую двадцатку пришлось идти с запасом. Я мог быстрее, но тогда бы и напулял – неважное самочувствие, маленький спад. В спринте был третьим с одним кругом.
– Правда, что самую последнюю мишень в индивидуалке вы выцеливали больше сорока секунд?
– Да, простоял 42 секунды, отложил винтовку, поприседал. Мне подсказали, что если будет ноль, то выиграю. Это плохо, нельзя под руку говорить. Мы просили сообщать только проигрыш ходом.
– А на табло разве не было ничего видно?
– Да бросьте, там даже когда финишировал – непонятно, какой ты. Пока мишени проверят, пока то се. На табло показывали только чистое время, потом проверяли штраф. Штрафы были разные – за небольшой промах 1 минута, за «молоко» – 2. Это правило убрали, кажется, перед Олимпиадой в Сараево. Обычно полный рубеж проходил за 44-45 секунд, а тут только на последний выстрел 42 потратил. Вымучил его.
– Как отбирался состав на эстафету?
– Провели контрольную, плюс считалось, что перед эстафетой нужно обязательно бежать спринт – проработаться, как мы говорили, пробздеться. Шура Тихонов очень переживал, что может не попасть – все решалось как раз по его позиции. Шура говорит, что ему пришлось идти, что-то доказывать, просить. Такого вроде не было.
Тренеры спросили нас. Мы с Аликиным и Барнашовым единогласно за Шуру были. Хотя на тот период он чувствовал себя неважно – но испытанный боец. Я же знаю, как у нас раньше брали в эстафету.
– Как?
– В конце 90-х был на чемпионате мира. За один вечер трижды поменяли состав, а утром в четвертый раз. Это было при Хованцеве. Пришел новосибирец: ты чего не ставишь моего? Поставили. Пришел москвич: ты чего не ставишь нашего, забыл, с кем работаешь? И так по кругу. Утром просыпаемся – опять всех провернули, как в мясорубке.
– У Аликина и Тихонова действительно была большая температура перед гонкой? Один говорит – 38, другой – 39.
– Куда там. При такой температуре ты шатаешься. Было недомогание у Володи Аликина, но это больше мандраж. Александр Иваныч тоже болел чуть-чуть, но не настолько серьезно.
– Лечились тогда водкой с малиной?
– Ну… может быть. Накануне гонки мы выезжали из деревни в олимпийский домик, где тренеры жили: Пшеницын, Раменский, Привалов и смазчик Смирнов. Там же и полицейские. Как тренеры ухайдокали полицейского – тот аж личный номер подарил Раменскому, потом взмолился: отдай назад, а то меня выгонят. В итоге подарил шляпу.
В общем, приезжаем туда – а тренеры сделали жареную картошку с лучком, салом. Сели за стол – так раскрепостились, тренеры по стопочке усугубили. Шура Тихонов говорит: может, и нам для прухи? Но только чаю попили с разными травами. Утром проснулись – такое спокойствие.
– Вы чуть было не ушли на круги после лежки – разве не от волнения?
– Нет, я объясню. Пристреливались рано утром, а к моему этапу солнце уже поднялось, я стал по-другому видеть мишени. Стало светло, а я прозевал этот момент. То мимо, то попал, сам себе говорю: «Стоп, Алябьев!». Поправку не делал, а просто чуть по-другому выцеливать начал. Из восьми кое-как выбил.
Стойку не волновался нисколько. Знал, что после лежки ко мне приблизился Реш – ему терять нечего было. А когда пришли на стойку – ну, милый мой, здесь я с тобой разберусь. Немцы если идут впереди, то все, выиграют. А если дуэлка, если вместе стоим – они часто дрожат. Я из шести выбил, а он задергался. И я пошел сигареты курить, там разрыв был больше минуты.
– Отмечали?
– Выпили и пошли хоккей смотреть – как раз наши проиграли американцам. Это подпортило впечатление. Помню, как переживали Тихонов, Юрзинов – с ними в бане сидели.
***
– Вы вели дневник – что там писали?
– Вел досье на самого себя четыре года. Как тренировки идут, как себя чувствую, как стреляю – чисто спортивный дневник. Это очень помогало. Я и курсантам, и городским спортсменам советую записывать важное.
– В ваше время все вели?
– Нет, Тихонов не вел. Володя Аликин вел, так красиво писал. Он даже когда тренером в сборную пришел, то же самое писал про своих ребят. Жалко, что его убрали после Ванкувера. Маматов вел дневник и нас заставлял. Виктор Федорович мне даже написал отзыв, что у меня продуктивный, интересный и правильный дневник.
– Номер вашей машины «Вольво» 080 – в честь года олимпийской победы?
– Да, выбирал из нескольких вариантов. Еще хотел цифру 13. Выиграл золото 13-го в пятницу, и это были XIII Олимпийские игры. Посмотрел календарь будущего сезона – наши биатлонисты тоже индивидуалку бегут 13 февраля. Хороший знак.
– Откуда у вас прозвище Домкрат?
– На третьем курсе получил в спортивном лагере. Привезли какой-то хлам, железяки. Нас попросили разобрать, никто даже приподнять не мог. А я поднял и перенес – Толя Орлов с матерком так: ну, мать твою, ты домкрат. У меня вес 62-64 кг был, а штангу толкал 102 кг. Рвать не мог, но жал 87 кг. Крепкий был. Столько сил было, что ходил на лыжах неправильно – ломовик, загребал руками.
Еще называли Железным Феликсом за крепкую психику и потом Адвокатом – это когда работал преподавателем. Старался мирить всех на кафедре, группировок много было.
– Все ваши партнеры по эстафете долго и заметно работали в СБР, вы – нет. Не зовут, не хотите?
– Приглашали много раз – именно тренировать. И Тихонов, и Маматов еще в 84-м. Но я все время отказывался. Подустал ездить, решил побыть с семьей, остался преподавателем в ВИФКе. Не сожалею, что так сложилось. Я хорошо выступал, но не факт, что стал бы хорошим тренером.
– В прошлом сезоне вы сказали, что Дмитрий Малышко изменился. Что имели в виду?
– Тут скрывать нечего. У некоторых спортсменов всплывает «звездочка». То же самое было у Максима Чудова, у Димы Ярошенко. Не каждый с этим справляется.
По Малышко не только я так считаю. Мы частенько созванивались, а потом он пропал. Я ему звоню – ни ответа, ни привета. Посылаю смс-ки: поздравляю, утешаю… Ничего в ответ.
– И что потом?
– Потом с Малышко увиделись, спрашиваю: чего, взлетел, что ли? Так упадешь резко.
Хорошо поговорили – думаю, он опустился на землю. Хотя даже сейчас отрицает, что «звездочка» появилась. Они взрослеют и матереют. Вы знаете, что у меня много вопросов к Пихлеру, но кое в чем я с ним согласен. Мы много беседовали в Сочи в марте, он мне говорит: я не ожидал, что русские спортсмены настолько избалованы. Вот здесь он прав – сильно избалованы.
Вячеслав Самбур,
www.sports.ru
