Два уведомления от переводчика (Алексей Памятных = Dassie2001 в ЖЖ, Alexey Pamyatnykh в Фейсбуке.)
1) Данный текст в польском оригинале я вижу только на сайте www.sport.pl, в бумажной версии он не опубликован. У газеты есть еще один сайт, Wyborcza.pl, который является как бы сетевой версией газеты, не связанной однозначно с печатной. На нем интервью Веретельного тоже нет. Перевожу с упомянутого сайта Gazeta.pl.
2) Павел Вилькович — один из самых авторитетных польских спортивных журналистов. Ведет свой видеоблог интервью с разными спортсменами. Ведет замечательно, уважая собеседника, при этом задает важнейшие вопросы, демонстрируя попутно свою компетентность в теме, будь то лыжные гонки или, например, гималаизм, ведь поляки — мировые лидеры в зимних восхождениях на восьмитысячники. По-моему, каждый из польской спортивной элиты считает за честь дать интервью Вильковичу. Его газетные материалы — тоже высший класс.
— Я чувствовал, что мой уход — облегчение для президента Тайнера [Аполониуш Тайнер — президент Польского лыжного союза, который я далее буду обозначать кратко ПЛС, а по-польски это сокращается как PZN = Polski Związek Narciarski — А.П.]. И что Юстина тоже могла бы уйти вместе со мной. Они там в лыжном союзе предпочитают своих подсказчиков. У них не лежит сердце к гонкам. Для деятелей хуже всего, если кто-то участвует в гонках с шансами на медаль. Потому что тогда для него нужно что-то делать, — говорит Александр Веретельный, самый выдающийся тренер в истории польских зимних видов спорта. В марте он завершил свою работу для Польского лыжного союза. И это его первое большое интервью за шесть лет.
Павел Вилькович: Почему Вы на столько лет умолкли?
Александр Веретельный: Я был на работе.
— Вы много лет были на работе и не молчали. А со времени Олимпиады в Сочи в 2014 году — конец, ни одного большого интервью.
— Я много лет был молодым и глупым. А с какого-то момента у меня уже не было времени на разговоры. У нас в группе были люди, которые охотно высказывались. А я взял себе перерыв, и выталкивал их, чтобы говорили они.
— Не будем лукавить: после Сочи и последней золотой медали Юстины Ковальчик Вы разгневались на всех.
— Не на всех. Но не буду этого ворошить. Теперь я на пенсии и могу говорить. И у меня немного вот насобиралось.
— Вы вышли на пенсию, потому что хотели или уже должны были? После прошлого сезона вы перестали тренировать молодых польских лыжниц. В не совсем ясных обстоятельствах.
— Я хотел уйти уже после Пхенчхана, когда Юстина в последний раз бежала на Олимпиаде. Тяжело было. Но она меня уговорила: давайте останемся, поработаем с нашей молодежью, через три года в Польше юниорский чемпионат мира, давайте немного это подтянем. И я остался. Для Юстины, но еще и потому, что меня всегда раздражала болтовня некоторых наших тренеров: ничего больше с нашей молодежью не добиться, такие у них возможности, это как с губкой, нельзя выжать больше, чем впиталось. И чушь всякая. И это говорили люди, работавшие с молодежным составом. По их словам, в Польше выбирать было не из кого. А я знал, что это неправда. И поэтому согласился тренировать этих молодых девушек. И посмотрите (тренер достает листок с результатами): вот места наших юниорок на чемпионате мира в последнем сезоне перед нашим приходом. Пятидесятые, шестидесятые места. В эстафете они оказались на пятнадцатом месте. Пятнадцатом! После года нашей работы было одно второе место, одно четвертое, два пятых. После года работы! Я, конечно, слышал, что это не благодаря нашим тренировкам, а что девушки созрели, повзрослели. Проработали второй год. И привезли с чемпионата мира три медали, а в эстафете у девушек должно было быть золото, но по вине организаторов они сбились с трассы. Даже немки, которые бежали у себя дома, ошиблись, а Иза Марчиш побежала за немкой. И так уплыла медаль. Никакой вины Изы в этом нет.
— А слышали ли Вы после этого второго сезона, что это не результат других методов работы, а результат взросления?
— Нет. После второго сезона я услышал очень приятные похвалы. Нас также похвалил и Аполониуш Тайнер, президент польских прыгунов с трамплина.
— Вы сейчас злобный.
— Нет. И еще не раз скажу, что он президент прыгунов. Мало того: он прекрасный президент прыгунов. После второго сезона Аполониуш Тайнер похвалил нас, что группа развивается и нужно готовить девушек с мыслью об Олимпийских играх. Но я уже в январе 2020 года, когда встречался с президентом, сказал ему, что после сезона завершаю работу, надо заняться своим здоровьем. А потом, после чемпионата мира, мы все вместе встретились в Польском лыжном союзе. Президент, Юстина, генеральный секретарь ПЛС. Был также пан Шимон Красицки, председатель комиссии лыжных гонок. Я повторил: конец моей работы, ухожу. Тогда голос взяла Юстина: тренеру нельзя дать вот так уйти, пусть он будет хотя бы консультантом, не обязательно на полную ставку, а за меньшие деньги. А я в ПЛС хорошо зарабатывал.
— Хорошо?
— Да.
— То есть, с президентом Тайнером, хотя и вбиваете друг другу шпильки, в важных вопросах вы способны достичь согласия. И прощание Ваше ПЛС тоже ведь организовал очень хорошо.
— На прощании были генеральный секретарь, был ответственный за логистику, были все дамы из союза. Они великолепны. Это мои любимицы. Я им очень благодарен за прощание, цветы, хороший виски. Президента Тайнера не было. Но я слышал, что союз что-то еще готовит на прощание, так что не буду судить поспешно. Вернемся лучше к тому собранию о гонщицах и о моей отставке: вот где Юстина пошла остро, показывает себя, говорит, что у тренера есть знания, есть опыт, что мы не можем его вот так полностью отпустить на пенсию, что мы так хорошо начали, и что нужно это как-то продолжать. А я вижу, что никакой реакции со стороны союза нет. Никаких предложений, никакого жеста. Говорит только Юстина. А они — ничего. Поэтому я и сказал, что уже не соглашаюсь ни на какие промежуточные решения. Абсолютно. Ухожу с этой работы и все, ничего не хочу.
— Вы поддались порыву чести, потому что они не боролись за вас?
— Я просто почувствовал, что мой уход — облегчение для президента. Ни слова поощрения. Но я заявил, что если потребуется помощь, то я помогу. Привлекая к работе с нашими девушками на мое место нового тренера, Мартина Байчичака [43-летний специалист из Словакии, несколько лет с успехом тренировал словацких биатлонисток, и его, как будущего тренера польских гонщиц, предложили, если не ошибаюсь, именно Александр Веретельный и Юстина Ковальчик — А.П.], мы обещали познакомить его со всем, дать ему наши тренировочные планы и помочь ему в первые месяцы сборов. Так мы и сделали. Из-за пандемии сборная не могла выезжать далеко, тренировалась в Закопане, потому что там построили прекрасную трассу для гонок. Прекрасную, следует похвалить COS [Центральный спортивный центр, Центр олимпийской подготовки в Закопане, полное польское сокращение COS OPO Zakopane – А.П.], это была отличная работа. И я помогал сборной тут на месте. Помогал Юстине. Уже не будучи связанным с ПЛС, я составил тренировочный план на ближайшие полгода, и ПЛС утвердил этот план.
И сейчас тренировки идут по этому плану. А когда границы открылись и Мартин Байчичак уже мог приехать в Польшу, мы снова встретились: мы и ПЛС. Юстина ожидала на этой встрече какого-нибудь нового предложения для себя. Она еще раньше объявила, что не будет ассистенткой Байчичака, потому что это будет шагом назад. Она была моей ассистенткой два года, развилась и показала свои способности. А теперь хотела бы создать семью, немного ограничить свои поездки по всему миру, но по-прежнему оставаться в лыжных гонках. Но ничего конкретного ПЛС ей тогда не предложил. Я воспринял это как сигнал, что так, как я могу уйти, так и она со мной. И я сказал президенту: я ухожу, но на мое место есть Байчичак, но я прошу вас оставить всю группу, которая работала с девушками, сервисменов и т.д. То, что девушки достигли такого прогресса, — это благодаря всей группе. И это не какие-то люди с улицы, мы их привлекли, тщательно отбирая и используя свои контакты. Пришли хорошие профессионалы. Я просил оставить их всех на первый год Байчичака. И только через год Байчичак пусть вносит свои коррективы. Я также попросил предложить Юстине что-то подходящее: поскольку она больше не хочет быть ассистенткой, хочет развиваться, почему бы не сделать ее директором по лыжным гонкам, так, как Адам Малыш — директор по прыжкам с трамплина и в лыжном двоеборье [в Польше лыжное двоеборье принято называть норвежской комбинацией и так написано в оригинальном тексте — А.П.]?
— И каков был ответ?
— Шок. Президент разволновался. «Малыш — директор, потому что у них там три группы спортсменов». Я ответил, что в гонках у нас тоже три группы: наша, молодежная группа, которую ведет Ян Антолец, и старшая группа Лукаша Бауэра. Но я ничего не добился. Профессор Красицки поддержал мое предложение, но президент сказал, что абсолютно нет и не будет никакой дискуссии.
— И все же Юстина Ковальчик до сих пор работает с этой группой.
— Потому что как-то там договорились, что она будет вторым тренером. Но все это было таким подталкиванием на потом: мы все еще решим, а сначала закончите сборы, потом договоримся. После сборов я звоню президенту: «Ааа, пан Олек, действительно. Но еще не сейчас, потому что что-то там, что-то там. Мы приедем к вам на следующий сбор». Юстина расписала следующие планы, провела очередной тренировочный сбор, я помогал. Байчичак восхищен дисциплиной девушек, какие сложные задания они выполняют. А из ПЛС никто так и не приехал. То пандемия, то Адам Малыш заболел, не могут. Встреча не состоялась. А когда президент виделся с Байчичаком, он все время подчеркивал, что Байчичак как главный тренер все решает, и ПЛС не будет вмешиваться. Для меня это был ясный сигнал: ни я, ни Юстина для них не собеседники. Если бы не было ни меня, ни Юстины, то, наконец, было бы спокойствие. Были бы какие-то гонщики, занимающие места в пятом десятке, и для них ничего не надо делать. А если они время от времени попадут в первую тридцатку, это будет успехом, и вот была бы радость для президента. Другое дело, когда группа метит высоко. Это уже проблема, потому что ей нужно много чего обеспечить, инвестировать в сервисменов. Ну и, конечно, оказалось, что сервисмены для союза проблема. А в нашей группе их было пятеро, трое эстонцев и двое поляков: Рафал Венгжин и Матеуш Хованяк. А из эстонцев самым важным является Пееп Койду.
— Сервисмен, который во время карьеры Юстины Ковальчик всегда шел с нею на старт.
— Потому что он лучший. Он готовил лыжи для эстонских олимпийских чемпионов, а потом для Юстины, польской олимпийской чемпионки. Он пришел к нам после чемпионата мира в Либерце в 2009 году. Благодаря ему и его другу Аре Метсу Юстина выиграла олимпийское золото в Ванкувере и золото в Сочи. Койду для польских гонок — это тот, кем был Стефан Хорнгахер для польских прыгунов с трамплина. Когда Юстина выиграла Birkebeinerrennet, самую важную гонку на длинные дистанции в Норвегии, норвежские соперники разыскали Пеепа, чтобы его поздравить. Он потрясающе подготовил лыжи. А в ПЛС не хотят продлить Пеепу контракт на нынешних условиях. Самому важному человеку в группе. Для нас в этом нет ничего нового. Когда Юстина бегала, каждую весну тоже возникала проблема с контрактами эстонцев. Промедление, просрочка платежей. Какие-то хороводы и стычки, прежде чем продлить контракты.
— Сервисмены дорогие.
— Они нет. Дорогим был швед Ульф Улссон, работавший до них. Ему должны были добавлять спонсоры. А эти эстонцы кокосов не получают. Но в союзе всегда найдутся подсказчики, которым что-то не нравится. Пееп перестал их устраивать, поскольку как бы мало работает. Генеральный секретарь ему сначала предложил работать только 10 дней в сезоне во время самых важных соревнований, и только за это ему заплатят. А потом передумали: возьмут-таки на полгода. На весь год он не нужен. Но это же несерьезно. У парня есть семья, у него должна быть какая-то ясность в отношении будущего. Если бы в мае ему сказали: ищи работу. Была бы ясность. А они только через четыре месяца выслали ему какое-то частичное предложение. Он проработал для Польши 12 лет. О чем тут речь? Это действия против него, против спортсменов. В ПЛС знают, насколько важен Пееп, а все равно постоянно такие проблемы. Потому что, по их мнению, они могут обойтись без него. А они не справятся. Наши эстонцы всегда вовремя на месте, готовы к работе. А с польскими парнями из разных наших групп бывало по-разному. Хотя я исключу тут Матеуша Хованяка, он еще только осваивает профессию, трудолюбив и хочет учиться у эстонцев.
В целом, у нас всегда были теории, готовые обосновать, почему что-то не стоит делать. И время для шуток всегда было. Только с работой хуже. Эстонцы, они другого качества. Так что эта деятельность наносит ущерб гонкам. И это ведь делает президент, потому что в ПЛС только президент решает, никто иной. Он скажет: это решил генеральный секретарь, это решило правление. Но мы-то знаем, что все решает он. Повторю: прекрасный президент прыгунов. Но не президент лыжного союза. В гонках президент по-прежнему руководствуется советами каких-то подсказчиков. Однажды назначили тренером Мирека Петрашека. Человек из пятерки лучших тренеров мира. Вырастил Лукаша Бауэра, создал сильную чешскую эстафету. Умный тренер. Он также не получал никаких кокосов в ПЛС, куда уж ему до заработков тренеров наших прыгунов. Год поработал с нашими гонщиками, начало сезона выглядело слабо, а потом было хорошо. Но Мачей Старенга, наш лучший гонщик, уже успел покритиковать его публично, что он не умеет работать со спринтерами. Не знает этого, а Старенга ездит по всей Скандинавии и знает. В конце сезона Мачек Старенга показал очень хорошие результаты, тренер Петрашек уехал домой в отпуск, уверенный, что у него уже продленный контракт, а через неделю ему звонят, что однако нет. Позже я спрашиваю в ПЛС, почему они уволили такого тренера. «Решение Тайнера, мы не знаем». По мне, это действие во вред лыжным гонкам.
— Вы говорите: президент, или же по фамилии, а ведь когда-то были на «ты» и даже, наверное, нравились друг другу.
— Раньше мы были на «ты», но потом все изменилось.
— Когда?
— Мы были на «ты», когда еще пан Тайнер был тренером двоеборцев, то есть примерно 30 лет назад. Потом он ушел из спорта, вернулся, и когда он был тренером Малыша, мы все еще были на «ты». А когда он стал директором, потом президентом, было несколько неприятных встреч, и мы перешли на «пан».
— А почему были неприятные встречи?
— А мы как-то приехали в Варшаву на исследования в Институт спорта, тогда в институте еще не было места, где можно было поесть, приходилось покупать еду в магазине. Еще я купил килограмм яблочного пирога и маковый торт. Потом принес счет в ПЛС и при расчете слышу: «Килограмм макового торта? Килограмм яблочного пирога? И вы все съели?». Я был немного ошеломлен. А что вы думаете, что я отвез домой в Валбжих, чтобы прокормить семью? Для одной Юстины съесть килограмм — не проблема, а там были еще Януш Кренжелок и Мачей Кречмер. Может, в ПЛС привыкли к тому, что прыгуны мало едят и хотели бы, чтобы вся группа наелась килограммом? Я расстроился, а такие истории повторялись. У моего мобильника от союза был такой ограниченный лимит, что за границей на него нельзя было надеяться, лимит моментально исчерпывался. Однажды в Скандинавии у нас возникла проблема в езде по снегу, нужно было вызвать помощь, а лимит был исчерпан. Я пошел в ПЛС, чтобы получить более высокий лимит, но меня так послали, что я купил телефон сам. А телефон от ПЛС оставил президенту. Я не буду просить. Было несколько таких стычек, и мы теперь на «пан».
— Разве не так, что именно ваша взаимная неприязнь столь сильно влияет на то, что происходит вокруг польских лыжных гонок? Вы просто искренне не любите друг друга.
— Да, мы искренне не любим друг друга. Но разве наша неприязнь должна решать, что происходит? Результаты не имеют значения? Кого-то действительно давит то, что Юстина, не имея изначально ничего, так многого достигла? Я недавно читал в газете…
… Вы все еще делаете после сезона прочесывание в библиотеке, кто что написал о Юстине и о Вас?
— Нет, больше я этим не занимаюсь. Сейчас читаю в Интернете. И я читал о трамплинах для прыжков на лыжах в Польше: что их у нас пятнадцать и что это до смешного мало. Пятнадцать трамплинов на сотню прыгунов, немного. А что я должен сказать, когда нам только что построили одну лыжероллерную трассу, на которой мы можем тренироваться? Есть еще трасса в Душниках, тоже протяженностью 2,5 км. Остальные трассы — это шутка. Асфальтовые дорожки, а не трассы.
— Ирония судьбы, что Вы уходите именно тогда, когда в Закопане уже сооружена трасса и Вы можете почувствовать, как работают тренеры по всему миру. Они могут проснуться в собственной постели и отправиться на тренировку, как вы от Поронина до Закопане, а не исследовать мир в поисках лыжероллерной трассы.
— Мне 73 года. Я уже перенес одну операцию, еще одну операцию. Если бы я продолжал работать, у меня не было бы времени, чтобы навести порядок со здоровьем. Если бы я поехал со сборной на глетчер, я бы не смог остаться внизу, потому что там на горе нужно выполнять определенную работу, записывать тренировки, ходить в снегу по колено. И само пребывание на высоте для меня, сердечника, не на пользу. Я там плохо сплю, аритмия. Жалко с тренировками расставаться, не могу привыкнуть к этой новой жизни. На пенсии невесело, прибавил в весе три килограмма, плохо себя чувствую. Но пора было завершить. Иногда мне даже было стыдно на сборах, потому что я был самым старшим среди тренеров. Пришло молодое поколение, и я — старый дедушка. Есть кому меня заменить. Я уже сказал вам, кто такой Пееп Койду для сборной: Хорнгахер.
И еще Вам скажу, кто такая Юстина. В первый год работы моим ассистентом она наблюдала, а я готовил планы. На втором году все тренировочные планы готовила она. То, что она сделала для непосредственной стартовой подготовки к чемпионату мира в этом году, было шедевром. Девушки подошли в отличной форме. Она выбрала место, выбрала профиль трасс, расписала тренировки. Все. Я только иногда ее спрашивал: объясни, почему тут именно так? И она отвечала. Как тренер она сдала экзамен на сто процентов. Она авторитет в отношении девушек, для нее везде открыты двери, когда дело касается лыжного снаряжения. Для меня очевидно, что Юстина должна быть директором лыжных гонок. Но если такие предложения вызывают гнев, о чем мы говорим. У них не лежит сердце к гонкам.
Во время встреч я только и слышал: «Но, пан тренер, экономьте». Я подумал про себя: «Пан президент, вы говорите то же самое тем, кто, как я, тратит деньги и не имеет никаких результатов?» Я никогда не тратил деньги союза впустую. И весной приходил в союз со щитом, а не на щите. У нас всегда были такие хорошие результаты, что Министерство спорта денег не жалело. Может ли лыжное двоеборье сказать то же самое? Не может. И все же у меня впечатление, что там каждая сумма, потраченная именно на лыжные гонки, сопровождается какой-то болью. И мы слышали: экономьте на сборах, или еще: сокращайте сборную. Как это методично делается в олимпийском цикле: сначала большая группа, потом группа поменьше — так мне говорил президент. Хорошо, президент, мы методично сократим. А прыжки в это же время увеличивают свою группу, и все в порядке, методично?
Есть одно важное отличие. Когда у Юстины были самые большие успехи, в польских магазинах закончились беговые лыжи. Люди открыли для себя вид спорта, который дает здоровье и прекрасную фигуру. Это работа Юстины. Те тысячи людей, которые начали бегать на лыжах. После успехов прыгунов этого не бывает и не может быть, потому что это слишком опасный вид спорта, элитарный. Это не вина прыгунов, но разве у нас и впрямь нет приоритетов, когда речь идет о здоровье общества? Никто не видит, что если прыжки поднимут какие-то продажи, это будет пиво и чипсы, а вокруг гонок ведь можно создать целую спортивную индустрию? Однажды Збигнев Бонек мудро сказал, что два наших основных вида спорта — это прыжки с трамплина и метание молота. Много медалей, но без призывов людям двигаться. Вместо того, чтобы строить более здоровое общество, президент Тайнер сооружает себе памятник из медалей в прыжках.
— Но почему мы должны постоянно сталкивать между собой гонки и прыжки, как какие-то соперники? Мы не можем инвестировать и в трамплины, и в трассы? Ведь Вы тоже фанат прыжков с трамплина, Вы ведь смогли с предолимпийских сборов позвонить и спросить: как у нас на конкурсе прыжков в Закопане?
— А я говорю, что я враг прыжков? Я считаю, что прыжки с трамплина — это спортивный театр. Опера спорта. Высокое искусство. Люди восхищаются ими как чем-то недоступным. Так и должно быть. Я тоже восхищаюсь. Я сажусь на эти три часа перед телевизором с кофе, печеньем. Но что я буду делать после конкурса? Я пойду на трамплин или на трассу? Почему к прыжкам с трамплина и лыжным гонкам нельзя относиться справедливо, это вопрос не ко мне. Президент просто давит гонки. И делает это злонамеренно. По какой-то причине он косо смотрит на Юстину и не хочет, чтобы она была кем-то значимым в союзе. Эту девушку нужно любой ценой удержать в ПЛС. А он ее держит на расстоянии.
Юстина никогда не прикусывала язык. Начальникам такие люди редко нравятся. Известно, что начальство предпочитает покорных. Когда я приходил по окончании сезона на отчет, то молча выслушивал то, что скажет президент, принимая к сведению, что он шеф и что ему может казаться, как лучше. Но я никогда не соглашался на посредственность. И теперь я знаю, что проблемы Пеепа — результат нашептывания этих покорных и ленивых. Он почти не работает? Десять дней работы Пеепа стоят более 50 дней работы польских сервисменов. Эстонцы никогда не выходили на работу после долгой ночи или похмелья. Теперь они будут нанимать Пеепа только на часть сезона, а в остальное время будут звонить и спрашивать его, как смазать? Так, как часто бывало? И еще ведь вы должны уметь сделать то, что скажет Пееп. У нас есть люди от подготовки лыж для свободного стиля, но в классике после Пеепа останется дыра, потому что он гроссмейстер. Я не требую многого, но если я попрошу президента: не разбивайте эту группу, задержите ее в таком составе до чемпионата мира в Закопане (сегодня Международная федерация лыжного спорта решила перенести чемпионат с 2021 на 2022 год, эпидемическая ситуация не позволит провести в первоначальные сроки — Ред.). Ведь именно эта группа стоит за успехами девушек. Так почему президент после стольких лет, когда меня защищали результаты, слушает не меня, а каких-то подсказчиков? Выслушал нас, что Пееп очень важен, а трактуют его как неважного. Почему я говорю с Вами? Потому что президент решил, что со мной и Юстиной нет смысла разговаривать.
— Польские прыжки также страдали когда-то из-за войны между Закопане и Вислой [здесь Висла не река, а город на юге Польши, недалеко от чешской границы, там находится спортивный центр с комплексом лыжных трамплинов, и существовала определенная конкуренция между Вислой и Закопане — А.П.] , но каким-то образом общие интересы это загладили. В конце концов, и в гонках можно иметь общий интерес, особенно сейчас, когда есть группа девушек с шансами на успех.
— В этой среде всегда есть кто-то, кто думает, что Веретельный и Юстина зря тратят деньги. А посмотрите на сезон в Пхенчхане-2018. Была наша группа, Юстины, и была смешанная группа, гонщицы и гонщики. У них действительно было все необходимое. Ученые приезжали на их сборы, чтобы проводить медицинские исследования. У двух девушек, Сильвии Яськовец и Эвелины Марчиш, был собственный физиотерапевт. На Игры поехали семь человек из Польши. И что? Один парень из этой группы уместился в первой тридцатке. Подошли Королевские гонки на 50 и 30 километров. Стартовал один человек из Польши. Кто? Юстина Ковальчик.
Возвращаемся в олимпийскую деревню, а польская лыжная сборная уже готова к церемонии закрытия Игр. Их не интересовали гонки. И это в ПЛС прошло незамеченным. Почему? Потому что, когда бегуны занимают свои далекие места, то ничего не надо делать. Ползем дальше, пишем планы, которые ни к чему не ведут, и нет разочарований. А есть такая Ковальчик, и с нею постоянно нужно ругаться. Такой вот подход. Кого там после этого Пхенчхана задело, что в сборной были безнадежные тренировки, безнадежный подход? Как могут члены сборной сидеть после обеда и ждать кофеек? Самые лучшие гонщики на свете после обеда ползут на кровать. Они настолько устали, что не могут проглотить обед. Юстина иногда не могла дождаться второго блюда, засыпала за столом. А нынешние устраивают беседы. Так вы не тренировались, вы занимались туризмом. Отдыхали.
— Так каким Вы видите будущее?
— Я встаю, принимаю душ, бреюсь, беру пса Мариана на прогулку до Закопане, покупаю газеты на бензозаправке ВР, целую пачку. Таблоиды тоже, потому что можно многое узнать.
— Я спросил о будущем лыжных гонок.
— Вижу места в четвертом и пятом десятке и спокойствие функционеров. Тренер тоже спокоен, за место он не боится, ибо медали ему не грозят. Хуже всего, когда грозят медали. Если вам грозит медаль, а вам не удалось ее получить, то надо же что-то делать, верно? Лучше всего уволить тренера. А если медали не грозят, то тишина и покой, никого не увольняют. Тренер едет себе в своем ровном темпе. Поступают субсидии от министерства. Есть на что организовать сборы. Такие на недельку, непонятно зачем. Можно делать такие сборы для прыгунов с трамплина. Прыгун, как говорил профессор Ежи Жолодзь, должен быть как кот: лежит, лежит и вдруг: прыг! Им нужны короткие сборы. А в гонках тренировочный сбор должен длиться около трех недель, чтобы начались изменения в организме. Но меня это уже не касается, я встаю, принимаю душ, иду с Марианом на прогулку, чаще всего на роллерную трассу до COS, потому что я не могу нарадоваться тому, что оставила после себя Юстина. А еще ведь перестраивают трассу в Якушицах, надо будет и туда выбраться. Потом иду домой, потому что я лежебока. Лежу на диване и читаю газеты. Наездился по свету с Юстиной: от Аргентины и Новой Зеландии до Финляндии. Мне уже надоело ездить. Но если сборная находится в Закопане или Штребске Плесо, я еду им помогать. Был почти на каждой тренировке.
— Союз оплачивает бензин?
— Я ничего не хочу от союза. В тот момент, когда Юстина выступила и никто словом не отозвался, я понял, что уже ничего от президента Тайнера не хочу.
— Но Вы все равно будете ездить на тренировки.
— Я буду ездить, потому что дамы … Как мне нравятся эти девушки. Как они трудятся. Случалось, что Байчичак говорит Юстине: «Такие тренировки? Они же этого не сделают, никаких шансов». А Юстина: «Подожди, увидишь». А потом он не верит тому, что видит. Когда сборы проходят в Словакии, план составляет Мартин, потому что знает трассы. А когда сборы в Польше — планы составляет Юстина.
— Есть ли в этой группе кандидат на вторую Юстину?
— Второй такой долго не будет. Талантом это не измеришь, все сидит в голове. Сейчас Иза Марчиш отлично выступила на чемпионате мира, она супердевушка, у нее талант, но все равно надо иметь голову чемпиона. А Иза уже начинает искать себе болезни, очень хотела, чтобы кто-то диагностировал ей усталостный перелом. Ездила по врачам, они сказали, что перелома нет, но она продолжала искать. Она очень хотела этого перелома, хотя ортопед его не видел. Это часто у спортсменов, такая необходимость показать всем: «Смотрите, как много и тяжко я работаю, я спортсмен, разрушаю свое здоровье, пожалейте меня, восхищайтесь мной». И именно в таких ситуациях решается, будет кто-то второй Юстиной или нет. Добавит ли она еще больше, или от страха перед болью будет искать оправдания во время тренировок, жалеть себя. Решение в руках Изы. Это действительно супердевушка. Очень настроена на работу.
То, что отделяет решительных от чемпионов, это как раз такие моменты испытаний. И я надеюсь, что Иза выдержит это испытание. Но гарантию может дать лишь она сама. После Игр в Сочи с нами начала работать Сильвия Яськовец. Я тренировал ее и Юстину год. Сильвия выдержала только этот год. За весь тот сезон ни разу не простудилась. И в том году вместе с Юстиной они выиграли медаль на чемпионате мира в Фалуне в спринтерской эстафете. А во время теста в Новой Зеландии Сильвия выиграла у Юстины классикой. Невероятно, потому что тогда Юстина была лучшей в мире в классическом стиле. Во время Тур де Ски Сильвия стояла на пьедестале почета одного из этапов. Но после года напряженной работы, после медали, после пьедестала почета и ощутимых результатов работы Сильвия покинула нашу группу. Когда она увидела, насколько это тяжелая работа. Позже и за тренера Петрашека она не заступилась.
Так же, как биатлонисты ни разу не заступились за вас, когда президент биатлона Кшиштоф Левицки увольнял Вас после Олимпиады в Нагано. Несмотря на то, что Вы привели Томаша Сикору к золоту чемпионата мира.
Биатлонисты тогда даже не успели отозваться. Это было на встрече у покойного Стефана Пащика, тогдашнего главы польского спорта. Президент Левицки высказался первым, и разговоров больше уже не было, не дали им голоса. Позже Войтек Козуб сказал мне: «Тренер, если Вы уйдете, то и я уйду». И я ему ответил: «Ты думаешь, что если уйдешь, польский биатлон рухнет?» Ну, и не рухнул. И союз биатлона рухнул? Он тоже не рухнул. Дотации текли по-прежнему. Войтек уехал в США. А у него был такой талант, что он мог стать вторым Томком Сикорой.
— Вы видели этот культ посредственности в биатлоне, вы видели это в гонках. Как вывести из этого польский спорт?
— Нужно идти за ударом. Такая Иза Марчиш должна как раз сейчас идти за ударом. В этом сезоне, благодаря недавним успехам, Иза неплохо зарабатывает. Она уже видит, что гонками можно жить. Теперь нужно додавить. Но будет ли так? В нашей группе есть девушка из Латвии. Патриция Эйдука. Она очень хотела присоединиться к нам, и мы согласились. Иногда я ее спрашиваю: «Девочка, ты вообще по-русски умеешь говорить?» Потому что о чем бы тебя ни спросил, ты говоришь «хорошо». Ей все нравится. Ничего у нее не болит, ничто не беспокоит. А делает то же самое, что делают наши девчата. Только она не в сборной, а они в сборной. Она хочет быть в нашей группе и сделает все, чтобы быть в ней. А они иногда думают, что им что-то полагается, потому что они в сборной. И я говорю им вот что: «Почему вы иногда тренируетесь так, будто должны?» Рядом с вами девушка, которая делает то же самое, но всегда с улыбкой. Но это у вас есть привилегия быть в сборной, а у нее нету.
— Вы сказали минуту назад, что они отличные девушки и они вам очень нравятся.
— Я люблю их. Они фантастические. Я говорю им правду в лицо, потому что люблю их и хочу, чтобы они сделали карьеру. Я буду на каждой их тренировке, когда они будут вблизи Поронина. Они хотят видеть меня там, и мне не терпится увидеть их снова.
— Напомню, что вы уже шесть лет назад намеревались не быть тренером. Сочи-2014 должен был стать последней Олимпиадой.
— Меня во все это втягивает Юстина. Когда два года назад девушки приехали на первые сборы, когда я взял веб-камеру и пригласил их на тренировку, чтобы увидеть их технику бега классическим стилем, я сказал Юстине: «Ты знаешь, во что мы вляпались?» А она говорит: «Тренер, пути назад нет. Если уж мы за это взялись, нужно сделать из этого что-то хорошее». Сегодня Мартин Байчичак хочет, чтобы я присутствовал на тренировках классическим стилем и учил девушек тому, что мы выработали с Юстиной. Даже Марит Бьорген сказала, что техника Юстины была для нее недосягаема.
— А Вы иногда не сожалеете о том, что так воевали с Марит Бьорген? Она была самой симпатичной из всех норвежских соперниц.
— Конечно, симпатичная девушка. Не ее вина, что она была частью целой системы, которая использовала болезнь для победы. И другие норвежские девушки и парни не виноваты в том, что им делали все эти документы. Так это было.
— А не жалеете ли Вы иногда, что вы с Юстиной не сказали «стоп» после Сочи? До тех Игр вы фактически додержались только силой воли, стиснув зубы. Вы устали, она устала. Было золото, вершина, идеальное место, чтобы попрощаться. Потом ведь Юстина уже только сбегала с вершины.
— Я бы вообще не назвал это так. Юстина продолжала работать как сумасшедшая. Это я отпустил поводья. Обо мне можно сказать, что я уже начал спуск с вершины. Потому что я не хотел больше с ней спорить. Я не хотел препираться, как в предыдущие годы. Я решил, что пора дать ей больше свободы, пусть попробует немного по-своему. Таким был особенно последний год перед Пхенчханом. Я вообще не воевал с ней по методам подготовки. Она следовала своему плану. Это была ошибка, потому что она сконцентрировалась на длительных и тяжелых тренировках. Она уперлась в том, чтобы на каждой тренировке было с тысячу метров набора. А надо было уже больше себя беречь. Это был перебор, этого было слишком. Но ей трудно было объяснить, она страшно упрямая. Еще и сегодня я ей иногда напоминаю: «Помнишь, как ты говорила, чтобы ехал в какое-то место, а ты туда прибежишь через несколько часов? И зачем это было нужно?» Крайность, тренировки не для этого возраста. Но она так хотела. Она действительно хотела хорошо выступить в Пхенчхане. У меня не хватило духу запретить ей. Она имела право разыграть эти прощальные Игры по-своему. Даже если я видел, что она совершает ошибку.
— Так Вы не думаете, что это было на одну Олимпиаду слишком долго?
— Нет. Юстина была в первых пятнадцати на 30 километрах, хотя там много чего происходило, у нас были проблемы с польскими сервисменами, потому что в какой-то момент они перестали тестировать парафины, вроде это была мировая тенденция. Использовали только порошки и ускорители, плохо подготовили лыжи на спуски. На каждом круге после спуска на стадион Юстина опускалась на более далекие места. Позже, когда я встречался с итальянскими сервисменами из команды Робинсон, в которой бегала Юстина, они сказали, что мир от парафинов никуда не отошел, они продолжают их использовать, и это хорошо работает.
— Мы еще не рассчитались с сезоном Сочи. После Игр Юстина рассказала о депрессии. Что Вы тогда чувствовали?
— (долгое молчание). По сей день мне трудно подобрать слова. И как я мог чувствовать себя, наблюдая, как кто-то разрушает этой девушке жизнь? Когда я приехал к ней в самый тяжелый момент, в Варшаву, чтобы хоть как-то вытащить ее из всего этого, у нее уже было направление в клинику, уже все печати. Заплаканная, измученная, лекарства ела горстями. Даже брат Юстины поверил, что ее нужно затянуть на закрытое лечение. Даже силой, если не захочет по-хорошему. Я приехал и просил: «Юстыся, выброси все эти лекарства в мусорную корзину и выбрось вместе с ними то, что с тобой случилось. Попробуй». Её нужно было отрезать от всего этого, вырвать её из Варшавы, открыть ей глаза. Мы пошли гулять, я её убеждал: «Отцепись, есть другая жизнь, другие люди. Выезжай, тебе здесь нечего искать».
(Примечание переводчика: Павел Вилькович взял у Юстины Ковальчик потрясающе
откровенное интервью об этом периоде, связанном с депрессией. В июне 2014, через несколько дней после публикации в польской «Газете Выборчей», я вывешивал свой перевод этого интервью в ЖЖ и на одном из российских лыжных сайтов. Вот ссылка на ЖЖ: https://dassie2001.livejournal.com/245708.html — А.П.)
— А спорт этому слому не способствовал? Серьезное занятие беговыми лыжами в Польше, стране без лыжных трасс, до сих пор означало: на годы отказаться от нормальной жизни. Тут нельзя выйти за порог на тренировку, как в Норвегии или Швеции. Спорт вообще в этом отношении более жесток к женщинам, чем к мужчинам.
— Когда я тренировал биатлонистов, я иногда говорил им: мужики, я хотел бы работать с вашими женами, а не с вами. Девушки в Польше намного тверже парней. Это верно и для нашей нынешней группы. Они плачут, жалуются, но сделают.
— Верю. Но в некоторых видах спорта они попадают в ситуацию без выхода: или спорт, или личная жизнь. Не удается объединить.
— Это верно. Но ведь Юстина не рвалась в эту другую жизнь. Она любила лыжи, себя на лыжах, боялась, что если она начнет строить жизнь по соседству, ей придется отказаться от лыж.
— Недавно я прочел высказывания мамы Юстины о том, что Вы как тренер были очень агрессивным, что в какой-то момент у них даже контакт с дочерью немного испортился, так много внимания она уделяла спорту.
— Я был агрессивным? В конце концов, она еще более трудоголик, чем я. Раньше, когда группа в сборной была больше, и Юстина еще только начинала, иногда на сборах было время искупаться в озере, позагорать после тренировки. А потом, когда я уже работал с Юстиной, случалось так, что в течение первых двух недель сборов я даже не замочил ног в озере. Когда я об этом напоминал, она говорила: «Ну так поезжай на велосипеде к этому озеру, а я прибегу». Прибежала, говорит: «Озеро видел? Замочил ноги? Тогда возвращаемся к работе». Юстина обожала работу и очень хотела, чтобы я видел, что она тяжко трудится. Я лучше всего сплю между шестью и семью утра, но она всегда стучалась в шесть, чтобы сказать: «Тренер, я уже иду на зарядку!» О, с ней было нелегко. Только сейчас она готова сменить приоритеты. Об этом заговорила весной, по-прежнему хочет работать при лыжах, но уже без стольких разъездов. Отсюда и моя идея, чтобы стала в ПЛС директором по лыжным гонкам. Но если это кому-то рушит душевное спокойствие, то зачем? Душевное спокойствие — самое главное.
— А если новым президентом ПЛС станет Адам Малыш? Сейчас последний срок президента Аполониуша Тайнера, и, может быть, позже ваши личные обиды уже не будут решать, будет новое открытие?
— Ну, это уже без меня. Мне тогда будет 75 лет, что еще я могу открывать?
