Легендарные тренеры советской поры еще живы и вполне бодры. Александр Грушин возглавлял лыжную сборную СССР с середины 80-х. Медали и Олимпиады перечислять смысла никакого.
Мы приезжаем к нему в ОКР едва ли не с рассветом – а Грушин в свои 72 весь в делах, весь в бумагах.
Кто-то заглядывает в кабинет:
– Профессор, вы заняты?
«Профессор» улыбается. Занят. Потому и счастлив.
БАРАК
– Ваша нынешняя должность едва умещается в две строки…
– Заместитель руководителя главного управления по обеспечению олимпийской сборной. Раньше занимался исключительно лыжами, сейчас – всем сразу. Включая летние виды. Сплю мало, на службе и в субботу, и в воскресенье.
– Это во сколько ж из дома выезжаете?
– В шесть утра. А просыпаюсь в пять. Живу под Звенигородом, прикипел к участочку. В город даже не тянет. Проще за день полторы сотни километров намотать, домой возвращаюсь к полуночи.
– В тягость такой режим?
– Привык. Если радость от работы получаешь, остальное не замечаешь. Когда тренером был, тоже вставал не позже шести. Иногда вообще не ложился. Помню этап Кубка мира в Норвегии. Погода ужасная. Мы, тренеры, сутки безостановочно готовили лыжи. Что-то сделали – через два часа погода меняется. И по новой. Самое обидное – все равно не угадали.
– Детство ваше прошло в Мурманске. Сегодня что-то связывает с этим городом?
– Лишь воспоминания. Да могила отца. С ним жуткая история вышла. Железнодорожники не подлежали призыву, а Мурманск был на военном положении. Это сейчас автосцепки, тогда же все вручную. Папа работал сцепщиком, вагоны соединял. Не знаю, как это случилось, но раздавило ему грудную клетку.
– Кошмарная смерть.
– Он еще немного в госпитале мучился, потом скончался. Сорока не было. Осталось трое детей. Мне – шесть лет.
– Детство было озорное?
– Бандитское.
– Это как же?
– Надо в том мире находиться, чтоб понять. Послевоенные годы! Жили в многосемейном бараке, все прелести на улице. Вода тоже. Каждый день и дома, и на улице борьба за свои права. Отбиваться приходилось от шпаны постарше. Можете вообразить, что это за контингент. После войны не только фронтовики вернулись, еще из тюрем людей выпускали… Я уже в пять лет от отца услышал: «Ну, сегодня пойду тебя защищать. Завтра снова. А дальше? Учись-ка драться, иначе ничего в жизни не получится». Вот я и учился.
– С успехом?
– Вскоре после того разговора мать отправила за молоком, деньги в кармане. Наткнулся на шпану. Попытались отобрать мелочь. Бидоны в руках тяжелые – одному разбил голову, второму. Еще камень схватил, готов был добить. Умер бы – но мелочь эту не отдал. Так через какое-то время старшие ходили на меня жаловаться!
– Вычитали – в юности вы на учете стояли в комнате милиции. За какие заслуги?
– Засосал меня этот мир… Я маленький – такие там нужны.
– Форточника из вас сделали?
– Нет, другое. Подсылали к прохожим: «Дядь, угости папироской!» Тот вместо папиросы пацану подзатыльник даст. Тут из-за угла наши: «Ах, ты малышей обижаешь?!» Нужен был повод, чтоб завязать конфликт. Вот так я в милицию и попал.
– Ларек хоть раз подломили?
– Лично я в этом не участвовал. Хотя в компании, возле которой вертелся, было все. Ларьки в том числе.
– Многих из той компании пересажали?
– Всех до единого. Я бы и сам в тюрьму загремел, да судьба оберегала. Уводила от этого. После восьмого класса бросил учебу. Полгода болтался где попало. На работу не брали, я же несовершеннолетний. Да и не умею ничего. Мать однажды в гороно вызвали, вернулась в слезах. И у меня словно прояснение!
– Вся жизнь перевернулась?
– Внезапно пропало желание гулять, жизнь просаживать. С девятого класса учился хорошо, от блатного мира отошел, спортом увлекся.
– Еще когда судьба уберегла?
– Призвали в армию, там свои порядки. В столовой рассаживались так: слева – салаги, справа – «деды». Если что-то нравится, себе забирают, молодым ничего не остается. Все терпят.
– Кормили-то как?
– Компот и кисель – только в выходные. Сахар тоже. Если «праздничный обед» – две печенюшки. Когда «деды» что-то у меня отобрали, я не выдержал. Прямо у стола завязалась драка.
– Вы один, а этих – толпа?
– Да. Из молодых влезть никто не рискнул… Стол перевернули. Это сейчас я худенький – тогда-то поздоровее был. Весил 80 с лишним. Чем хорошо – когда толпа?
– Никогда не задумывались.
– В толпе все хотят побольнее ударить. Мешают друг другу. А как закончили махаться, отправили меня на «губу». 15 суток прописали.
– «Деды»-то вас дождались? Рассчитались?
– А вот и нет. Командовал нами генерал, страшный любитель лыжного спорта! Целую команду сверхсрочников содержал, с такими же генералами из соседних дивизий соревновался. Выстроил нас, страдальцев. Лекцию причитал о правильном поведении в регулярных частях. Остановился около меня: «Ладно, драться ты можешь. Еще что?» Я молчу. «На лыжах способен бегать? У нас сейчас гонка. Иди, покажи свою удаль!» Я быстро сообразил – это шанс. На лыжах все ж лучше ходить, чем с метлой по плацу.
– Лыжи на валенки цеплялись?
– Хуже – на сапоги! Но занял второе место после сверхсрочника, который в нормальных ботинках был, на хороших лыжах.
– Обрадовали генерала?
– Подходит, совсем другой тон: «Слушай, да ты, оказывается, не только кулаками махать умеешь… Будешь тренироваться. Но если еще хоть один мордобой – засуну в такую часть, откуда не выберешься». Вот с его подачи и начал заниматься лыжами всерьез.
ЭЛЕКТРИЧКА
– Кобзон высказался недавно: «Дрался в последний раз пару лет назад, с двумя парнями на банкете». А вы – когда?
– Как-то в электричке ехал к друзьям, в районе Пушкино вижу – к женщине двое пристают. Я заступился. Не ожидал, что кроме этих в компании еще человек шесть. Полемика вышла звонкая, народу полный вагон, но ни один на защиту не встрял
– Сильно вас помяли?
– От души. Зубы выбили.
– А милиция?
– Я не жаловался. Не имею такой привычки. На ближайшей станции ребята выскочили, побежали. Кого там искать? Где?
– Сейчас-то на «Мерседесе» ездите, не на электричке?
– Не на «Мерседесе», но машина хорошая. Тоже история. Я после сборной пять лет отработал в Рыбинске. Помогал предпринимателю Юрию Ласточкину базу выстроить, там пустое место было. Так на день рождения бизнесмены подарили мне «Лендкрузер». Сотку!
– Уровень.
– Положили на стол ключи, документы. Все уже на меня оформлено, с номерами: «Автомобиль в твоем гараже. Забирай». Я обалдел. Но с этой машиной не складывалось.
– Угнали?
– Было несколько попыток. Как-то приезжаю на дачу, а машина в пятидесяти метрах от того места, где припарковал. На руках оттащили, но завести не смогли. Со спутниковой системой справились, а ту, которую мне народные умельцы установили, не вскрыли.
– Народные умельцы – просто герои.
– Герои-то герои, да однажды из-за этой системы у меня «Лендкрузер» посреди Кутузовского проспекта встал, в левом ряду. Какой-то спутниковый глюк мотор заглушил. А я в спортивном костюме, лыжной шапочке. Милиция подскочила – думали, я же и угонщик. Сначала пробивали, кто такой. Затем с сигнализацией этой мучились. В другой раз днем в центре Москвы угнать пытались. Повезло, вышел я пораньше из магазина…
– Что увидели?
– «Лендкрузер» открыт, панель раскурочена. Дочери говорят: «Пап, наступит момент – тебя выкинут из этой машины. И ее отберут, и голову проломят…»
– Продали?
– Сначала поехал к тем людям, которые мне вручили автомобиль. Объяснил ситуацию. Отвечают – нет проблем. Взял не такой угоняемый.
КАЛГАРИ
– Путь в главные тренеры сборной СССР у вас интересный.
– Сам поражаюсь – как туда дошел? Полагаете, я такой умный – а рядом никого не было? Да нет же! Конкуренция при Советской власти была колоссальная!
– Что ж вас вынесло наверх?
– Нет у меня ответа на этот вопрос. В том-то и дело. Наверное, я более организованный. Работоспособный. Сутками мог пахать. В ночных бдениях с коллегами участвовал – но не было такого, чтоб в половине седьмого утра не вышел на тренировку. А у других случалось, отсыпались до обеда.
– Ни разу не было, что с утра выходите – а вас штормит?
– Бывало! Еще как!
– И что?
– Стоял как вкопанный! Заставлял себя. Ангелом в поведении я никогда не был.
– Это мы поняли.
– Почему-то мне многое прощалось. А другим – нет. Сам я собственные проделки терпеть не стал бы, поверьте! Характер у меня хреновый, зато спортивные результаты были всегда. Работал в энергетическом институте на кафедре – с ней на Спартакиаде вузов обыграл ГЦОЛИФК. Это что-то немыслимое. Туда перевели – выиграл Универсиаду. Далее молодежная сборная, вторая. Все этапы прошел!
– Еще повезло – не упустили свой первый большой шанс. В Калгари.
– Вот это вы в точку. К Олимпиаде-1988 создали две альтернативные группы. Первая – Николая Лопухова, вторая моя. Но остаться должен был кто-то один.
– Группа Лопухова считалась «высшей лигой».
– Вы извините, он отобрал себе 14 лучших лыжниц!
– А вы?
– Добирал остальное. Многие уважаемые люди говорили: «Про этих не думай, лучше молодежь просматривай». А в Калгари олимпийскими чемпионками стали как раз те, на которых мне советовали не обращать внимания.
– Вы о Резцовой?
– Нет. Вида Венцене, Тамара Тихонова и Светлана Нагейкина. Если честно, меня после Калгари занесло. Первая Олимпиада, сразу три золота. Эйфория, тельняшка нараспашку… Хорошо, умные люди носом по столу повозили, вразумили: «Медали – не только твоя заслуга. Тебе позволили в лучах этой славы купаться, но все лучи на себе-то не замыкай».
– Отрезвило?
– Тут же! Если б вовремя не опомнился, на Калгари бы все у меня и закончилось.
– Венцене отблагодарила время спустя – прошлась по вам в книжке.
– Да обос…ла, что уж говорить.
– Обидно?
– Нет. Когда спортсмен завершает карьеру, часто делает неправильные выводы. Вокруг тебя тенью ходят и нашептывают: «Ты всего добился сам, у тебя талантище, ум! Это все ты!». Как Чехов писал: если тебе годами будут говорить, что ты свинья – захрюкаешь… Главное, сейчас с Венцене прекрасные отношения, созваниваемся.
– Она так и работает в Олимпийском комитете Литвы?
– Да. Виделись на Играх в Сочи. Смешная история. Проходит мимо литовская правительственная делегация. Неожиданно выскакивает Вида, кидается мне на шею. Останавливает делегацию, подводит к премьер-министру со словами: «Знакомьтесь, это человек, который не только сделал меня олимпийской чемпионкой, но и дал дорогу в жизнь».
ДОПИНГ
– Любая девчонка-лыжница легко верит в собственное величие?
– Вот вам пример: одна спортсменка прошла Калгари. Шикарный результат, подиум. Вдруг результаты падают, падают… Человек забыл, что должен трудиться!
– Вы о Тихоновой?
– Да! Есть большие таланты, им надо работать чуть-чуть. А есть вот такая – «девочка-труд». Которая почему-то подумала, что она тоже талант. Гляжу: уходит и уходит от нагрузок. А рядом другие девочки. Им-то лишняя конкурентка ни к чему. Подсказывают: «Да ты себя пожалей, не нужно так пахать. Ты же олимпийская чемпионка!» Грамотно играли на слабых сторонах.
– Тихонова ушла в биатлон?
– Я два года за ней ходил! Потом вижу – потенциал убит. Говорю Виктору Маматову: «Для 10 километров в биатлоне потенциала Тамары еще хватит. Если стрельбе научится – представляет большой интерес! Дадим ей два сезона?»
– Дали?
– Через год ко мне явилась: «Я в биатлоне не останусь!» – «Почему?» – «Порядок не тот, тренировки тоже. Какой бы вы деспот ни были, у вас все иначе…»
– Взяли обратно?
– Нет. На прежний уровень она бы уже не вернулась. А начнешь «жалеть» – будет хуже.
– Вы очень хорошо знаете, что такое женская дружба. Так что?
– Ребята, это страшно… Борьба не заканчивается на спортивной арене – продолжается и за ее пределами. При том, что с виду все – хорошие подружки! Но каждая старается подчинить себе другую девочку даже в быту, любым способом!
– Ваша идея – поселить Резцову и Егорову в одном номере на сборах?
– Моя.
– В чем соль?
– Несовместимость характеров – я думал, «сыграет». У меня было много таких экспериментов. Сразу скажу: меня коробят последние высказывания в прессе Резцовой. Прежде чем открывать рот, вспомни: сама-то что творила? Если у тебя рыльце в пушку – лучше обойди некоторые вопросы.
– Когда в 1997-м Егорову поймали на допинге, вы сказали: «Случай с Любой – чистейшая глупость». Почему?
– Да от бромантана вообще никакого эффекта! А главное, зачем Егоровой что-то принимать? Она и так была сильна. Без всякого допинга! Но чем меньше знаний у спортсмена, тем больше он верит постороннему окружению. Рядом с Любой крутились разные люди. Кто-то из них эту дрянь и подсунул.
– Вы ни о чем не догадывались?
– Абсолютно. Я не выгораживаю себя. Для меня действительно эта новость стала шоком.
– Егорова тогда была на пике карьеры – шестикратная олимпийская чемпионка, Ельцин вручил Золотую Звезду Героя России. Если б не дисквалификация, могла бы выиграть еще не одну Олимпиаду?
– Не факт. У Любы своеобразное мышление. В какой-то момент вместо того, чтоб сосредоточиться на работе, которая стабильно приносила результат, окружила себя личными тренерами, приживалками, экстрасенсами… Когда не хватает знаний, умения думать, анализировать, рано или поздно это приведет к проблемам. Не бромантан, так еще что-нибудь всплыть могло. Я-то категорический противник допинга! Меня часто спрашивают: «Ты давал или нет?» Вот как ответить?
– Честно.
– А это, смотря с какой позиции. Возьмем милдронат – им же пользовались все. Под запретом он не был. А теперь выходит, будто я применял допинг. Правильно? Или эритропоэтин. До 1995 года он не был запрещен.
– Все его жрали?
– Поголовно! Пошло не от нас, а из европейских велокоманд. Мне итальянские гонщики рассказали уже тогда. Эти лекарства придуманы не для спорта, а для лечения. Вот когда черту подвели, назвали препарат допингом: все, табу. Так я и относился. А вам хочу вопрос задать: тренировочный процесс – допинг или нет?
– Если довести до абсурда – допинг.
– Давайте обяжем всех тренироваться трижды в неделю. Чтоб находились в равных условиях. А кто будет тренироваться четыре раза – тот на допинге. Я не прав?
– Логика есть.
– Тогда со всеми своими тренировочными объемами скажу: да, я-то, оказывается, не тем занимался… А если серьезно, спорт высших достижений постоянно идет по грани. Вечный поиск восстановительных средств, которые не запрещены. Находят на какое-то время. Потом это средство, искусственно повышающее работоспособность, запрещается. Ищут другое. Замкнутый круг.
РЕЗЦОВА
– Самый потрясающий организм, с которым сталкивались? С феноменальными врожденными данными?
– Сметанина, Резцова… Но у Анфисы характер взбалмошный. Это и помешало. Если б по-другому тренировалась, завоевала бы намного больше медалей.
– Кто перед Олимпиадой в Калгари отправил ее делать аборт?
– Не знаю. Я к этому точно отношения не имел.
– Анфиса жаловалась в интервью: «Тренеры и чиновники, отвечавшие за зимние виды, шумели: «На носу олимпийский сезон! Уходить в декрет не имеешь права! Сборная на тебя рассчитывает!»
– Все, что слышите от Резцовой, делите на два. Как минимум. То про допинг что-нибудь ляпнет, то…
– … Про постель. Через которую в 90-е биатлонистки якобы попадали в сборную.
– У Резцовой и раньше-то в голове ветер гулял. Думал, хоть сейчас повзрослела, а она… Прежде, чем делать такие заявления, оскорблять подруг, лучше пусть в себе покопается. Если я начну рассказывать, как Резцова тогда чудила, у вас уши завянут!
– А давайте.
– Нет уж. Не хочу! Я не из тех, кто любит копаться в грязном белье. Считаю это ниже собственного достоинства.
– Александр Тихонов посоветовал Резцовой «протрезветь». А вы что посоветовали бы?
– То же самое. Все правильно Тихонов сказал. Резцова такими откровениями в первую очередь себя позорит.
– В чем уникальность Сметаниной?
– Во-первых, невероятная аэробная производительность. В лыжах это главенствующий фактор. Средний показатель МПК – максимального потребления кислорода – достигал у нее 72-74 миллилитров на килограмм веса. А у Томы Тихоновой, например – 64-68 мл/кг. Во-вторых, Сметанина очень одаренна технически. В классике рядом с ней могу поставить лишь Нагейкину. Обе настолько координированные, что двигались по лыжне, как кошки. Легко, плавно, будто без усилий. Был у меня случай в Красногорске…
– Расскажите.
– Началась гонка на десять километров. Я время не засекал, да еще мазал лыжи, задержался. Потом выскакиваю, смотрю на Нагейкину – и в крик. Тренеры поворачиваются: «Ты что, обалдел? У нее отрыв – плюс тридцать!» – «Не может быть…»
– Вы думали – отстает?
– Ну да. Шла так мягко, что казалось – не выкладывается. А уникальность Сметаниной еще и в характере. В сборной ее воспринимали даже не как старшего товарища – как мать. Всем помогала, тушила пожары. Любой конфликт гасила в зародыше. Пока Рая оставалась в команде, разногласий между девчонками практически не возникало.
– Из лыжниц следующего поколения кто таким качеством обладал?
– К сожалению, никто. Все были заточены уже на себя. Индивидуалистки.
– Что помешало Вяльбе стать олимпийской чемпионкой в индивидуальной гонке?
– Я стараюсь не лезть в личную жизнь спортсменов. В своей бы разобраться… Если коротко – был период, когда Лена чувствовала себя свободной женщиной, и эти увлечения негативно влияли на тренировочный процесс. Сейчас-то у Лены все нормально, муж, дети. Сыну от первого брака в этом году уже тридцать исполнится. Такая махина! Недавно на дне рождения Лены подошел ко мне: «Александр Алексеевич, узнаете?» А я стоял, глазами хлопал.
– Почему Вяльбе уходила от вас к Николаю Зимятову?
– Не знаю, что двигало Леной. Просто подошла и объявила, что теперь будет тренироваться с Зимятовым. Месяцев через восемь попросилась обратно. Я ответил: «Никаких проблем». Конечно, мне было обидно. Но тренер должен не только вытирать слезы и сопли спортсменам. Еще уметь прощать им маленькие слабости. Со временем они сами поймут, где были не правы. Почему для ребенка дедушка и бабушка всегда хорошие? Многое позволяют, балуют. А тренер не может постоянно по головке гладить.
ВЯЛЬБЕ
– Любой тренер в женском коллективе сталкивается с ревностью.
– О, здесь тонкая грань. Я как рассуждал? Есть девчонки, которые уже обеспечены, на личном фронте все в порядке. К ним построже относился, потому что они вроде и так обласканы. А одиноких жалел, чуть больше внимания уделял. Им-то психологически сложнее. Мало того, что на сборах месяцами пашут, так еще дома никто не ждет. А в команде порой возникало недовольство. Не станешь ведь всем объяснять, что да как.
– Где же выход?
– Сейчас понимаю – нельзя, чтоб такие вещи в глаза бросались. Тогда и не будет разговоров, что тренер к кому-то лучше относится, к кому-то – хуже.
– Альфонсы вокруг лыжниц крутились?
– Разумеется. Фамилию одного из них назвать не могу. Человек заслуженный.
– Как вы с ним боролись?
– Гонял. Какое-то время со мной работал. Потом не подпускал.
– Ну и как его жизнь сложилась?
– Прекрасно себя чувствует. Но к сборной и сегодня отношения не имеет.
– Самые памятные женские слезы?
– Юная Вяльбе только-только попала в сборную. Бежит в группе лидеров. Тренировка тяжелая – то ли пять часов, то ли шесть. Пытается вперед вырваться, но ветераны придерживают: «Мы тут все медалями, как пудели обвешаны, а ты, соплюшка, куда лезешь?!» Морально подавить человека – тоже искусство. Лена ко мне подходит, по щекам слезы катятся: «Александр Алексеевич, что же делать?! Я хочу работать, а не дают…»
– Часто практиковали шестичасовые тренировки?
– Шесть – не предел. У меня иногда и по семь часов вкалывали!
– Господи. Зачем?!
– Борьба с утомлением. Нужно заставить организм работать на грани жизненного ресурса. Залезть в такие внутренние резервы, в которые сама суть человеческая не позволяет забраться. Для этого и нагрузка необходима экстремальная. Интенсивность тут не годится, можно сердце посадить. А вот большой тренировочный объем – безопасен. За неделю восстанавливаешься.
– Мы представляем, как нарушают режим в мужском коллективе. А в женском?
– У меня в команде дисциплина была ого-го! Разве что в конце сезона девчонки позволяли себе расслабиться. Выпьют чуть-чуть – начинают петь, танцевать, дурачиться. Вот когда с мужской сборной работал, на первых порах насмотрелся всякого.
– Например?
– Сбор на юге, ужин. Вызывают меня к телефону, Москва на проводе. Через пятнадцать минут возвращаюсь в столовую – два парня в стельку! Когда успели? Один голову в миску с салатом уронил, второго заботливые товарищи в номер поволокли.
– Отчислили?
– Естественно. Потом на севере два орла отличились. К ночи ближе накануне выходного дождались, когда с тренерами в баню пойду, вызвали такси – и в гостиницу. Там ночной бар. От нашей базы – километров тридцать. Внезапно в парилку милиция заглядывает: «Кто из вас Грушин?» – «Я. В чем дело?» – «Одевайтесь. Поехали. Сейчас сами увидите». На уазике привозят в гостиницу. Заходим в номер – а там все в крови! Стены, пол, простыни…
– Картина.
– Оказывается, ребятки напились, решили «брататься». Один взял нож, сделал надрез на руке. Другой в последний момент то ли испугался, то ли передумал. А кровь-то хлещет. Шум-гам. Прибежала администратор, в ужасе позвонила и в «скорую», и в милицию.
– Чем кончилось?
– Наутро привезли этих бедолаг. Объясняю расклад: «Ребята, жизнь вам ломать не хочу. Знаю, у себя в регионе каждый из вас со дня на день должен квартиру получить. Если выгоню с позором – ничего не дадут. Поэтому возвращаетесь домой, говорите своему руководству, что Грушин – хе…й тренер, его методика не устраивает. Переходите на индивидуальную подготовку. Когда ваши начальники мне позвонят, идею поддержу. Но о сборной забудьте.
– Получили квартиры?
– Да. С лыжами давно закончили, но у нас до сих пор нормальные отношения.
– Александр Кравцов говорил нам когда-то: «Из знаменитых лыжников прошлого Леша Прокуроров по человеческим качествам – номер один. Простой, внимательный, порядочный…»
– Да, парень удивительный. Добрый, светлый, начитанный. Гибель Прокуророва в октябре 2008-го потрясла всех.
– Были на похоронах во Владимире?
– Конечно. Видел место, где его машина сбила. Лешу в Москве ждали, рано утром спешил на электричку. Переходил дорогу недалеко от станции, а тут из-за угла «Жигуль», водитель пьяный. За ночь горючего не хватило, поехал в магазин за догоном. Все, насмерть.
– Посадили?
– По-моему, ненадолго. Какие-то связи у него оказались. Добился досрочного освобождения. Вы же знаете, наш суд – самый гуманный в мире. Наворуешь миллиарды – амнистируют. А за бутылку водки впаяют срок.
РЕАНИМАЦИЯ
– В середине 80-х в сборной СССР появился психолог Владимир Рекунов. Ваша инициатива?
– Что вы! Я эту публику вообще не воспринимаю. На мой взгляд, никто не знает спортсмена лучше, чем тренер, который для него и психолог, и диетолог, и отец родной. А Рекунова Спорткомитет рекомендовал. Он работал с лыжниками, двоеборцами, конькобежцами. Психолог очень сильный, не шарлатан.
– Как вы это поняли?
– Убедил одну девчонку подстричься наголо, например.
– Зачем?
– Не в курсе. В сборной ее уже не было. Может, кому-то Рекунов и помог, но в основном с этим человеком связана куча забавных историй. На Олимпиаде в Калгари перед «двадцаткой» сидел в номере с лыжницей. На гонку настраивал, руками водил. Вдруг приоткрылась дверь. Венцене просунула голову: «Что вы ерундой занимаетесь? Все равно завтра Тихонова выиграет!» Захлопнула – и убежала.
– Что было завтра?
– Тамара выиграла! Или чемпионат мира в Лахти. Рекунов на двоеборцев переключился. У них эстафета в разгаре, вся надежда на эстонца Аллара Леванди, бронзового призера Калгари. Я к себе на лыжах иду. Утыкаюсь в гору снега. Поднимаю глаза – там Рекунов стоит. Одна рука направлена к небу, другая за спиной. Спрашиваю: «Володя, что ты делаешь?» – «Не мешай! Я передаю Леванди энергию…» – «Да какая к черту энергия?! Его уже из шестерки выбили!»
– Смешно.
– Еще сбор в Бакуриани вспоминаю. Подъем, роллеры. Лопухов внизу рычит своим подопечным: «Быстрее! Мощнее!» А Рекунов наверху встречает их пассами, приговаривает: «Девочки, летайте! Парите! Как бабочки…»
– А вы?
– Подумал: «Если б этот товарищ в мою работу так влезал, я бы точно ему что-нибудь оторвал!» Сейчас пошла мода на психологов, диетологов… Допускаю, какую-то пользу приносят. Однако переоценивать их вклад не стоит. Как же раньше-то на овсяной каше да картошке все выигрывали? Самое главное в спорте – методика и тренировка. Не будешь пахать – ничего не добьешься.
– Прочитали интервью Нагейкиной. Она удивлялась – стали у вас проскальзывать слова: «Жалею, что в спорте работал, спортивная жизнь насмарку…»
– Это было после Солт-Лейк-Сити. 2002-й стал для меня Рубиконом. После той Олимпиады одолевала мысль: делаю что-то не так. То, что со мной там произошло, – сигнал!
– Ждем рассказа.
– День отлета. В аэропорту толпы, духотища. Все делегации улетают одновременно. Кое-как просочились через паспортный контроль, сидим, ждем. Кто-то позволил себе выпить, отметить окончание Игр.
– А вы?
– Я к тому моменту отказался от выпивки полностью. Как 50 лет стукнуло, завершил этот путь. Дал себе зарок – все, ни капли!
– Зачем?
– Много причин. В больнице лежал, с сердцем было плоховато. Уже 22 года – ни грамма, и душа не просит… Так вот, Солт-Лейк-Сити, аэропорт. Пью колу. Чувствую – что-то мне плохо. Хуже и хуже.
– Что стряслось-то?
– Думаю – сквозняки, наверное. А сознание уже уплывает. Часов шесть ждем – то рейс объявят, то отменят. Наконец пора в самолет, а я встать не могу! В сторону ведет, заваливаюсь набок! Кто-то кричит: «Человеку плохо». Доктор подбегает, что-то колет – захожу в салон. И отключаюсь. Следующая картина – лежу на полу, вокруг врачи колдуют…
– Ссадили вас?
– Не сразу – добрел до места своего. У народа после Олимпиады эйфория, никто на меня внимания не обращает. Самолет идет на взлет, мне совсем худо. Теряю сознание. Борт возвращают, меня на носилки – и в «скорую». А теперь о чудесах.
– Если можно.
– В Солт-Лейк-Сити лучший в мире научно-исследовательский институт по язвенным делам. Никогда машина оттуда не дежурила в аэропорту. А тут послали, меня сразу доставили в эту клинику – где и выяснилось, что я чудом не перекинулся. Два литра крови потерял, в «неотложке» была практически клиническая смерть. Давление на нуле, чудом откачали. Представляете набор совпадений – если б рейс не задержали? Если б в другую клинику попал? В этой цепи одна мелочь не сработала бы, и все, я – труп.
– Сколько провалялись в реанимации?
– Три дня. А через полгода к нашим врачам пошел на осмотр, у них глаза на лоб: «Это что?!» Американцы так все залечили, что даже проколов не осталось.
– Какой ж вам счет выставили?
– Понятия не имею. Ко мне в больницу Самаранч приезжал, навещал. Сказал, что МОК все расходы взял на себя. Чудом я выскользнул из паршивой ситуации и решил – хватит тренировать! Сигнал сверху услышан, надо заканчивать.
ЗАЯЦ
– Леонид Федун рассказывал: «В 1990-м из-за сильной метели неделю не мог вылететь из Сургута. Все это время жил под лестницей в аэропорту. В ящике из-под телевизора…» Знакомая история?
– На неделю в аэропорту я не зависал. Максимум – три дня. В Магадане, в середине 80-х.
– Тоже не подарок.
– Коробки не было. Спал на скамеечке. Или на полу, закинув сумку под голову. Проснешься – идешь в буфет. Чаек, кофеек…
– …Коньячок?
– Э-э, нет. В СССР как раз началась антиалкогольная кампания. Спиртное исчезло с прилавков. Захочешь – а не выпьешь. Народ в аэропорту по всякому убивал время. Кто-то карты достал, кто-то домино. Но я с азартными играми еще в студенческие годы завязал.
– Был печальный опыт?
– Да. Проиграл 250 рублей. Огромная сумма! Чтоб расплатиться, где я только не работал! Вагоны по ночам разгружал, на лето в стройотряд завербовался. В Казахстане коровники строил, зерноочистительные агрегаты. Когда наконец долг вернул, пообещал себе: «Больше никаких азартных игр!»
– Охота и рыбалка – ваша тема?
– На охоту ездил, но зверей не убивал. Только раз искушение было. Шел по просеке, вдруг заяц выскочил. Увидел меня, с перепугу на задние лапы встал, замер. Пока я ружье с плеча снял, пока прицелился… «Бу-бух!»
– Мимо?
– Ага. Дым рассеялся, смотрю – заяц так и стоит. Ошарашенный. Зато через несколько секунд ка-а-ак даст деру! А я подумал: «Ну и слава богу!» С рыбалкой тоже не сложилось. Могу часок с удочкой посидеть. Поймаю две-три рыбешки – и теряю интерес. Не понимаю тех, кто бидонами таскает. Куда? Зачем?
– Разделяем ваше мнение.
– А кому-то и ведра мало. Был у меня знакомый тренер, фанат рыбалки. Приехали на озеро. Клев сумасшедший. Я часок половил – надоело. Он же тащит и тащит. Складывает в огромный бачок. Спрашиваю: «Куда нам столько?» – «Пусть будет». Ладно, сидим. Начинаю потихоньку рыбу в воду отпускать. В какой-то момент тот поворачивается, в бачок заглядывает – там два карасика.
– С кулаками на вас полез?
– Был близок. Но я успел удрать.
– Сколько раз вас приглашали за границу?
– Ой, вариантов хватало. И в Китай звали, и в другие страны. Однажды был уже в шаге от переезда в Австрию. Контракт предложили шикарный. Зарплата – десять тысяч долларов чистыми, плюс дом, машина, вся социалка…
– Что удержало?
– Жена и две дочки сказали: «Мы никуда не полетим. Нам дома хорошо». А супруга добавила: «Вот представь, приезжаешь ты с австрийской сборной на Олимпиаду. Встречаешь свою бывшую команду. Но ты теперь по ту сторону барьера. Как будешь в глаза им смотреть?» Все, я закрыл тему – как с выпивкой. Раз и навсегда.
Юрий Голышак, Александр Кружков, «Спорт Экспресс»
