— Заседание правления СБР длилось два дня. Каковы самые важные итоги заседания?
— Подведение итогов – это слишком громко сказано. Что нам подводить, если все в правлении и так знают, что сделано? Важно разобрать успехи и неудачи, подумать над тем, как можно усилить нашу текущую работу. И, естественно, принять административно-кадровые решения, которые позволят эту работу улучшить и привнести в нее что-то новое. Ради того два дня копья и ломались.
Еще мы выслушивали старших тренеров. Кстати, я спросил Виталия Норицына (старшего тренера женской сборной), как дело было в прошлом году на заседании правления? Он ответил: «А я и не бывал раньше, нас не звали никогда». (Смеется) Оказывается, никогда прежде на правление старших тренеров не приглашали. А мы с ними очень многое обсудили. В том числе состав.
— Почему же тогда президент СБР Владимир Драчев сказал, что окончательно объявит состав на следующий сезон только после встречи с министром спорта Павлом Колобковым?
— Не потому что он хотел бы что-то скрыть до поры, до времени. Кардинальных изменений не будет. Просто нужно обсудить количество ставок в штатном расписании ЦСП (Центра Спортивной подготовки сборных команд Минспорта РФ). Как для спортсменов, так и для тренеров и других специалистов.
— То есть Драчеву надо просто-напросто обсудить с министром, какое количество спортсменов и тренеров будет содержать министерство спорта?
— Совершенно верно. Минспорта, как любая бюджетная организация, определяет свои расходы, что называется, «в рамках выделенных средств». Надо узнать, сколько спортсменов и тренеров будет на так называемой централизованной подготовке, в какую сумму мы должны уложиться.
— На какое количество рассчитывает СБР? Скольких людей вы хотели бы поставить на довольствие в Минспорта?
— Большинство членов правления, в том числе Драчев и вице-президент СБР по спорту высших достижений Сергей Чепиков, да и Анатолий Хованцев, который не входит в правление, но к чьему мнению все прислушиваются, хотели бы сохранить схему «8+8». То есть по восемь спортсменов в основной и резервной командах. Как у мужчин, так и у женщин. Но в прошлом году министерство спорта пошло нам навстречу, ведь не всем видам спорта выделяются «двойные составы». Мы, как руководство СБР, естественно, хотим как можно большому кругу спортсменов и тренеров дать возможность работать за счет «централизованной подготовки». А насколько это получится, зависит как раз от встречи Драчева с Колобковым.
— Грубо говоря, весь вопрос в том, как они сторгуются?
— Да, хотя тут, как у классиков: «Торг здесь неуместен» (Смеется).
«А что же им движет, если он хочет улучшить свою работу?»
— Сильно ли волновала членов правления тема договоров, которые СБР предполагает заключать со спортсменами? В последнее время такие контракты не заключались, не так ли?
— Так. Тема эта волновала собравшихся довольно сильно. Ведь в правлении много бывших спортсменов, и они волей-неволей примеряли ситуацию на себя. Тем не менее все прекрасно осознавали, для чего эти договоры. Для того чтобы увеличить эффективность работы. Конечно, и без того спортсмены тренируются, а тренеры – тренируют. Но есть вопросы и по дисциплине, и по исполнению спонсорских обязательств. Вроде бы достаточно прозаичные вещи. Но я понимаю, что если вопросы трудовой дисциплины и административные меры за различные нарушения не закреплены, то эти вопросы трудно потом решать.
— А хоть что-нибудь обязывает биатлониста заключать такой договор с СБР?
— Прежде всего, биатлониста к этому обязывает здравый смысл. На мой взгляд. Иногда вдруг обнаруживается его отсутствие. Бывает такое в жизни – и у спортсменов, и у руководителей – но у нас в биатлоне, я уверен, такого нет и быть не может (Улыбается). Но если человек, прочитав документ, в котором заложена идея увеличения эффективности работы, отказывается его подписывать, тогда к этому человеку возникает определенное отношение. Появляется вопрос, а что же им тогда движет, если он не хочет улучшить свою работу?
— Например, свой взгляд на проблему. Он может сказать «нет, ребята, я и без того стремлюсь к высоким целям, а этот договор считаю обузой». Разве не может так сказать?
— Может. Мы изучили практику подобных случаев, они широко известны. Тот же Петер Нортуг в свое время говорил «я не буду подписывать договор с норвежской лыжной федерацией». Сестры Фиалковы недавно отказывались подписывать договоры с Союзом биатлонистов Словакии. Но в основе ста процентов таких конфликтов лежит мнимая материальная недооцененность. То есть, «мало денег, надо больше». Нормальное стремление. Люди все разные. Есть бессребреники, а кто-то за копейку удушится. В общем, нормальное желание – заработать побольше денег. Но в этом многие спортсмены, что называется, «добросовестно заблуждаются» (Улыбается).
Кстати, помимо формы договора мы утвердили еще и систему премирования спортсменов. Да, могут сказать «мало денег». Но мы говорим «денег столько, сколько есть, мы в ущерб тренерам, медикам и прочим пытаемся вам прибавить». Как вы знаете, мы недавно открыли бюджет, в нем значатся шесть миллионов рублей для премирования спортсменов. А возвращаясь к истории вопроса, все подобные истории закончились одинаково. И Нортуг подписал такой договор, и Фиалковы, и все остальные. Рычаг у нас один, и он самый простой. У любой федерации, которая формирует сборную страны, он есть. Только федерация имеет право заявить спортсмена на международные соревнования. Мы можем тех, кто не подпишет такой договор, не заявлять на международные соревнования. Как-то так.
— Не опасаетесь общественного негодования? Руководство СБР уже не раз упрекали во всевозможных промахах.
— Вроде бы год был самый обычный, но судя по трепетному, чуть не под микроскопом, отношению к нам со стороны прессы, это не так, за что я очень благодарен. Я не шучу, я на самом деле благодарен журналистам за то, что нас через лупу рассматривают. Кто бы что ни говорил. Вот, говорят, «в отличие от лыжников у вас очень много бардака». Я считаю, что бардака у нас не больше, чем у других, но я благодарен журналистам за то, что каждую нашу мелочь высматривают. Если пишут ложь, то, как говорится, «мели, Емеля, твоя неделя». А если в этом есть рациональное зерно, то я только рад.
